Ее родители сочиняли музыку, продавали ее и исполняли заказы для набирающих популярность исполнителей, общаясь по видеосвязи, когда контакты с Трайтоном еще не были пресечены. Джиро, с детства наблюдающая за их работой, прониклась уважением к их труду и твердо решила, что пойдет по их стопам.

— Хэй, Джиро, сочини что-нибудь мне, — попросил Каминари, когда они вместе возвращались из школы.

— Не буду я ничего тебе сочинять, — пробормотала Джиро, сжимающая мозолистыми от игры на гитаре пальцами лямку рюкзака. Она только училась играть, и струны часто издавали подобие предсмертного рева — она ни за что не покажет свое исполнение до тех пор, пока не будет уверена в своем мастерстве.

Через пару лет, когда ей исполнилось двенадцать, родителям Джиро, ранее не испытывающих проблем с деньгами, пришлось сократить свои расходы — поступило предложение о внесении закона, урезающего право на исполнение композиций, способных привнести в общество, стремящееся к соблюдению чистейшего порядка, раздор и смуту; посеять анархию в сердцах честолюбивых граждан и подняться на пьедестал свержения только-только начинающей развиваться системы индивидуального контроля, которая наверняка приведет человечество к стабильности и равноправию.

— Да забудь, они не настолько тупые, чтобы утвердить такую идиотскую вещь, — отмахивался Каминари, сидящий за компьютером в своей комнате и закатывающий глаза при взгляде на нервно шелестящую тетрадными листами Джиро.

Они оказались настолько тупыми, что приняли закон. Джиро слышала только доходящие до Трайтона отголоски волнений и читала о негодовании людей в соцсетях, но вскоре и они сошли на нет; возмущенные посты растворились на просторах интернета, и их место заняли все более насущные вопросы.

Родители Джиро потеряли всех заказчиков и клиентов через полгода после принятия закона — многие из них, беспокоясь о своем имидже и рейтинге, отказались от их услуг. Джиро не понимала тогда, в чем была причина: то ли в музыке, то ли в личных обидах (ей иногда попадались посты, в которых пользователи негативно высказывались о тех, кто жил в Трайтоне). Родителям пришлось изменить свою деятельность и начать браться за все заказы, которые подходили под понятие того творчества, которое не способно отравить сердца слушателей; ничем не отличающаяся от другой музыки в Лэдо музыка выходцев из Трайтона особым спросом не пользовалась, что сказывалось на бюджете.

Джиро болезненно восприняла новое возникшее правило и отказалась выбрасывать свои музыкальные коллекции — несмотря на то, что родители, искреннее волнующихся о ее рейтинге, настаивали на этом; стены было тонкими, а старушка с соседнего этажа еще не оставила мечту попасть в Лэдо.

Каминари, этот дурак, которого она еще несколько лет назад встретила во дворе, таскал ей пиратские копии не выпускаемых альбомов на потрепанных флэшках.

— Если тебя поймают, то у тебя будут проблемы.

Каминари отмахивался и продолжал весело трещать о том, что Джиро когда-нибудь сочинит что-то крутое. Джиро ответила тогда, что сочинять что-то крутое ей не на чем, поскольку родителям пришлось продать музыкальные инструменты, чтобы покрыть расходы и расплатиться с долгами.

Когда Каминари подарил ей гитару (очень крутую электро-гитару, которые не продавали в Трайтоне ни в одном офлайн-онлайн магазине), Джиро казалось, что это был самый счастливый момент в ее жизни. И, так уж и быть, она обняла своего глупого друга.

После того, как ее родителям пришлось распродать все инструменты и окончательно завязать с созданием музыки — занятие совершенно не окупалось, лишь прожирало дыру в их без того малом бюджете — Джиро не брала в руки инструменты. Но как только она провела по струнам, просто чтобы вспомнить, каково это, ее пальцы, помнящие аккорды куда лучше, чем то, как держать ручку, повторили несколько из них, создавая нечто еще сухое и малозвучное, но от этого не менее чарующее.

Джиро, последний год пребывающая в унынии, вновь почувствовала плещущие краски жизни, оплетающие ее блестящими лентами.

