Произнес Шото не это.

— Я встречаюсь с ним.

— Что ты сказал? — Энджи вздернул бровь, его лицо, собранное, перекосило в удивлении, что могло бы позабавить Шото, будь это любая другая ситуация, а не спонтанный каминг-аут.

— Ты прекрасно слышал.

В гостиной раздавался бег секундной стрелки часов.

— Он же парень, — через некоторое время произнес Энджи, справившись с первым шоком, который отдал первенство обычному омерзению.

— Да, я видел. — Тодороки пожал плечами. Тяжелый взгляд отца придавливал к земле, грозя раздавить кости и превратить в мясо органы (может быть, он драматизировал).

— Всего два месяца в Трайтоне, сын. — Скривился Энджи. Хмурые складки облепили его лоб, и пальцы крепко обхватили подлокотник. — И ты мне заявляешь, что встречаешься с парнем.

— Трайтон здесь не при чем. — А чего он, собственно, ожидал? что отец бросится устраивать им свадьбу и искать шафера? смешно. — Я всегда… меня всегда интересовали парни.

— Что ты несешь…

— Но я не мог сказать об этом ни тебе, ни кому-либо еще.

— И не смей. — Энджи приподнялся с дивана, усаживаясь удобнее. — Ты должен жениться на женщине и…

— Ты мне жену собираешься искать? — Шото прямо взглянул на него. — Или собираешься отправить мою анкету в одну из тех программ по созданию семьи?

— Если ты сам этого не!..

— Чтобы я был так же счастлив, как и вы с мамой? — Шото поднялся. — Нет, я отказываюсь.

— Хочешь сказать, что будешь счастлив с этим выходцем из Трайтона? — Энджи скривился, и его усы опустились.

— Да, буду, — сказал Шото.

О, он был самым счастливым человеком последние дни.

Он сделал шаг в сторону холла.

— У него нет ничего. Ни образования, ни достойного рейтинга, ни перспектив.

Шото проигнорировал его.

— Шото! — Энджи схватил его за руку и остановил. — Подумай, черт возьми! Я не для этого растил тебя!

— Я подумал. У меня было на это два месяца. — Он вырвал руку, направляясь в сторону холла, но замер, не оглядываясь. — Можешь не волноваться по поводу своих баллов, поскольку я официально мертв и не испорчу тебе ни карьеру, ни жизнь.

Шото вышел из гостиной, оставляя Энджи смотреть на его прямую удаляющуюся спину.

Тодороки поднялся на второй этаж и подошел к закрытой двери. Минус одна проблема в лице отца, если тот, конечно, не избавлялся от него прямо сейчас, отправляя штрафы и сообщая о беглецах в доме — ИРС Тодороки молчал, не издавая вибрацию, поэтому он предположил, что тот пытается осмыслить свою жизнь и воспитание сына, проходящее без его участия. Минус одна проблема не делала вторую проблему в лице Бакуго меньше. Тодороки постучал в дверь.

— Бакуго, нам нужно поговорить, — произнес он. — Бакуго?

Из-за двери не раздалось ни звука, только холод из-под нее пробежался по ногам. Тодороки передернуло от догадки; он не видел Бакуго весь день, тот не спускался на первый этаж и даже по второму этажу не разносилось шагов, сопровождаемых еле слышным скрипом. У Тодороки не потемнело перед глазами, только пространство сузилось до размера двери напротив; пара секунд до взрыва и уничтожения маленькой вселенной, носящей название его имени.

Тодороки дернул ручку, и та поддалась. Дверь открылась. Тодороки влетел в комнату, в которой черным силуэтом около открытого окна на подоконнике сидел Бакуго. Пустые в кромешной темноте провалы глаз были направлены на улицу, с которой доносился холодный ветер и льдистыми прикосновениями проносился по светлым волосам.

— Свали, — хрипло произнес Бакуго, не поворачиваясь в его сторону.

Тодороки закрыл за собой дверь, с трудом поддавшуюся из-за сквозняка, и последняя полоска света исчезла, скрывшись в коридоре. Он стоял на месте, упрямо смотря на Бакуго и не видя его; очередная стена, чего ты ожидал, наивный маленький Тодороки.

— Я сказал тебе уйти, глухой ты…

— Я никуда не уйду, пока мы не поговорим.

Бакуго подскочил, громом опускаясь на готовый затрястись от его гнева пол. Тодороки не вздрогнул, не испугался даже, он, давно привыкший к его импульсивности, текшей по закоулкам вен, только подбородок с вызовом приподнял.

