— Ты будешь курить здесь? Рядом с канистрами бензина? И мотоциклом?

Бакуго посмотрел на Тодороки с ненавистью, которую тот проглотил, не подавившись, и, невнятно прокряхтев что-то про всяких двумордых мудаков, засунул пачку обратно.

Выйдя из гаража и закрыв его, они отправились назад по той же дороге, переговариваясь на отвлеченные темы. В последние дни с Бакуго хотелось все чаще разговаривать, узнавая его с новых сторон — Тодороки был уверен, что тех было много, больше, чем в пресловутых многоугольниках из математических задач. И, несмотря на проживание в одной квартире, потребность в его обществе возрастала, что вызывало у Тодороки вопросы к себе же. Будто ему было мало вечно крутящегося соседа перед носом — что за глупости. Тодороки нужно было выспаться или выпить пару цистерн кофе.

В конце улицы они увидели ссорящуюся пару — парень кричал на девушку, не желающую идти вместе с ним и отталкивающего его от себя, пока прохожие проходили мимо, не доставая ИРСы.

«На ваше имя поступило обращение об обвинении в клевете от двух лиц, имен которых я не могу вам назвать из-за системы защиты пострадавших».

Перед глазами Тодороки всплыли давние события (все события до жизни в Трайтоне представлялись ему давними), заставляя впасть в леденящий ступор, от которого только мороз и снег по коже — почти то же самое, что и в клубе вчера, только страшнее из-за полного понимания ситуации. Тодороки будто бы занесло в водоворот событий, каждое из которых занимало почетную ступень на пьедестале идиотизма.

«Сомневаюсь, что вы ошиблись, когда отправляли обвинение за переход дороги на красный».

Он не обвинял никого в переходе дорогу на красный.

Его самого обвинили в клевете двое людей, которые приставали к девушке, просящей о помощи.

Он своими (нет, не чужими) глазами видел происходящее (пока система, редко дающая сбои, была слепа) и не мог трактовать его неверно; он сообщил о нарушении, воспользовавшись механикой ИРСа — что, между прочим, активно приветствовалось даже в Лэдо, хоть и надобность в этом возникала редко, так же, как наблюдались лунные затмения.

Навалившаяся правда заставляла сердце стучать быстро-быстро и отдаваться гулом в висках — слушать было невозможно и уши хотелось закрыть ладонями (вряд ли бы помогло), но Тодороки держался. Глаза разве что осоловело смотрели вперед — прямо и в никуда, но это ерунда. От непоколебимой уверенности в том, что его заключение в Трайтоне может быть связано с чем угодно, но не с этим, становилось до хрипоты смешно. Словно вместо неправильного (нет) черного он выбрал правильное (нет) белое, из-за чего даже зерно сомнений погибало в зачатке.

Свидетельница могла бы дать показания в его защиту; ее наверняка можно отследить по ИРСу. Если бы у него появилась возможность связаться с Лэдо… ИРС на запястье придавливал к земле маленькими цифрами-гирьками, на которые не хватало только кандалы надеть для придания большей образности. Голова Тодороки раздувалась от влетающих в нее ракетами идей и догадок, отчего хмурился лоб и стискивались губы. В чем была причина возникшего недоразумения — то ли в сбоящей системе, посчитавшей, что те парни не совершали ничего предосудительного, то ли еще в чем? Но…

Тодороки, вынырнув из воспоминаний, моргнул и увидел, как Бакуго громко послал «нахер» парня и ударил того по морде, разбивая губу и выбивая зуб. Девушка закричала, с ужасом смотря на вырубившегося парня. Бакуго под поднявшийся переполох взглядом намекнул Тодороки начать перебирать ногами.

Они стояли на том же мосту, по которому проходили, когда направлялись в гараж. Тодороки опирался о перила, смотря вниз, пока Бакуго глядел на уходящую вдаль железную дорогу, исчезающую лентой вдалеке.

Справившись с волнением от открывшейся причины своего появления в Трайтоне и объективно решив, что на данный момент его руки связаны, он предпочел… еще раз подумать обо всем на свежую голову, которая не трещит так, будто в ней дрель сверлит череп. Оставляет полчище дыр, из которых утекают мозги. Хмурый Тодороки потер виски, что не мог не заметить никак не отреагировавший Бакуго. Рассказать о своих догадках кому-то — Бакуго — хотелось и не хотелось в равной степени. Перепутье предстало перед ним, жеманно разводя руки-дороги в стороны.

