— «Посиделок», блять, — мерзко засмеялся Бакуго. — Ты из какого выбрался века, Деку?

Мидория закатил глаза.

— Он бывает невозможным, но к этому привыкаешь.

Новый знакомый располагал себе. Дело было не в открытости и дружелюбии, которыми впечатлил Киришима, и не в легкости характера, как у Каминари, а в каком-то необъяснимом ощущении комфорта и излучаемого уюта.

Он перевел взгляд на других ребят, которых Мидория поспешил представить, указывая рукой. Тодороки сквозь крепко замотанный эластичный бинт на его левой руке смог различить очертания точно такого же ИРСа, как и у него.

Ашидо, девушка с розовыми волосами (Бакуго говорил что-то про его волосы, ну правда…) и висящим на шее профессиональным фотоаппаратом, приветливо помахала ему рукой, тогда как другая, с короткой темной стрижкой — Джиро — отсалютовала бутылкой пива. Сэро, занимающийся тем, что настраивал шар, кивнул ему.

— Оставайся с нами! — предложила Ашидо, хватая Тодороки за плечо и настойчиво утягивая его к центру всеобщего веселья (даже если бы Тодороки захотел вырваться и побежать в сторону квартиры Бакуго, он бы в любом случае не смог этого сделать, поскольку хватка на плече оказалась настолько сильной, что он засомневался, что столь хрупкая на вид девушка могла быть ее причиной). — Бакуго не предложит, потому что он дурак. — Последовавшее громкое «заткнись!» потонуло в звуках электрогитар. — Поэтому вот, представляешь, это приходится делать мне.

— От твоего светового шоу я чуть не ослепла, — сказала Джиро, показывая на шар.

— Каюсь-каюсь, — засмеялся Сэро и повернулся к Тодороки, смотрящему на то, какие фигуры создавала лампа. — Когда торчишь в серой зоне больше месяца, чем только не займешься. Хотя у Каминари получилось бы лучше.

— Не, я занимаюсь только тем, что продается, — отмахнулся Каминари.

Тодороки поднял голову, всматриваясь в добродушно улыбающегося Сэро. Попытки соединить образ Сэро с теми, кого Тодороки видел в качестве граждан, пребывающих в серой зоне, заканчивались ослепительным провалом. Образы убийц, насильников и воров, чей рейтинг опустился ниже десяти баллов без возможности получить их любыми другими способами, кроме несовершения других нарушений, представлялись в его голове. В стенах собственной квартиры, больше кажущейся тюрьмой, было не много способов набрать баллы — не выходи из комнаты и постарайся не умереть с голоду до тех пор, пока те не переползут порог в десять. Сэро не был похож ни на один карикатурный образ. Тодороки бы впал в привычное состояние недоумения и предпринял всевозможные попытки держаться от Сэро как можно дальше (например, поспешил бы удалиться отсюда), если бы только прибыл в Трайтон. Сейчас, когда шел одиннадцатый день его пребывания (заключения) в городе, в котором все шло наперекосяк (возможно, наперекосяк все шло не только в этом городе), лишь пожал плечами, мол понятно, бывает.

— По крайней мере, ты смог из нее выбраться, — сказал Тодороки, крутя в руках бутылку и не замечая, как за его реакцией внимательно следил Бакуго.

— Вечер в мою честь! — объявил Сэро.

— Ты там не сильно обольщайся, — ткнул его локтем в бок Каминари и потянулся к очередной бутылке. — Еду, которую я тебе таскал, вернешь с процентами.

— Могу вернуть лампами.

Тодороки не планировал проводить вечер (и ночь? они собирались вообще расходиться?) в компании малознакомых пьющих людей с громко орущей музыкой, но… он и не был против такого развития событий? Друзья Бакуго не казались опасными людьми, готовыми вспороть живот за любое непонравившееся слово, да и подобия нормального общения ему не хватало (он не был особо общительным парнем, однако летающие по кругу мысли об одном и том же заставляли неосознанно тянуться к людям — кто бы, блин, мог подумать, — чтобы ненадолго очистить голову от фонового волнения).

— Так ты сегодня мотался к нам? — поинтересовался Каминари, налегающий на пиво, у Бакуго.

— Ага, — кивнул он, смотря на камни под ногами через отражение в полупустой бутылке, отдающей салатовым. — Отдал Шинсо, так что посмотрите, когда просохнете.

