Бакуго в которой раз пришел к выводу, что мудаки, распределяющие блага на основе рейтинговой системы, были мудаками, потому что раньше, когда его баллы не достигали тридцати, возможность вот так проехаться на мотоцикле только и могла махать ему рукой с другого берега.

Навестив несколько уже знакомых мест и отдав товар молчаливым покупателям, Бакуго оказался возле ведущей в подвал лестницы, расположенной на улице. Он слез с мотоцикла, опасаясь за его сохранность, потому что четвертый район не располагал дружелюбным отношением к частной собственности, и вытащил из оставшейся коробки другую, гораздо меньше.

Бакуго открыл незапертую дверь, оказываясь в месте, в котором пахло медикаментами, спиртом и кровью. Дверь захлопнулась за его спиной, и желтый, слепящий глаза свет качающихся ламп прокладывал ему дорогу по коридору с обшарпанной бежевой краской на стенах и осыпающемуся потолку.

Бакуго ненавидел место, в котором его однажды вытащили с того света, метафорично схватив за руки и вернув в исчезающий бренный мир.

Он услышал громкий мужской крик, раздавшийся из приоткрытой двери с покосившейся табличкой «операционная». Бакуго не спешил заглядывать внутрь (он помнил, чем обернулась его давняя неосмотрительность; располосованный живот, из которого торчал венец внутренностей, стал кошмаром на несколько ночей). Бакуго, держа коробку, прошел в другую комнату, в которой из мебели находился только диван, стол, заваленный кучей бумаг, и три шкафа с полупустыми полками для медикаментов. Аппарат для ингаляционной ксенотерапии, стоящий в углу и сжирающий электричество подобно прожорливой саранче, пользовался популярностью у жителей бедных районов, еще способных победить наркозависимость. Бакуго не понимал, почему врач отказывалась избавляться от занимающего места балласта — какой от него смысл, если те же торчки (не без легкой руки Бакуго и ему подобных) вновь начинали принимать и вновь возвращались сюда. Круговорот наркоманов в Трайтоне, из которого рано или поздно (обычно рано) выбывают (не)желающие.

Наркотики Мика вообще были забавной херней: единственным признаком, по которому определялось, что человек принимает, являлись постоянно сохнувшие губы. Человек держался, продолжал вести обычный образ жизни, пока однажды — у всех по-разному — его не накрывал приступ; а там уже как повезет.

Бакуго сел на пыльный диван, стуча пальцами по коробке и слушая надрывные крики, от которых сворачивались уши. Все же это место… в нем было некомфортно, как если бы он забрался в какую-нибудь заброшенную психбольницу, в которой пациенты сошли с ума и убили весь персонал, а потом и себя — так, ради забавы; трагедия в одно действие или не особо эпичная идея для компьютерной игры, но Каминари, любящий проводить за ними время, наверно, пришел бы в восторг.

Медицина во всем Трайтоне не была образцом, на который стоило равняться, но если в первом и втором районе больницы могли гарантировать лечение и выздоровление, то здесь все решал дядюшка случай и госпожа удача. Бакуго невольно потянулся к левому боку, на котором остался шрам от ножа.

Вскоре крики прекратились. Бакуго, у которого начали тяжелеть веки из-за тусклого освещения, выпрямился: в кабинет вошла врач — низкая пожилая женщина с серым пучком на голове и очках; испачканный в крови халат она держала в руках.

— Привез? — спросила она, убирая халат в контейнер для грязной одежды, стоящий рядом с дверью.

— Ага. — Бакуго поднялся и протянул ей коробку с медикаментами. — Его там поезд переехал или что? — поинтересовался он, поглядывая в сторону операционной. Врач, сняв красные перчатки, кинула их в контейнер и взяла коробку, сразу же принимаясь ее открывать.

— Напоролся на железо, — ответила врач, вытаскивая банки.

Бакуго, в принципе, удивлен не был, поэтому даже плечами не стал пожимать. Зевнул разве что широко, сразу же ощущая металлический привкус на языке, и направился к выходу.

— Стой, — скомандовала женщина. Бакуго недовольно повернулся. — Это все? Где остальное?

— Эй, я не собираюсь вас надувать! Я привез все, что мне дали. — И в подтверждении своих слов достал из кармана листок, показывая врачу.

