— За счет заведения. — Бармен поставил перед ним полный стакан воды. Тодороки недоверчиво покосился на стакан, и мужчина вздохнул. — Кто-нибудь из вас перестанет видеть в нем отраву? Я не травлю никого из моих клиентов.
— Я здесь не первый? Из Лэдо. — Тодороки взял холодный стакан и, подумав, что смерть от отравления будет не худшим окончанием дня, выпил половину.
— И не последний, — ответил тот, убирая бутылку воды вниз. Тодороки прочитал на его мятом бейджике «Айзава». — Каждую неделю кто-то, прибывший из Лэдо, забредает сюда и говорит об отсутствии денег. Некоторые начинают жаловаться, что за распитие такого количества алкоголя средь бела дня меня и всех здесь присутствующих следует спустить на нижнюю ступень.
— У нас практически запрещен алкоголь.
— Наслышан.
Тодороки, поставив наполовину пустой стакан (он был реалистом и чуть-чуть пессимистом), не выпускал его из рук; будто ему было нужно что-то осязаемое, чтобы не потерять связь с реальным миром.
В его родном городе разрешалось пить алкоголь только в вечер субботы и то с дышащим в затылок напоминанием об утерянных баллах, если человек выпьет больше двух бокалов.
Холодная вода ободрила его; только сейчас он ощутил, как сильно хотел пить.
Ему было неуютно настолько, насколько может быть неуютно человеку, жившему все время на экваторе и недавно перевезенного на север Канады. Это ощущалось не из-за людей и не из-за бара, а вообще. Очередное понимание плачевности своего положения выжигало изнутри, выпуская автоматную очередь. Тодороки вновь приложился к стакану, на этот раз осушая его.
— Выдохни, парень. — Айзава почесал щетинистый подбородок и свел брови. — Ты как светлячок, на которого слетится весь сброд.
— Что?
Айзава глубоко вздохнул и показал большим пальцем на клиентов, бросающих на Тодороки косые взгляды.
— Ты из Лэдо. И, судя по всему, тебе нужна помощь, которую будут не особо рады, но тем не менее не против оказать кто-нибудь из нас. С твоего разрешения, которого они могут добиться, угрожая ножом, и с электронного заверения через уплату баллов для поднятия рейтинга разумеется. Опять же угрожая ножом.
Тодороки прислонил правую руку к левой, на которой находился ИРС, почувствовав излишнее внимание затылком.
— Ношение любого оружия запрещено.
Айзава бросил на него насмешливый взгляд и посмотрел в сторону двери, ведущей на склад.
Тодороки сильнее сжал пальцы на ИРСе.
— Вы сказали, что здесь были люди из Лэдо, они направились в бюро?
— Да, — кивнул Айзава. — Иди к югу от платформы. — Он указал пальцем куда-то за пределы небольшого бара и произнес порядком уставшим голосом: — Выйдешь из бара и повернешь направо, затем налево и снова направо по переулкам. После этого доберешься до темно-синего забора, за которым начнется второй район. Само бюро находится на главной площади. Там черт знает как все понапихано, но лучше не подходи ни к кому и не показывай ИРС. — Он указал подбородком на белый ИРС с квадратным экраном, выглядывающим из-под рукавов рубашки. — Обходи стороной подозрительный сброд, иначе вместо помощи нарвешься на проблемы.
Тодороки кивнул, откладывая информацию в голове. Мужчина вызывал доверие.
— И как я отличу сброд от не сброда?
— Эй. — Тодороки повернулся на глухой голос, раздавшийся справа от него; тучный мужчина с проплешиной на голове оперся о барную стойку, не сводя с него взгляда мелких поросячьих глаз. — Я так погляжу, а лицо-то новое, да? Устрою тебя где-нибудь у себя переночевать, так уж и быть.
— Нет, — ответил Тодороки; воспитание и многолетнее обучение этикету требовали добавить «спасибо», но мужчина был настолько мерзок ему, что любая возможность продолжить общение вставала комом в горле.
Тодороки представил, что такими была большая часть населения Трайтона.
— А че так резко? — Незнакомец выпрямился и поджал изогнувшиеся губы. — Я к тебе со всей душой и открытым сердцем, а…
— Я сказал «нет».
— Отвали от него, Савада, — вступился Айзава. — Или сегодняшний день будет последним, когда я наливаю тебе в долг.
Савада оборонительно поднял руки.
