Бакуго дернулся.

— Мне не больно, мне все равно, ясно?

— Бакуго…

— Свали… — Тодороки ослабил хватку, и Бакуго выдернул руки, потирая покрасневшие запястья. — Свали и возьми тот билет. Найди, я хрен знает где, работу, женись там на ком-то, заведи…

Тодороки вспыхнул.

— Ты с ума сошел?! Я влюблен в тебя! — закричал Тодороки, и Бакуго вздрогнул от громкого признания. — Меня разрывает только от того, что я вижу тебя! Я постоянно думаю о тебе и дышать не могу без тебя! Как я могу уехать?! — Тодороки закрыл глаза, сдавливая пальцами переносицу; он только что отцу признавался, что влюблен в парня, лез за этим эмоционально-неуравновешенным идиотом в самую задницу, чтобы… — О чем ты вообще…

— Ты тоже хочешь сдохнуть?! — Бакуго схватил его за свитер, стягивая ткань в кулак. — Как и они?! Чтобы еще и ты?.. Хватит с меня, я больше…

— Я не собираюсь умирать, — произнес Тодороки и убрал руку от лица.

Бакуго, взъерошенный и раскрасневшийся от эмоций, стоял перед ним, пока взгляд его глаз метался по комнате, не задерживаясь ни на одном предмете, а рука, растягивающая свитер, дрожала то ли от напряжения, то ли еще от чего.

— Они тоже не собирались, — продолжил пришедший после очередного ступора Бакуго. — И?! Ты видишь их здесь?! — Развел руки в стороны, искривляя лицо и тонкую полоску губ, от которой у Тодороки сдавило спазмом горло. — Эй, Киришима, как дела на работе?! — Бакуго повернулся направо, маша руками пустоте. — О, Каминари, ты опять обманул покупателя?! — Повернулся в другую, натыкаясь на воздух. — Деку, привет, пошел к черту, Деку! — заявил он стоящему сбоку шкафу. — О-о-о, Сэро, ты сего…

Тодороки подошел к нему со спины и крепко обнял, так, что свои руки заболели; стиснул грудь, уткнулся носом в затылок, зажмуривая глаза, пока Бакуго пытался вырваться.

— Отпусти меня, черт возьми! Отпусти меня!!

Они не удержались на ногах и упали на кровать. Тодороки придавил весом своего тела перевернувшегося Бакуго, закрывшего глаза ладонями и сжавшего зубы так, что скулы задрожали. На него смотреть было невыносимо больно, словно его самого протыкало лезвиями мечей и сабель, перерезало ими вереницы суставов, чтобы добраться до сгустка стучащей печали.

— Меня все это так достало, — произнес Бакуго трясущимися губами едва слышно. Тодороки только крепче сцепил пальцы на его предплечьях, обозначая свое присутствие и поддержку. — Черт. Черт. — Тодороки обхватил одну его руку, чтобы отвести от лица, и увидел наполнившиеся слезами глаза. — Почему все опять умирают?

У Тодороки едва колени не подкосились. Он порывисто наклонился к нему и обнял, утыкаясь носом в место рядом с ухом и сгорая от желания поцеловать, стереть поцелуями катящиеся слезы, скрывающиеся за волосами и одеждой. Он услышал судорожный вздох и почувствовал неуверенно обхватившие его спину руки.

— Я не умру, — прошептал он в тишину комнаты, зарываясь пальцами в растрепанные волосы и медленно перебирая их.

— Врешь, — шмыгнул носом отвернувшийся от него Бакуго.

Тодороки ткнулся лбом в его висок, не позволяя себе большего. Он еще никогда так сильно не проклинал рейтинговую систему и цифры на ИРСе Бакуго.

— Нет. Обещаю.

— Я убью тебя, если ты сдохнешь. — Хватка на спине Тодороки стала сильнее, и он поддался ей, наваливаясь на Бакуго, только локти успел поставить, чтобы уж совсем не давить.

— Чего-то такого я ожидал, — улыбнулся Тодороки, губами касаясь кожи у щеки и проводя по мокрой дорожке губами, пока другую Бакуго старательно стирал рукавом.

— Заткнись.

— Если ты сдохнешь, я тебя тоже убью, — пообещал Тодороки.

— Ты стрелять нормально не умеешь, о чем ты вообще, кретин, — Бакуго ущипнул его за бок, и Тодороки сдавленно зашипел.

— У меня есть нож.

— Ну вот и засунь его себе в задницу.

— Ты как всегда добр.

— Да.