После перехода в старшую школу ее жизнь особо не изменилась — она все так же дружила с Каминари, старательно училась (потому что родители разрешили оставить гитару только в том случае, если она будет хорошо учиться и следить за своим школьным рейтингом) и сочиняла музыку с текстами по вечерам, закрывшись в комнате и забыв про обед-ужин.

Джиро хотела поделиться своим творчеством с другими. И пусть она никогда не сможет поработать с опытными музыкантами и исполнителями, это все равно нисколько не заставит ее отчаяться. В конце концов, публика Трайтона — такая же публика, все же гораздо меньшая, чем публика городов за морем, но…

Джиро не отчаивалась, но все же иногда, когда ночь стучала в окна, не могла справиться с гнетущими мыслями о замке, висящем на воротах к поездам.

На некоторых, особо скучным уроках, когда вдохновение захлестывало волнами, она писала тексты для песен, не переставая вертеть ручку между пальцев. Рифмы, с которыми у нее были проблемы, все не складывались, как бы она ни пыталась изменить написанный текст. Когда прозвенел звонок, она, откинувшись на спинку стула и свесив с него руки, потерянно всмотрелась в потолок. Джиро не сразу заметила подошедшую к ее столу розововолосую одноклассницу — Ашидо.

— Ой, а можно почитать? — спросила она, выпячивая губы трубочкой и искоса посматривая на песню. — Я весь урок видела, как ты что-то пишешь, подумала, наверняка это рассказ или стихи, и, похоже, это стихи. Обещаю-обещаю, я не буду смеяться.

Джиро сразу выпрямилась, отводя стушевавшийся взгляд в сторону и в неловкости прикрывая листок ладонями.

— Это только черновик. И… они немного… категоричные. Если тебя это не интересует, то лучше не читай.

— Все в полном порядке! Это же самовыражение и творчество, что может быть не так? — Ашидо широко улыбнулась и наклонилась к столу, чтобы прочитать строчки.

Джиро никому не показывала свои наброски (да даже Каминари она позволяла увидеть только готовый вариант), но Ашидо казалась по-детски непосредственной и открытой, так что оно все само как-то…

— Ва-а-а, это бесподобно! — произнесла она, быстро хлопая в ладони.

Джиро не покраснела, но была близка к этому.

— Спасибо… они еще не закончены, так что…

— Покажешь, когда будут закончены? — воодушевилась Ашидо, резво наклоняясь к Джиро и задорно улыбаясь. Джиро кивнула.

А потом слово за слово, шутка за шуткой и уже через месяц она вместе с Ашидо, Каминари и Киришимой (а еще Бакуго, с которым она предпочитала лишний раз не контактировать — тот пугал своей эмоциональностью и порой громкими высказываниями, к которым она, впрочем, вскоре привыкла) торчали на крыше, обедая во время большого перерыва.

Джиро уже перестала закатывать глаза, глядя на Каминари, который смотрел на Киришиму так, будто тот был если и не целым миром, то как минимум его лучшей половиной.

— Вы не будете участвовать на фестивале? — спросил Киришима.

— Хрень, — вынес вердикт Бакуго, не отрываясь от своего ланч-бокса.

— Как-то слишком категорично, — пробубнил Каминари, все же вспоминая, что на обеде надо обедать, а не пялиться на своего друга.

— Джиро! Ты могла бы выступить со своими песнями! — предложила Ашидо, порывисто поворачиваясь к подруге.

— Я думала об этом, но… — произнесла она, заглядывая в свой ланч-бокс, в котором остались одни овощи. — Не уверена, что справлюсь.

— Пф, да не гони, — фыркнул Каминари. — Никто не выгонит тебя за плохое выступление.

— За «плохое выступление», — передразнила друга Ашидо, корча лицо. — Кто так поддерживает? И что это вообще за настрой? — Ашидо повернулась к совсем поникшей Джиро, которой захотелось скрыться от друзей и еще раз все спокойно обдумать.

Джиро подумала и решила — была не была. В конце концов, даже если она слажает, это не будет концом света (всего-то предпосылкой к нему). Джиро взяла себя в руки и кликнула на мышку, отправляя заявку на участие в концерте на школьном фестивале.