— Мне плевать.

Тодороки вот тоже было плевать, он просто хотел уснуть и искренне надеялся, что сегодняшние сны будут милостивы к нему. Бакуго достал из шкафа полотенце и ночную футболку, вышел из комнаты и, открыв дверь в ванную, остановился.

— Ты так и не спросил, нахрена мне мотоцикл.

Тодороки думал об этом. Он не многое знал о делах Бакуго (его представления ограничивались увиденным в переулке во второй день пребывания в Трайтоне).

— Чтобы было проще добираться из одного района в другой? — предположил банальную чушь Тодороки, переворачиваясь на спину и всматриваясь в потолок. Он почувствовал, как из двери, ведущей на балкон, начинало поддувать. Через пару недель придется кутаться в одеяла или носить по две-три кофты (если, конечно, к тому времени Бакуго не выгонит его).

— Я завязал. С наркотой. Занимаюсь теперь другой херней.

Тодороки приподнялся на локтях, уставившись на Бакуго, сжимающего дверной косяк.

— То, что ты увидел тогда, было последней продажей. Мик скинул контакты того парня, чтобы я по старой, блять, дружбе смотался и продал. — И, опустив глаза в пол, по которому бежал сквозняк, морозящий стопы, добавил: — Зачем-то, блять, решил тебе рассказать.

В последние несколько дней они начали чаще общаться друг с другом, однако все их разговоры сводились к сущей бессмыслице. Обсуждение уморительных случаев в клубе или какого-то давно снятого фильма. Пространные размышления о Трайтоне и умении Бакуго готовить. Приемы из рукопашки. Изложение теории о том, как не лишиться пальцев во время драки с ножом. Поэтому теперь слышать откровения Бакуго было… смущающе? А еще волнительно, потому что одно закрытое нелегальное дело могло быть причиной открытия другого, еще более опасного.

— Это безопасно? — прозвучало чуть резче, чем Тодороки хотел. — Для тебя? То, чем ты занимаешься сейчас?

— Ну относительно. За мотоцикл я переживаю больше.

Тодороки в недовольстве нахмурился, следя за серьезным и в то же время открытым выражением лица Бакуго, которое ему, наверно, доводилось видеть второй раз (первый был у граффити).

— И чем ты занимаешься теперь?

— Догадайся? — криво усмехнулся тот, продолжая вглядываться в кривые доски, которые под желто-грязным цветом лампы выглядели еще мрачнее, будто собирали в себе всю болезненность города.

— Я могу предположить развозку трупов, но тогда ты был бы в курсе событий в клубе.

— Бля, серьезно? — вскинулся Бакуго, но без присущей ему агрессивности. — Развозка трупов?

— Да. — Тодороки кивнул. — Сажаешь его на бампер, перевязываешь бантиком и катаешь по району. Понятия не имею, как этим занимается Киришима. Ладно. — Тодороки опустил голову, скользя пальцами по обивке дивана. — Я пытался пошутить.

— Хуйня у тебя, а не шутки. Развожу товар по районам. Ну там… — повел головой в сторону, хмуря нос, — всякое. Не все то, что я развожу, кого-то убивает.

Тодороки немного выдохнул (но только немного), потому что деятельность Бакуго могла быть теперь связана с еще более опасными людьми, чем Мик, но, по крайней мере, теперь ему точно не могла грозить серая зона из-за нехватки баллов. Если, конечно, тот не будет выкуривать по пачке сигарет в день, сидя на площади первого района.

— Спасибо, что рассказал мне, — искренне поблагодарил Тодороки; откровенность у Бакуго никогда не была его первостепенным качеством, отчего момент становился ценнее.

— Ага, иди нахрен, — пробормотал Бакуго и скрылся в ванной, закрывая за собой дверь.

***

— Что я должен сделать? — переспросил сонный Тодороки, протирая глаза. Он потянулся к лежащему на полу телефону, чтобы посмотреть время; часы показывали половину восьмого утра.

— Смотаться к Айзаве и отдать ему эту штуку. — Бакуго, в спешке поправляющий толстовку, показал ему самодельный конверт. Тодороки не хотел никому ничего отдавать, он хотел опустить голову на подушку. Он не помнил, что ему снилось; сохранилось только чувство блаженного покоя, возведенного в абсолют в начинающих ускользать сонных видениях. — Эй! — Бакуго ткнул его, засыпающего, в плечо.