— Ну нет так нет, — произнес он и, бросив ревностный взгляд на белый ИРС, направился к своему столику, на котором компания из двух мужчин ехидно кривили губы.
— Вот так и отличишь, — хмыкнул Айзава.
— Спасибо. Вас здесь уважают.
— Я держу бар и продаю литры пива. Немного здесь нужно для уважения, а? — Айзава усмехнулся и сложил на груди руки. — Бюро работает до трех, — уже серьезно произнес он и показал на висящие на стене круглые часы, показывающие двадцать минут третьего. — Но закрываются они раньше. Если хочешь узнать, какой у тебя рейтинг до завтрашнего дня, тебе следует поторопиться.
Слова о том, что он может не узнать рейтинг, забили по его черепу битами вперемешку с тупыми топорами. И почему ему не сказали баллы, когда оглашали приговор? Так было всегда? Тодороки не имел понятия, потому что никогда не сталкивался ни с кем, кого позднее вышвырнули из Лэдо. Он мог догадываться о том, сколько находилось баллов на ИРСе, но отчетливо знал, что потерял чуть больше тридцати — иначе он бы не оказался на поезде.
Тодороки поднялся из-за стойки. Задерживаться здесь больше было нельзя, пусть бармен и был достаточно приятным мужчиной и общение с ним создавало подобие комфорта.
— Парень, насчет ИРСа. Погоди.
Тодороки замер, в ожидании глядя на что-то ищущего в нижних шкафах бармена.
— Надень. — Айзава протянул ему черный тряпочный напульсник, и только сейчас Тодороки заметил, что ИРС бармена был спрятан за таким же, но уже изрядно потрепанным и изношенным. — Не свети им здесь.
Тодороки кивнул, взял напульсник и поблагодарил мужчину. Напульсник чуть давил запястье в том месте, где замыкался ИРС, и был непривычен; в Лэдо сокрытие баллов считалось плохим тоном. Различия в столь близких местах, которые разделял протянутый через море мост, продолжали удивлять — ни о чем подобном не рассказывали в школе, об этом не писали статьи и не передавали в новостях.
Эксклюзивная информация, без которой он бы предпочел обойтись.
Тодороки, уже собираясь направиться к выходу, обернулся. Айзава помог ему и…
— Даже не думай. — Тот погрозил направленной на него тряпкой. — Мне эти ваши благодарственные баллы не нужны. Вали уже отсюда, если не хочешь ночевать на улице.
Тодороки удивленно моргнул, но спорить не стал.
Тодороки направился по указанному маршруту, быстро минуя грязные заплеванные закоулки со следами крови и рвоты; он не видел такого в Лэдо, поэтому подавить отвращение от вида покачивающихся подвыпивших людей оказалось… не так просто. Несколько увиденных в глубине закоулков сцен со сношающимися людьми окончательно уничтожили его представления об адекватности города. Прохожие, попадающиеся ему на пути (даже если это была обычная молодая пара, вышедшая в ближайший магазин за покупками), вызывали в нем чувство омерзения; мысли о том, какие преступления они совершили и как сильно опустились за время пребывания в Трайтоне, не покидали его, пока он шел к заветному темно-синему забору. Ноги Тодороки заставляла двигаться навязчивая идея: если он задержится здесь или потеряется, то превратится в одного из тех, у кого баллы на запястье едва ли превышают сорок, и застрянет в закоулках навсегда, как в лабиринте, где его непременно найдет Минотавр.
Одна ночь в переулках Трайтона превращает любую карету в тыкву.
Тодороки задержал внимание на валяющемся посередине дороги мужчине со сползшим с ИРСа бинтом, не скрывающим небольшие двенадцать — о, он не останется здесь, ни за что и ни при каких условиях, нет-нет-нет, он выберется отсюда и докажет свою… к черту уже, он просто выберется.
Он без особой надежды пытался отыскать подобие карты, но не видел ничего, что могло бы ею являться. Он читал о том, что технологичными были только первый и второй районы, до которых ему еще идти и идти, но не представлял, что третий и четвертый были настолько запустившимися. Тодороки по привычке потянулся к телефону в заднем кармане джинсов и наткнулся на пустоту — телефон вместе со всеми контактами и возможностью выйти в сеть остался в Лэдо. Он отгородился от мыслей об отце и знакомых, оставленных по другую сторону моря; для начала ему нужно было позаботиться о себе. И узнать сколько, черт возьми, у него осталось времени до трех.
