(То, что он на самом деле — по словам Тодороки — собирался умереть, Бакуго решил проигнорировать.

…И не собирался он, он просто… любил доводить дела до конца).

— Ты можешь хоть сто раз признаваться мне в любви, но нехрен оправдывать свою глупость чувствами.

— Твоя жизнь — это не глупость, — пробормотал Тодороки, сжимая свое плечо. — И я готов сто раз.

— Заткнись. Что с твоей рукой? — Бакуго сощурился, смотря на его плечо. Разъедающий на части гнев смывался уходящими в море волнами. Бакуго подошел к нему, отводя левую руку от плеча.

— Не знаю. — Тодороки нахмурил брови. — Наверно, я вывихнул плечо.

— Что ты… — Бакуго зарычал, крепче вцепляясь в его здоровую руку и в гневе дергая уголком глаза. — Ты тупой, я объяснял тебе, как нужно стрелять.

— Я сделал так, как ты.

— А? — Бакуго недовольно вскинулся. Тодороки отвел взгляд, пожимая здоровым плечом.

— Сначала сделал, а потом… — Бакуго несильно ударил его в живот, — подумал, — на выдохе договорил Тодороки и прислонился лбом к чужому взмокшему виску, не говоря ничего о болезненной хватке на запястье.

Какое-то время они стояли молча, слушая шум завывающего ветра у границы забора и шорох волочащихся по земле листьев, сталкивающихся друг с другом и сплетающихся в несимметричные фигуры.

— Я тоже, — произнес Бакуго, чувствуя теплое дыхание на своей щеке.

— М? — переспросил Тодороки, но так и не добился от него ответа; только разглядел, как его кончики ушей покраснели. — Что мне сказать, чтобы ты не бросил меня здесь? — тихо спросил Тодороки позднее, прикрывая глаза и почти не дыша.

— Почему я должен бросить тебя? — Бакуго свел брови в недовольстве. Он отстранился, но не отпустил его руку. Тодороки выпрямился и встретился взглядом с горящими красным глазами. — Ты совсем идиот? Не только плечо вывихнул, но еще и мозги вышиб? — Бакуго цыкнул и развернулся, направляясь к мотоциклу и чувствуя на своем затылке облегченный взгляд. — Шевели ногами. Нам нужно в бюро.

Он все еще злился. Не настолько, чтобы скинуть Тодороки с мотоцикла — хотя.

— Я врежу тебе, когда мы разберемся с бюро и вылечим твою руку.

— Я могу высказать свое несогласие? — Тодороки крепче вцепился в него и поднял ноги с земли, когда Бакуго завел двигатель.

— Рискни.

Они появились на главной площади через двадцать минут, когда тучи начали постепенно рассеиваться. Холодный ветер носился между рядами лавок, подбирая редкую опавшую листву и волоча ее по мокрому асфальту. Попавшиеся им на пути прохожие были слишком заняты своими мыслями, чтобы обратить на них внимание, когда они слезли с мотоцикла. Бакуго задержал взгляд на экране, на котором недавно мелькали портреты, и искоса поглядел на место неудавшегося восстания. Тяжесть последних дней оставалась усталостью на его плечах и пустотой в голове. Тодороки коснулся рукой его плеча, несильно сжав, и кивнул в сторону бюро.

Они направились к автоматическим дверям здания. Те приветливо распахнулись перед ними, и Бакуго нацепил на себя капюшон. Тодороки поправил кепку и последовал за Бакуго, старающимся не привлекать внимание работников, уделяющих время только-только подошедшим жителям. Они подошли к лестнице за поворотом, на которую не допускался никто, кроме персонала бюро.

— Здесь есть лифт, — тихо сказал Тодороки, тревожно посматривая по сторонам. Охранника, обычно стоящего рядом со входом в бюро, не оказалось возле автоматических дверей. То, что оставшиеся в городе рейдеры в настоящий момент патрулировали бедные районы, сыграло им на руку — встречаться с ними лицом к лицу здесь означало было встретиться со смертью.

Бакуго не знал, то ли им слишком везет, то ли — наоборот.

— Если нас засекут, лифт окажется нашей могилой, — произнес он, открывая дверь и натыкаясь на спускающегося с лестницы молодого охранника. — Черт, — выругался он и, перепрыгивая через несколько ступенек, перехватил зазевавшегося охранника и приложил его затылком об стену.