— Это у тебя в этой квартире есть мотоцикл, — пробормотал Тодороки, отворачиваясь к стене и натягивая на голову плед.

— Я буду занят! Поднимай свою задницу! — Бакуго вцепился в плед, стаскивая его до поясницы. Растрепанный Тодороки, еле ворочающий языком, поежился и подобрал ноги; Бакуго ненадолго притих (но только ненадолго). — Или ты думал, что раз у тебя выходной, ты будешь прохлаждаться?

— Да.

— Нет! — Бакуго стащил с него плед.

Тодороки вынужденно сел на диване, обхватывая подушку, и встретился носом с конвертом.

— Отдай его Айзаве до десяти.

— Времена почтальонов прошли. И гонцов. Гонцов раньше. А еще есть телефон. У всех есть телефон.

— У Айзавы нет телефона, — недовольно протянул Бакуго, раздражающе бодрый для утра. — Он, блять, сраный пещерный человек нашего города.

— Зачем тебе он нужен? Хочешь заказать ящик выпивки?

— Разве что для коктейлей Молотова.

Тодороки наконец вспомнил, что Айзава — не просто владелец бара, в котором он смог привести свои мысли в порядок и собрать себя в кучу, но и торговец оружием. Выходить из квартиры захотелось еще меньше.

— Двумордый, это важно! — повторил Бакуго, тряся конвертом. Отвлеченная мысль о том, что тот не прибегнул к рукоприкладству (хотя мог бы), так и не была поймана сонным Тодороки. — Эй, Тодороки, прием!

Тодороки, протирающий глаза кулаком, так и замер — Бакуго обратился к нему по фамилии? Такое было вообще? Вот прямо взял и?.. Прямо взял и вызвал короткое замыкание в ватном теле и сонной голове. Ударил разрядом по внутренностям.

— Хорошо.

Бакуго, довольно накинув на его макушку плед, направился в коридор. Тодороки медленно лег на диван.

— До десяти! — прокричал Бакуго, выходя из квартиры и захлопывая дверь так, что потолок над ней посыпался.

У Тодороки имелись другие планы на сегодняшний день — спать. Он, поставив таймер на час, попытался выжать из него максимум (и нет, своя фамилия, произнесенная другим, не звучала под оркестровую музыку).

Максимум он не выжал, да и стало только хуже. Идя по улице в направлении бара, к которому он чудом помнил дорогу даже без карты, он боролся с одолевающими зевками; промозглый ветер, дующий в лицо, помогал ему справиться с сонливостью.

Оказавшись в знакомых закоулках, он вспомнил ужас, охвативший его после прибытия в Трайтон. Заплеванный тротуар, изрисованные стены, разбросанный мусор — все это уже не вызывало в нем страха вперемежку с омерзением.

Оказывается, ко многому можно привыкнуть. Трайтон все еще представлялся клоакой, в которой можно было только выживать, идя по головам других, но, по крайней мере, выживание перестало походить на преисподнюю. Отвратно, но терпимо.

Тодороки вошел в пустой бар, который только готовился к открытию. За барной стойкой находился Айзава, критично рассматривающий ассортимент.

— Здравствуйте, — поздоровался Тодороки, подходя к нему и опираясь о стойку. Айзава повернулся, прищурился, будто пытался вспомнить его, и произнес:

— Вижу, ты освоился здесь. В первый день выглядел, как побитая собака.

Тодороки мог бы оскорбиться, но, вообще-то, именно так он и выглядел (и чувствовал себя точно так же).

— Вам просили передать. — Тодороки вынул из кармана конверт и положил на стойку. Мужчина, посуровев, взял конверт и достал из него клочок бумаги (Тодороки видел у Бакуго несколько чистых альбомов для рисования и подумал, что для сделки можно было написать на чем-то более солидном).

— Пусть приходит завтра, — сказал он, прочитав написанное.

Тодороки кивнул и, попрощавшись, вышел из бара.

Он бы солгал, если бы ответил, что его совершенно не интересовало написанное на той бумаге. Но он, твердо решивший не лезть в чужие дела, постарался закопать любопытство и присыпать его мешком цемента (цемент, судя по всему, был засохшим). Меньшее количество информации гарантировало ему большее пребывание в мире живых.