Из открытого нараспашку окна в комнату проникал леденящий ветер, и это было почти смешно (истерично смешно, никак иначе), потому что даже здесь, в Лэдо, в доме с толстыми стенами и камином в гостиной, лежать на одной кровати были холодно. Тодороки мог бы подняться и закрыть его, но и отпускать притихшего Бакуго он не хотел, поэтому продолжал лежать рядом, прижимаясь близко-близко продолжая успокаивающе перебирать пряди.

— Эй, — произнес хрипло Бакуго, прерывая устоявшуюся тишину, — Тодороки. — Тодороки приподнялся на локте. — Трахни меня.

Тодороки дар речи потерял, моргнул пару раз, как бы не веря, и едва не потянулся к ушам, чтобы проверить слух.

— Что за выражение лица?! — возмутился Бакуго, спихивая его с себя.

Тодороки приподнялся и уселся на колени, смотря на него сверху вниз.

— Заманчиво, — сказал он; очень заманчиво, при условии, что у него в горле пересохло, и сердце бросилось в бега. — Но я не могу.

— Издеваешься? — выплюнул Бакуго и вскинул бровь. Тодороки взял его за левую руку, на которой выделялся белый ИРС с плачевными пятьюдесятью тремя.

— У нас не хватит баллов на то, чтобы переспать. — Тодороки показал цифру на ИРСе.

— Дерьмо, — выругался он.

— Но я запомню. — Улыбнулся Тодороки, замечая на щеках смущение.

— Завались. А поцеловать?

— М?

— Поцеловать хватит баллов? Не разбираюсь в этой вашей математике.

Тодороки помотал головой, поджимая губы. Будто если бы баллы позволяли, он этого не сделал, ну конечно.

— Я говорил Токоями закинуть мне больше.

— Тебе и ста было бы мало. — Тодороки задумчиво посмотрел на лежащий на подоконнике телефон. — Но если так хочешь мой поцелуй, можешь посмотреть новости. Шесть часов одной программы, и я весь твой.

— Ты не настолько мне нравишься, — сощурился Бакуго и притянул Тодороки к себе за плечи, укладывая рядом. Тодороки уткнулся в его макушку, зарываясь носом в растрепанные пряди, и спустя несколько минут почувствовал, как Бакуго расслабился в его руках.

========== XXV. Синий день. 58-59 ==========

Проснувшись на следующий день, Тодороки не заметил стоящих под окнами подозрительных машин, готовых отвести их в штаб и устроить уединенную беседу, и облегченно выдохнул. За закрытым посреди ночи окном (потому что в какой-то момент стало невыносимо холодно, и даже тепло тела Бакуго не спасало замерзший нос и заледеневшие стопы) виднелись белые отсветы солнца за светло-серыми облаками. Тодороки убрал руку Бакуго со своей талии и, осторожно перебравшись через него, чтобы не разбудить, вышел из комнаты.

Он спустился на первый этаж, убеждаясь, что отца не было в доме, и прошел на кухню, чтобы приготовить завтрак. Оказавшись в столовой, он увидел оставленную тетрадь на столе и висящую на спинке стула собственную куртку, про которую совершенно забыл. Он взял ее и по едва слышному шуршанию бумаги почувствовал, что в кармане находилось что-то. Тодороки, нахмурившись, проверил карман и убедился, что в нем лежали чужие вещи.

Тодороки посмотрел на вытащенные предметы, лежащие на раскрытой ладони, различая в них скомканный огрызок бумаги и карту памяти.

— Че это? — спросил проснувшийся следом за ним Бакуго, потирающий сонные глаза.

— Доброе утро, — сказал Тодороки, откладывая куртку на стул. — Карта памяти?

— Э? — Бакуго подошел к нему и расширил глаза, замечая знакомые предметы. — Что за черт? —Взял скомканную бумажку и развернул, едва не разорвав. — Почерк Шинсо.

Тодороки увидел на листке несколько букв и приписку «компьютер в бюро» сверху.

— Они знали, — сказал Бакуго, разбивая воцарившееся молчание.

— Я нашел это в кармане. — Тодороки указал на лежащую куртку.

— А раньше ты не мог залезть в них?! — прошипел Бакуго, сжимая спинку стула трясущимися пальцами, оставляя на ладонях полоски.

— И что бы изменилось? — Тодороки положил на стол карту памяти, которая попала к нему… — Каминари, — вспомнил Тодороки объятия у вагонов.

Тодороки глянул на Бакуго, буравящего взглядом предметы и стиснувшего зубы, и направился к плите.

— Куда ты поперся? Не хочешь с этим разобраться для начала?! — крикнул ему вдогонку Бакуго и, видимо, уронил стул.