Да, Бакуго не был чист на руку, но последним, чем бы он стал заниматься, так это кражей медикаментов у единственного врача в четвертом, работающей себе в убыток и спасающей жизни никчемных наркоманов, алкоголиков, участников банд и просто неудачников, которым не посчастливилось оказаться не в том месте не в то время. Бакуго точно не знал, по какой причине квалифицированный врач оказался в Трайтоне — может, налажала с диагнозом, может, не платила налоги; Бакуго никогда не интересовали предыстории новоприбывших (это его одноклассники в младшей школе любили развлекаться после уроков, сидя на главной площади возле бюро и сочиняя байки про каждого, а не он), разве что двумордый вынуждал гадать о его странноватом визите.

Выбор врачей для низкорейтинговых оказался невелик: либо эта пожилая женщина, искренне желающая спасать людей, либо безразмерный мужик в третьем, медицинское вмешательство которого имело куда больше общего со скотобойней, чем с лечением.

— Да. Все верно, — устало произнесла она, отдавая листок.

— У вас нехватка или че? — Бакуго убрал листок, наблюдая за врачом, садящейся в кресло и выводящей компьютер из режима гибернации.

— Некоторые препараты стали дороже, и я не уследила, — сказала она, вбивая новые данные в собственную библиотеку.

Бакуго, нахмурившись, вышел из кабинета. На выходе он хлопнул дверью.

Оказавшись на свежем воздухе, он глубоко вдохнул, очищая легкие от ощущения металла. Мотоцикл встретил его на том же месте.

Под конец дня Бакуго приехал на черный рынок.

Возможно, когда он говорил двумордому про продажу глазных яблок, он немного преувеличил творящееся среди стоящих в нескольких метрах друг от друга закрытых палаток, под навес которых пробивались полоски солнца через едва заметные щелки. Бакуго нравилось находиться здесь точно так же, как и в больнице. Ему начинало казаться, что торговля наркотой была куда более безопасным занятием, чем работа курьера.

— Кого я вижу, — произнесла улыбающаяся девушка со светлыми волосами, собранными в два неаккуратных пучка. Ее прищуренные желтые глаза внимательно осмотрели покосившегося на нее Бакуго.

— Заткнись и отвали, — прошипел он, проходя мимо парочки тихо переговаривающихся торговцев, которым не было дела ни до девушки, ни до Бакуго.

— Невежливо хамить друзьям.

— Я, блять, тебе не друг, ебанутая, — выпалил Бакуго, крепче обхватывая коробку, в которой находился взрывоопасный порошок. Как-нибудь он закажет такой же.

— Очень, очень грубо, — продолжала она, широко улыбаясь и показывая свои кошачьи клыки.

Бакуго никогда не нравилось общество Тоги, с которой ему приходилось иметь дела, чтобы раздобыть связи и не сдохнуть от голода в первый год пребывания в четвертом.

— Между прочим, я увидела тебя и сразу захотела поделиться важными новостями, но если ты хочешь меня игнорировать, то давай, бегать за тобой я не буду.

Бакуго остановился и, сжимая коробку едва ли не до треска, повернулся к старой знакомой.

— Ну? — вскинул бровь, ожидая продолжения.

Тога подошла к нему, хватая за руку и уводя подальше с центрального ряда. Бакуго вырвал руку, на что Тога не обратила внимания.

— Говорят, один важный человек очень недоволен тем, что ты продал его брату таблетки, — сказала она, разводя руками и строя наигранно расстроенное выражение лица. — Мальчик почти три года держался на девяноста, чтобы подать прошение в бюро о переводе, вел здоровый образ жизни, никому не хамил и не грубил, а потом все-таки сорвался и… — Тога не договорила и горько вздохнула, опуская уголки губ. И сразу же поднимая их вновь.

Бакуго понятия не имел, о ком она говорила. Даже если он и продал товар какому-то пай-мальчику, он не нес за это никакую ответственность (что бы там, блять, двумордый не утверждал). Не он лично заталкивал в глотку этому парню таблетки и не он с ярко горящей настольной лампой и ложкой проверял, проглотил ли он их. Тот сам сожрал их, когда, судя по всему, не смог вынести спартанского режима. Держался три года? Ну-ну.