— Нашел что-то новое? — спросил Мидория.

— Говорю же, посмотрите, — повторил он, косясь на Тодороки.

Тодороки ясно понимал, что причиной недомолвок был он. Ему все же не следовало задерживаться здесь; голова забилась тревожащими мыслями о собственной неуместности где-либо. Когда он выпрямился, чтобы встать, Мидория положил руку на его плечо и ободряюще улыбнулся.

— А сам-то он где? — спросила Ашидо, настраивая фотоаппарат.

— Да ты затащи его сюда сначала, — закатил глаза Каминари. — Наверняка на базе торчит. Маякните ему, что ли.

— Так мы уже.

— Ему одного раза мало, чтобы задницу со стула поднять.

Мидория вытащил телефон, чтобы написать ему сообщение; Тодороки краем глаза увидел длинную переписку, наверняка уходящую в пару лет, показавшуюся контрастной: множество эмоджи от Мидории и довольно сухие сообщения с точками от незнакомца.

Из колонки послышались ритмичные переборы струн, откликающиеся в груди глухой вибрацией и гудением в ней же. Тодороки, уже начинающий привыкать к подобному — неделя работы в клубе давала свои плоды. Он спросил, где они нашли такую музыку, и Мидория ответил, что ее записала Джиро.

— Да, — произнесла она, неловко накручивая короткие волосы на палец. — Я немного занимаюсь музыкой.

— Джиро дает уроки детям из второго и ответственна за музыку в нашем театре, — объяснил Каминари. — Хоть этот театр и полное захудалое дерьмо.

— Спасибо, что так приятно отзываешься о моей работе. — Надулась Джиро и сложила на груди руки, задевая стоящую рядом бутылку локтем.

— Да ты же сама так считаешь. — Подмигнул Каминари, кивая в такт барабанам и уворачиваясь от полетевших в него орехов.

— Джиро, не разбрасывайся едой, ну ты что, — заныла Ашидо, забирая пакет орешков подальше от подруги.

— Как тебя только твой парень терпит, — фыркнула Джиро, отворачиваясь в сторону.

— Кстати, а он где? — спросила Ашидо, крутя головой по сторонам, и, включив фотоаппарат, плюхнулась рядом с Тодороки.

— У Эйджиро сегодня смена в ночь, — ответил Каминари, делая несколько больших глотков под озадаченным взглядом Бакуго, заметившего выстраивающийся возле него нестройный ряд бутылок.

— Эйджиро? — спросил Тодороки, повернувшись к Ашидо, поднявшей фотоаппарат к лицу и смотрящей в видоискатель.

— Киришима, — пояснила она, делая снимок надувшейся Джиро. — У них тут с Каминари любовь до гроба из разряда «называй меня по имени» и «знай мое расписание».

— Это слишком слащаво даже для тебя, — нахмурился Каминари, вытирая губы рукавом мятой рубашки. Тодороки догадался, чем было вызвано его смущение на рынке при взгляде на них двоих.

Завывающий прохладный ветер гулял по рядам выстроенных машин и ударял в спину, отчего приходилось плотнее укутываться в теплые вещи. Тодороки не пожалел, что захватил с собой толстовку Бакуго, на исходящий запах дыма которой он уже не обращал внимания. Опускающаяся ночь затемнила небо, отчего то стало практически черным. Тодороки не помнил, когда в последний раз находился под открытым небом так поздно (его возвращения домой, когда часы на телефоне показывали пятый — иногда шестой — час утра, ничего общего с этим не имели).

— …стоит мужик возле прилавка и хочет купить батарейки. Я ему говорю, вот батарейки, возьмите, могу продать даже по скидке, а он смотрит на меня, смотрит, выхватывает эти чертовы батарейки и уносится, — рассказывал Каминари.

— Ох, тебя обокрали, — сочувственно произнес Мидория, подставляя руки под яркий свет маленьких прожекторов и вдохновленно наблюдая, как разноцветные круги скакали по его ладоням.

— Ну, я надеюсь, он будет не сильно разочарован, когда удостоверится, что те не работают, — засмеялся Каминари.

— Ты идиот, — пробормотала Джиро, меняя музыку в колонке; раздался сольный перелив электрогитары, высокими аккордами прокатившийся по бамперам машин.