— Я догадывался о том, что театр придуман не для тебя, — приподнял уголки губ Тодороки.

— Так вы ставьте нормальные вещи, а не пропущенную через десять цензур дичь. Если что-то не соответствует стандарту из нескольких пунктов, можете даже не пытаться поставить ее. А потом получаем все сцены как под копирку. — Бакуго недовольно отвернулся, и растянутый ворот толстовки чуть съехал, оголяя шею с красными пятнами. Тодороки чуть не пропустил слова Ашидо мимо ушей:

— Бакуго выступает за индивидуальность, — и, пока тот не успел ответить ничего колкого, сказала: — Я имела в виду музыку. Джиро записывала ее с нуля.

— Если там не будет рок-партии и скримов, я кину что-нибудь в сцену, — заявил Бакуго, обыскивая карманы.

Постановка, к неудивлению Тодороки (он не рассчитывал ни на что из ряда вон), оказалась плоха, предсказуема, картонна и скучна. Спустя десять минут от начала Бакуго взял телефон, открывая первую попавшуюся игру. Спустя еще двадцать за телефон взялась Ашидо, открывая переписку. Спустя пять сдался уже сам Тодороки, устраиваясь удобнее в кресле и кладя голову на плечо Бакуго, который только резко выдохнул ему в макушку и ничего не сказал (проиграл разве что в своей игре два раза подряд и со злости заблокировал телефон).

— Это все из-за тебя, — произнес он тихо.

— Это не у меня кривые пальцы, — пробубнил начинающий засыпать Тодороки под речь героев.

— Нормальные у меня пальцы. — Бакуго расправил свои, демонстрируя прямые и длинные. — На свои посмотри, не пальцы, а обрубки какие-то.

— Если хочешь взять меня за руку, так и скажи, — прошептал на ухо Тодороки, целуя в краснеющую даже в темноте мочку.

— …Иди к черту.

И через пару минут все-таки переплел их пальцы.

Музыка под конец постановки обошлась не без перепугавших первые ряды скримов, ревов гитар и скользящих между взрывными аккордами соло барабанов, от которых зрители нервно заозирались по сторонам. Раздался громкий и неразборчивый крик Каминари, вытянувшего руки; Урарака звонко зааплодировала, широко улыбаясь; Киришима довольно хмыкнул, показывая острые зубы. Тодороки, мало понимающий их ликования — это ведь обычное нарушение, грозящее штрафом, — смотрел по сторонам и увидел, как зал покинула лишь малая группка людей, которой не пришлось толпиться у входа; большая часть зрителей осталась сидеть на местах, слушая нелегальную музыку. Тодороки глянул на Бакуго, сильнее сцепившего пальцы; его глаза блестели.

Уже потом, когда они находились во дворах в глубинах третьего, Тодороки сидел на лавке, держа в руках бутылку пива — Киришима смотался в ближайший магазин (фраза про одну ногу здесь, другую там была придумана для него) — и смотрел на потемневшее небо.

— …а после меня уволили, — закончила рассказ Джиро, пожимая плечами. Она расслабленно улыбалась.

— Ну конец так себе, — сказал Каминари, раскачивающийся на скрипучих качелях.

— Его можно считать открытым. — Киришима, сидящий на соседних, поставил ему своеобразную подножку, через которую тот перелетел, показывая язык.

— Ну, я тогда подумала, что вроде как готова отстаивать то, что мне дорого, — произнесла Джиро, поглядывая на хмыкнувшего Бакуго.

Тот, открыв бутылку, сел к Тодороки. Оперся плечом о его плечо, болтая между расставленных ног полупустую банку.

— Как вам выход в люди после пары недель дома? — спросил Сэро, расслабленно раскинувший ноги. — Не четыре стены, да?

— Он просто радуется, что кто-то кроме него так облажался, что попал в серую зону, — засмеялся Каминари, едва не падая с качелей. Киришима дернулся, чтобы поймать его.

— Да, Тодороки, как тебе? — спросила Ашидо, повернувшись к нему.

— Оригинально, — ответил он. — Полагаю, никто больше в этот театр не придет.

Джиро засмеялась, чуть не подавившись, и вытерла губы.

— Отыгралась за пару лет. Надо бы еще в школу смотаться.

— В конце месяца будет фестиваль! Можно будет прийти и сразить всех! — Ашидо изобразила руками и ногами, как конкретно она собирается всех «сражать».

— Там вход закрытый.