Тодороки не стал делиться переживаниями. Сначала самому бы с ними разобраться, а уже потом бить во всеобщий колокол.

Они разговаривали о какой-то чуши, и Тодороки, закрывший на замок сундук с мыслями о Лэдо, чувствовал себя так комфортно, что этот самый комфорт представлялся ему теплым пуховым одеялом. Бакуго громко возмущался на любое несогласие, нехотя кивал, если их мысли были схожи («Фисташковое мороженое придумали извращенцы») и закатывал глаза на иронию Тодороки («Тобой можно детей пугать»).

— Мик сказал, что позвонит, когда клуб откроют, — сообщил Тодороки; справа раздавался веселый голос ребенка, забирающегося на перила моста и цепляющегося цепкими пальцами за балки. — Буду раздражать тебя дома.

— Я заставлю тебя смотреть нелегальные фильмы.

— Я могу выбрать сам?

— Ты же не разбираешься нихрена. — Покосился на него Бакуго, опирающийся подбородком о сложенные руки. — Выберешь какую-нибудь документалку, а мне что, интернет вырубать?

— Я слышал, что многим нравится фэнтези, — вспомнил Тодороки.

— Придурок Деку в восторге от героики. Типа ну… всякие парни в бронированных костюмах, спасающие мир?

— Разве это еще популярно? Нам на культурологии говорили, что это никто не смотрит.

— Весь мир? Вы там совсем в информационной бездне прозябаете? А, хотя, да, Деку чет такое говорил. Стоп, вам говорили что-то про нелегальщину? — Бакуго недоверчиво приподнял брови; закруживший ветер растрепал его челку, отчего расслабленное лицо стало похожим на лицо подростка (Тодороки только краем глаза увидел эту перемену и посчитал, что в этом было даже что-то…)

— В общих чертах. — Пожал плечами Тодороки. — Но после перехода в другой класс я больше не видел этого преподавателя.

— У тебя появилась уникальная возможность встретить его в переулках.

— Все же я бы предпочел думать, что он перевелся в другую школу.

— Наивно.

— Не будь таким пессимистичным. — Тодороки повернулся к Бакуго, глухо фыркнувшему куда-то в рукав своей толстовки, что показалось Тодороки крайне… забавным? И отчего-то ветер, дующий с севера, перестал холодить кожу.

— У меня был… — Бакуго удобнее устроил подбородок на руках, — знакомый, который тоже был преподом. Так и не понял, за что он сюда попал, но не удивлюсь, если за какую-нибудь дичь, которую загонял второклашкам.

— Что можно загонять второклашкам?..

— Хрен знает, я ж не учитель.

— И что с ним стало? — спросил Тодороки.

— Ну ты можешь угадать. Начинается на «с», заканчивается на «дох».

Тодороки молчал. По реакции Бакуго нельзя было утверждать, что вопрос его задел, поэтому он не понимал, как вести себя. Смотрел на рельсы.

— С его образом жизни я еще удивлялся, как он раньше-то ноги не протянул.

— Торговал наркотиками?

— Блять, ну… — Бакуго недовольно ткнул его в бок локтем, — нет. Вообще нет, — добавил он и выпрямился, потягиваясь.

Прошедший день вымотал — начиная от хождений по городу и заканчивая наконец добравшейся до него догадкой о штрафе. Тодороки, придя в квартиру, стянул с себя серые кроссовки и, включив свет, сел на облюбованный диван (ему хватило самообладания не упасть лицом в подушку). Последние двадцать четыре часа были ненормальными, будто в событийной канцелярии что-то перепутали. Ошиблись адресом. Неправильно записали фамилию.

— Эй, придурок, — произнес Бакуго, стянувший с себя толстовку и подключающий разряженный ноутбук к подзарядке. — Не усни, блять, так, иначе я пну тебя.

— Как так?

— Так. Сидя.

— Не беспокойся, я перестал чувствовать спину на твоем диване еще в первый день, — сонно пробормотал Тодороки, все же заваливаясь на бок и утыкаясь щекой в угол подушки.