— Мне тебя пинками выгнать?! — закричал Бакуго, делая грузный шаг в его сторону; мышцы, скрываемые под черной кофтой, на его руках и плечах напряглись.

— Можешь попробовать.

В прошлый раз, когда Бакуго (не) выгонял его из квартиры, Тодороки не заметил не озвученное «не уходи», отталкивающееся упругим мячиком от стен. Второй раз повторять свою же ошибку он не собирался, даже если ради этого придется побыть тем злополучным мячиком и сыграть в пинг-понг.

— Двумордый, думаешь, я шучу? — Бакуго подошел к нему вплотную, разъяренным зверем глядя в спокойные глаза.

Бакуго схватил его за ворот, сталкивая их лбы и шипя в губы, пока Тодороки пытался поймать уроненный вздох от резкой близости, от которой шум в ушах поднялся и глаза затопило.

— Убирайся.

И оттолкнул его.

— Нет, — уверенно повторил Тодороки, удержавшись на ногах.

Бакуго тяжело дышал, его грудь вздымалась сломанной дугой, пока из полураскрытого рта слетали шумные выдохи, а лоб испещряли хмурые складки, в которых прятались невысказанные слова и спрятавшиеся обиды, наверно, на весь мир.

— Твой папаша отдал тебе билет, так что вали к чертовой матери отсюда!

— Ты слышал? — Тодороки одернул задравшийся свитер. Бакуго все-таки спускался вниз? Он хотел поговорить с ним? — Я не взял билет.

— А? — сорвалось с удивленно раскрывшихся губ, и бушевавший гнев слетел, утопая в холоде комнаты.

— Я сказал отцу, что не полечу без тебя, — объяснил Тодороки. — Как ты вообще мог подумать, что я… — прикусил губу от уколовшей обиды, — что я после всего сяду в самолет?

И под «всем» Тодороки имел в виду не только их отношения, от которых на сердце каждый раз оставались все новые кровоточащие раны-шрамы, а вообще все, что произошло за месяцы: переулок и поезд в четвертом, ночь на автостоянке и театра со сплетенными пальцами в темноте, один рейд и другой, когда значимость собственной жизни утекала проточной водой на второй план.

— Ты кретин. — Одна ярость в Бакуго сменилась другой, вновь заклокотавшей в груди и поднявшей новые извержения.

— Ты злишься на меня за то, что я отказался брать билет, или за то, что считал, что я его возьму, но я этого не сделал? — спросил Тодороки, склоняя голову; догадка проскользнула перед ним, ударяя хвостом по лбу. Бакуго нахмурил нос и сжал пальцы. Тодороки сделал шаг к нему.

— Не лезь ко мне! — Бакуго отступил.

— Тогда перестань закрываться от меня, — твердо произнес Тодороки.

— Да кто ты такой, чтобы я перед тобой…

— Парень, который в тебя влюблен? — предположил Тодороки, вставая ближе. Бакуго замолчал, продолжая стоять с открытым ртом. — Парень, в которого влюблен ты?

— Иди к черту, — произнес он дрогнувшими губами, опуская глаза.

— Только если ты пойдешь со мной, — уже тише произнес Тодороки, подходя к нему вплотную и еле сдерживая себя от того, чтобы ткнуться носом в место между шеей и плечом. — Пожалуйста, поговори со мной.

— О чем?! — Бакуго схватил его за плечи, то ли желая оттолкнуть, то ли… — О том, что эти идиоты подохли по своей тупости?! Я говорил им! Я предупреждал! Ты ни черта не понимаешь, ты не можешь…

— Почему я ничего не понимаю? — Тодороки перехватил его руки, сжимая запястья. Бакуго попытался вырваться, но Тодороки лишь сильнее сдавил их. — Они были… они могли стать и моими друзьями тоже!

Бакуго застыл. Боль от крепко стиснутых пальцев на запястьях померкла. Тодороки, обычно внешне спокойный, спокойный даже тогда, когда Даби собирался прибить их обоих или черт знает что еще, сейчас смотрел на него загнанно, так, что самому становилось невозможно вздохнуть. Бакуго стиснул зубы, расслабляя руки.

— Я… у меня никогда не было друзей, — тихо произнес Тодороки, глядя сквозь понурую челку. Он, в целом плохо разбирающийся в социальных отношениях и видевший, как те зависели от цифр на ИРСе, никогда не был тесно связан узами с кем-либо из знакомых в Лэдо. Поэтому те отношения, в которые он был втянут (не сказать, что сильно по своей воле), оставили на нем след и вырезали его же. — Мне тоже… мне тоже больно.