— Так есть же окно, — подмигнул Киришима.

— Ты как-то пытался пробраться в школу через окно, потом две недели с ушибом ходил, — пакостливо изогнул губы Бакуго.

— Я тогда был неопытным птенцом, — засмеялся Киришима, отталкиваясь от земли.

— Птенец, тебе, наверно, хватит. — Сэро показал взглядом на бутылку в его руке. — Пока из гнезда не выпал и клюв не разбил.

Друзья Бакуго громко шутили и смеялись, но все же пытались соблюдать нормы приличия и не раздражать редких жителей первых этажей близстоящего дома.

— Мне это напомнило кое-что, — произнес тихо Тодороки, обращаясь к сделавшему несколько глотков пива Бакуго.

— Автостоянку? — спросил тот, и Тодороки кивнул, ближе придвигаясь к нему — поднявшийся ветер навалился на спину. Бакуго поставил банку на землю и натянул на голову Тодороки капюшон.

— Столько всего произошло за это время. — Тодороки поправил капюшон, упавший на глаза. — Я не анализирую, а… просто говорю.

— Да, лучше это дерьмо не анализировать. — Скривился Бакуго.

— Вчерашний день не был дерьмовым. — Тодороки не удержался от того, чтобы расплыться в легкой улыбке. Мимолетно всплывающие воспоминания о вчерашнем (о горячих поцелуях, сбитом дыхании и Бакуго-Бакуго-Бакуго) согревали, и даже завывающий в переулках ветер не мог их остудить.

— Придурок, — ухмыльнулся Бакуго.

— А что было вчера? — спросила любопытная Ашидо, услышавшая отрывок диалога.

— Не мешай людям устраивать личную жизнь. — Подмигнул Каминари, и банка, которую взял Бакуго, скукожилась в его руках. — Ауч.

— Не поняла.

— Бакуго меня покрасил, — сказал Тодороки (и не соврал даже).

— Так себе, кстати, я бы покрасила лучше, — насупилась Ашидо.

— Не нравится, как я крашу, крась сама! — закричал Бакуго.

— И покрашу!

— И крась!

Тодороки приложился к бутылке, скрывая скользнувшую по губам улыбку.

На базе на следующий день было непривычно тихо. Токоями вместе с Асуи сидели за компьютерным столом с раскиданными листками бумаги. Несколько выпитых кружек кофе завершали картину долгой работы.

— Ну че вы там? — с порога спросил Бакуго, желая как можно быстрее избавиться от ИРСа.

— Вы как раз вовремя, — произнес Мидория, крутя в руках белый ИРС, оставшийся от рейдера. Перерезанный ободок ИРСа был заменен на притащенный днем ранее Каминари с рынка.

— А он че тут делает? — спросил Бакуго, пальцем тыча на Шинсо, сидящего рядом со сложенными руками.

— Если и дальше будешь показывать на всех пальцем, люди в Лэдо раскроют вас быстрее, чем вы что-то узнаете, — сказал Шинсо, бесстрастно поглядывая на палец.

— Да, Бакуго, это невежливо, — согласился Тодороки, проходя к Токоями и Асуи, чтобы посмотреть на их работу, спрятанную в программных кодах, в которых он понимал еще меньше, чем в граффити.

— Находишься на испытательном сроке? — продолжал злиться Бакуго, выпятив подбородок. — Деку, ты теперь везде будешь его с собой таскать?

— Бакуго, подойди сюда, — попросила Асуи, потирая заболевшую после его прихода голову.

Бакуго, вздернув нос, убрал здоровую руку в карман и прошел к столу.

— Нам придется отключить твой ИРС и поменять с другим…

— Я в курсе, — перебил он, по привычке потянувшись к пачке сигарет, но остановился, вспомнив, где находился.

— Поэтому нам придется вытащить капсулу с ядом и переместить ее.

— И не убить тебя в процессе, — добавил Токоями.

Тодороки напряженно свел брови, посмотрев на не изменившегося в лице Бакуго.

— То есть вы не могли просто найти ИРС с ядом? — спросил тот.

— Все вопросы к Каминари. — Развел руками Токоями.

— И вы не можете просто убрать яд? — спросил Бакуго, снимая куртку и кидая ее на свободный стул.

— Вес в ИРСах точно сбалансирован, — вспомнил Тодороки, тоже снимая куртку и вешая ее на спинку стула. — При несовпадении тот подаст сигнал в систему, после чего он будет заблокирован вместе с твоим профилем.