Будьте осторожны и следите за тем, что принимаете.

Бакуго втянул дым, пропуская его далеко-далеко в себя, чтобы он свинцовым облаком осел в легких и, может, пробрался глубже. Без водолазной маски и такого же костюма.

Бакуго, выкурив несколько сигарет, вернулся в помещение и встал обратно.

— …не хочет, чтобы пострадало еще больше людей, — пояснила Асуи, сочувственно смотря на Ашидо. — Я тоже не хочу, — уже увереннее заявила она. — Но и рисковать всем…

— Прежде всего нам нужно думать о результате и последствиях. Второго шанса у нас не будет, — сказал Мидория, отдавая Бакуго оружие, отсутствие которого тот так и не заметил. Бакуго вяло принял его из рук и засунул за пояс.

Бакуго вышел из базы, как только закончилось обсуждение, в котором он исполнял роль стоящего шкафа.

Бакуго был очень, очень упрямым парнем, который не собирался сдаваться до последнего.

А еще Бакуго видел каждодневный пиздец в четвертом, к которому вроде бы и можно было привыкнуть, но избавиться от его давления — ни-ког-да. У Бакуго зрение было отличное, поэтому спрятаться от дерьма он не мог, а дерьмо наступало, давило, втаптывало в землю и хреначило со всех сторон заплеванными надеждами.

Он горел ненавистью к царящему порядку, из-за которого страдали его тупые друзья и просто тупые ублюдки всего Трайтона (и никто, вообще-то, после этого не посмеет сказать ему в лицо, что он бесчувственная мразь; вот, у него тоже есть чувства, поэтому он прется домой, чтобы немного, блять, выдохнуть).

Он остановился, чтобы закурить, и увидел краем глаза, как следующий за ним щуплый мужчина остановился тоже, рассматривая однотипные дома. К его текущим проблемам не хватало еще одной, поэтому, глубоко вдохнув сигаретный дым, он скрылся в ближайшем переулке — все же он помнил предостережение Тоги и старался лишний раз не рисковать своей задницей.

Ублюдок последовал за ним и, завернув за кирпичную стену, напоролся на дуло пистолета.

— Что, блять, тебе, сука, надо? — прошипел Бакуго, держа в другой руке сигарету и борясь с желанием затолкать ее в испуганно расширившийся единственный глаз; другой скрывался за грязными бинтами.

— Ничего! Я… я шел мимо! — заявил темноволосый мужчина, выставляя руки. Он в ужасе уставился на грозно смотрящего на него парня, от которого за пару улиц несло жаждой убийства.

— Да ну? Херню эту другому рассказывай. — Бакуго сомневался в том, что этот дрожащий мешок дерьма мог представлять опасность, но мало ли. Он был знаком с мужиком из третьего, который дрожал при одном взгляде на нож; через пару месяцев Бакуго узнал, что тот зарезал своих подельников во время ограбления.

Люди все-таки умели удивлять.

— Я… я не вру! — Мужчина, обливаясь потом, не отводил взгляда от пистолета, пока его пальцы дрожали. — Я шел в магазин! Который… который за вами! Дочке… купить.

Бакуго скептично посмотрел на него, обводя взглядом с головы до ног, и, цыкнув, сильнее вдавил пистолет в его лоб, оставляя красноречивый след. Он помнил, что за спиной находился единственный магазин детских товаров, существующий за счет нелегальщины.

— Свали нахрен, чтобы я тебя не видел на горизонте никогда, — прошипел он, смотря перепуганному мужчине в глаз. Тот нервно закивал, насколько позволял ему вдавленный в лоб пистолет. — Вперед! — рявкнул Бакуго.

Мужчине повторять два раза не пришлось: он, развернувшись и чуть не упав, скрылся за поворотом.

После того разговора с Тогой Бакуго стал чаще смотреть по сторонам. Его не волновало, чей брат сожрал таблетки и отправился в лучший мир, но иметь дело с хреновой бандой (еще бы знать, что за банда; их же тут дохрена — от мелких по типу Тецутецу до Мика) — ему совершенно не хотелось. И нет, Бакуго не параноил, Бакуго просто был внимательным.

Бакуго вернулся в квартиру в восьмом часу, когда Тодороки уже не было дома. Он, так и не стянув ботинки, остался стоять в коридоре, пока в воспоминаниях мелькала вчерашняя истерика, за которую ему было противно, стыдно и… Бакуго протер лицо рукой, сжимая губы.