— Теперь-то нас никто не заметит, — произнес Тодороки, усаживая бессознательного парня удобнее.

— Завались. — Если бы они находились на улице и не планировали устраивать массовую перезагрузку, сравнимую с актом нападения на страну, он бы закурил. — Давай, нам наверх, перебирай ногами быстрее.

Они добрались до пятого этажа, прежде чем услышали, как открылась дверь внизу, и кто-то из персонала обнаружил охранника. Они оказались на шестом, последнем, куда вела лестница, и Бакуго, не дав Тодороки отдышаться после быстрого подъема, схватил его за здоровую руку и потащил на этаж.

— Нам нужен директор. — Бакуго изучал таблички, висящие на кабинетах, в которых сидело высшее руководство бюро. Стены коридора были стерильно белыми, и несколько растений, за которыми не требовался серьезный уход, располагались на невысоких темно-коричневых столиках, разбавляя белизну.

— Зачем? — спросил Тодороки, спешно следуя за несущимся в конец коридора Бакуго. В коридоре им попалась женщина в строгом костюме, слишком погруженная в бумаги на руках, чтобы обратить на них внимание.

— Придурок Шинсо говорил про седьмой этаж, на который нет доступа ни у кого, кроме директора. Если здесь и есть штука, которая может устроить блядский «бум», то она там.

Тодороки кивнул, и чуть не врезался в спину резко остановившегося перед директорской дверью Бакуго. Когда-то Бакуго подумывал о том, чтобы и его отправить на тот свет, вслед за ублюдком Курокавой… Он глубоко вздохнул и дернул ручку, открывая дверь.

Они нашли директора, сидящего за огромным столом. Из окон его кабинета открывался вид на весь первый район, в котором только-только начиналась ранняя утренняя жизнь.

— Что вы себе позволяете? Я не разрешал вам… — директор недоговорил, поднимая на них взгляд и сразу же широко распахивая глаза.

Раздался пронзительный сигнал тревоги, сообщающий о том, чтобы сотрудники немедленно покинули здание.

На лице директора вместо первичного замешательства появились пятна страха. Он схватил со стола ножницы, готовясь обороняться.

— Вы… вы же должны быть мертвы, — с трудом проговорил он и тяжело сглотнул.

— Сюрприз, блять. — Бакуго подскочил к нему и выбил из его рук ножницы. Скрутил его, приложив лицом об стол, и поднял, дезориентированного. Он всегда считал управляющего тем еще трусливым дерьмом, только и способного что лебезить перед Курокавой, и, в общем-то, не ошибся.

— Вы… вы не понимаете, вы делаете… вы совершаете ошибку! — кричал он, когда Бакуго вытаскивал его тушу из-за стола. — Вас сожгут, как и ваших… почему вы живы?! — завизжал он. После того, как к его виску был приставлен пистолет, его тон стал любезным. — Мы могли бы… решить все мирно? Мы же деловые люди, разве не так? — повторял он сладким голосом, пока двери кабинетов распахивались, и персонал вылетал из своих рабочих гнезд.

Тодороки повернул замок на двери прежде, чем ее успели открыть с той стороны.

— Прошу прощения, вы в порядке? Вы… вы еще здесь? — раздался тонкий женский голос.

Бакуго сильнее надавил на затылок управляющего дулом пистолета в немой угрозе. Тот продолжал трястись от страха и загнанно смотреть в дверь, за которым находилась его спасительница.

— Пойдем, управляющий наверняка уже внизу. Самым первым выбежал, можешь не сомневаться, — раздался глухой мужской голос, в котором сочилось презрение.

Раздались шаги, и две тени, показавшиеся снизу двери, скрылись.

— Пожалуйста, мы ведь можем…

— Да завались ты, или мы снесем тебе башню, — прошипел Бакуго, плотнее прижимая к его виску оружие с единственной оставшейся пулей. На директора слова Бакуго произвели неизгладимое впечатление.

Когда суматоха на этаже стихла, а звук тревоги наконец перестал раздражать уши, Тодороки открыл дверь, и они вышли в коридор, осторожно смотря по сторонам — мало ли, какой-нибудь придурок решил, что тревога придумана для всех, кроме него. Однако на этаже оказалось пусто, только двери нескольких кабинетов был широко распахнуты из-за паники их хозяев.