Бакуго всегда оставался сильным мальчиком, но даже у сильных мальчиков иногда сдавали нервы. И то, что он позволил своим нервам порваться рядом с двумордым, который так участливо и обеспокоенно смотрел на него, пока самого затапливало волнением, ничего не значило. Тот просто оказался в ненужное время в ненужном… Бакуго мог бы долго обманывать себя, но вместе с истерикой в памяти всплыли спасительные объятия, из которых попытка вырваться шла по тонкой черте; за ней поджидало сгорание в пожаре собственной ненависти. Двумордый молчал, позволял вжиматься в себя и глушить в вороте рыдания.

Лицо Бакуго перекосило из-за собственной слабости, которой он позволил вывалиться наружу. Показал ее во всей жалкой красе (да и себя тоже). Еще и перед…

Вечером, когда они вернулись домой, Тодороки не поднимал эту тему. Сделал крепкий чай Бакуго, пока тот был в душе, и не мешал ему, позволяя прийти в себя.

— Хрен с ним, — пробубнил Бакуго, все-таки скидывая ботинки и проходя на кухню.

Ничего у них, кроме чая, кофе и половины упаковки макарон в шкафах не осталось.

Бакуго до сих пор удивлялся себе, когда вчера отвалил за Тодороки пять штук, которые откладывал на черный день. Но почему-то его мелкие девятнадцать в один момент стали важнее, чем собственные, грозящиеся опуститься на самое дно в один прекрасный и с нетерпением ожидаемый день.

Бакуго было уже порядком все равно на то, что решит Шинсо с сопротивлением, потому что он сам все решил еще тогда, когда порвал дела с Миком. И наткнулся на Тодороки в том чертовом переулке.

У Бакуго тоже была своя маленькая слезливая история, которую он не мог ни отпустить, ни забыть. Впрочем, у кого этих слезливых историй не было; у каждого в сердце хранился покрывшийся плесенью и многолетней пылью тайник, к которому и подступиться было опасно, и отступить от него, вырвав из сердца с корнями, казалось невозможно. Личный склад стертых в порошок скелетов, от пыли которых только глаза слезились да дышалось через раз.

Бакуго, дождавшись вскипевшего чайника, залил воду в кружку с быстрорастворимым кофе, посмотрел на грязно-коричневый напиток и вылил его в раковину.

Весь следующий день Бакуго разъезжал по городу, развозя пришедший товар, благодаря чему смог на время абстрагироваться от прижимающегося к его спине напряжения, обволакивающего ветками-клешнями. Сопротивление было занято подготовкой к готовящемуся восстанию, дата которого была известна — через шесть дней, во время рейда. Бакуго, имеющий возможность объехать каждый район, не вызвав подозрений («Косвенной сбор информации полезен, так что сядь на мотоцикл, пожалуйста, и посмотри, что происходит», — сказал ему Деку по телефону. Бакуго его послал, потому что он сам знает, что и когда полезно), чувствовал повисшую тягостную атмосферу над районами. Люди вели себя так же: мотались на работу, отдыхали в парках, собирали друг с друга штрафы, но все же ощущение грозящихся перемен настигало и догоняло их, куда бы они ни шли.

Другой день Бакуго бесцельно провалялся в кровати, смотря в потолок, после чего не выдержал и, подхватив рюкзак с баллончиками, сорвался на другой конец города (Тодороки в это время отсыпался после смены на диване). Рисование граффити всегда успокаивало его, являясь некой отдушиной в мире из вечного пиздеца. Он, добравшись до заброшенной автостоянки, на которой еще две недели назад все было относительно хоро…

Бакуго пнул колесо машины, на бампер которой сгрузил рюкзак.

Нихрена не было хорошо ни две недели назад, ни два месяца, ни год.

Таблетки не могли довести Киришиму до состояния овоща за пару недель. Этот тупой идиот по словам Ашидо ширялся… намного дольше? Бакуго снял крышку с баллончика, едва не сломав ее, и подошел к относительно пустой стене.

У него не было задумки и готового эскиза. Он вырисовывал на стене неровные, ломаные линии, переводя баллончики в пустую.

Телефон известил его о пришедшем сообщении. И нет, пульс не стучал в ушах падающим градом и не разбивался о плывущий рассудок, пока Бакуго тянулся к телефону, лежащему в заднем кармане.