Бюро представляло собою семиэтажное стеклянное здание с куполом наверху — кошмар любого архитектора. Делилось на несколько блоков, в которых работали жители первого района, следящие за ситуацией в городе и корректирующие местную политику по мере собственных возможностей. Другие не имели доступ выше первого этажа — регистрационного зала — и решали вопросы внутри его стен. Работники занимали все этажи, кроме седьмого; о седьмом ходили странные слухи, словно никто там и не бывал никогда, кроме самого директора. Шинсо слышал, что находится там что-то, от чего зависит работа всего города, всей страны или всего мира — и никто здравомыслящий не верил в это; только пальцем крутил у виска. Кто-то в шутку предполагал о копии ТЭС под боком, кто-то утверждал, что без машины на седьмом рухнет все — какая машина и что конкретно рухнет никто не понимал, даже тот, кто это утверждал.

Шинсо не раз задумывался о том, почему же его сюда приняли — хоть и обычным курьером-мойщиком-помощником, не имеющим доступа практически никуда, за исключением некоторых кабинетов начальств и залов, заполненными работниками, — но так ни к чему и не приходил. Иногда, в особенно бессонные ночи казалось, что его рано или поздно «попросят» подорвать здесь что-то, чтобы внести разлад в Трайтон.

(Кто бы мог подумать, что разлад в Трайтон через пару лет принесет он сам).

Сидящий напротив него Курокава Хисато (мужчина сорока пяти лет с короткими темными волосами, острым подбородком и птичьим носом; пронзительные темные глаза с узким разрезом неотрывно следили за каждым вдохом, а расслабленная поза тактично намекало о месте Шинсо в пищевой цепочке города) снился в кошмарах. Он не много знал о нем ранее — обычный военнослужащий, следящий за ситуацией в Трайтоне и проводящий рейды для выявления нарушений среди граждан. Шинсо имел честь с ним познакомиться — прекрасно, но лучше бы не. Зарекомендовал себя во время участия в подавлении беспорядков в Трайтоне еще в молодости и добился уважения среди начальства, исправно исполняя надзорные обязанности как в Трайтоне, так и в Лэдо для того, чтобы системный порядок в городах не был нарушен. Засветился на нескольких съездах. Принимал участие в обсуждении вопросов по усовершенствованию балльной системы. Интересная личность для того, чтобы узнать о нем больше, но информация в доступных ресурсах затрагивала лишь общие данные, которых не хватило бы и на пару страниц доклада.

После работы он заваливался в съемную квартиру третьего и возвращался к личному судному дню, когда он решил проверить догадки о происходящем в Трайтоне. Шинсо смущали растущие слухи на просторах интернета о том, что некоторые районы города непригодны для жизни, что расслоение растет, что многие деньги уходят из бюджета города в карманы вышестоящих лиц, что люди из Лэдо бесследно исчезают в Трайтоне.

Шинсо удалось лично убедиться в том, что слухи не лгали.

О цене за открывшуюся правду он старался не думать.

Узнал и узнал, но что делать с этим — не представлял. С внешним миром не связаться, в интернет всемирный не выйти, да и поговорить о наболевшем, в общем, было не с кем. Поэтому растущая в глубине души терзающая боль продолжала виться, плести из кровяных сосудов строчки несогласия и злобы.

Однажды, убирая мусор на шестом, он увидел приоткрытую дверь, ведущую в кабинет директора. Может, ему уже все равно тогда было на возможные последствия (с ними он и так столкнулся год назад, дальше уже некуда) и прошел в кабинет в поисках… он сам толком не понимал, что искал. Зацепку какую-то, которая могла бы объяснить, почему же бедные районы — бедные. Не нашел Шинсо ничего, кроме кучи папок с отчетами, таблицами, данными и лежащей у монитора бумажки с паролем. Пароль к стоящему компьютеру не подошел, к спрятанному в ящике планшету тоже, и Шинсо посчитал, что тот был куда важнее, чем данные, хранящиеся в кабинете. Шинсо пароль записал и запомнил, но от чего — только голову зря ломал да поглядывал иногда на цифру седьмого этажа, мигающую для него вечным красным.

Ему не удалось наладить контакты или построить социальные связи на работе. В Лэдо его нельзя было назвать общительным парнем с огромной компанией друзей. Наверняка те несколько человек, с которыми он поддерживал общение, о нем и не вспоминали — Шинсо о них, впрочем, тоже (как и о друге, из-за которого он здесь и оказался, вконец потеряв веру в социальные связи, не пропахшие зловонной выгодой). С жителями Трайтона он общался только по крайней необходимости, и даже с женщиной, у которой снимал квартиру, старался не связываться лишний раз. Побег от общения в результате не самого приятного личного опыта.

Наверно, поэтому, когда к нему в баре подсел молодой парень его возраста, Шинсо не убежал от него прочь, а остался сидеть в ожидании новой порции забавной чуши, которую тот нес под действием алкоголя. Забавная чушь про его красивые глаза перемешивалась с хлеставшей злостью на систему, на рейтинг и на тупых людей, которые на самом деле не тупые, но тупые (эту связь Шинсо как ни пытался, уловить не смог). Оставить его, еле живого, на улице под дверью закрывшегося под утро бара он попросту не смог.

— Мидория Изуку, — представился он тогда, сжимая виски от гудящей боли. — А ты? Тебя как зовут?

Шинсо представляться не планировал (он вообще хотел выпереть его сразу же после того, как тот разлепит глаза, но…)

— Хитоши Шинсо.

С Мидорией было комфортно; уютно даже. Он ссылался на то, что никто ни с кем близко не общался, а тут на его голову свалилось вот это вот веснушчатое, от которого приходилось невольно отводить взгляд. Так, иногда.

Шинсо считал, что возмущения Мидории по поводу рейтинговой системы вызваны полупьяным бредом и ударившими в его вихрастую голову градусами, потому что ведь странно, что кто-то еще, помимо него, готов так резко высказываться о ней.

— Я не отсюда, поэтому… слишком ярко вижу контраст, — сказал Мидория, когда они сидели на отшибе четвертого района.

— Я тоже.

— Тоже не отсюда? — поинтересовался тот, склонив голову.

— Тоже вижу контраст, — ответил Шинсо, и трайтонский ИРС на руке опалил запястье; он не признался в тот раз, что родился не в Трайтоне, и, в общем-то, не собирался никогда, поскольку предупреждение в темной комнате продолжало давить на сердце. — Стоит посмотреть на первый район и сравнить его с четвертым. Предполагаю, что тебе, оказавшемуся здесь, смотреть на это еще более… тревожно.

— Хочу изменить Трайтон, — вырвалось изо рта Мидории, который был поражен своей откровенностью. Испуганно взглянул на Шинсо, будто боялся, что тот кинет на него штраф или что похуже (будто пьяный бред о свержении власти слушал не он, ну в самом деле).

Шинсо кивнул тогда, разделяя его решимость.

Решимость перетекла в создание подпольной организации, активно занимающейся поиском компромата и доказательствами причастности вышестоящих лиц к обеспечению беспорядков в городе.

И, наверно, последнее, на что он рассчитывал, собираясь заняться очередным противозаконным действием, — найти не просто близких по духу людей, имеющих те же идеалы, но и… друзей? Привычная ему отстраненность и въевшееся в подкорку воспоминание о сдавшем приятеле какое-то время держали его на расстоянии от собравшейся странной компании. А потом перестали. Может, болты вылетели и крепления, сдерживающие его от сближения с другими, слетели… впрочем, не так уж это и важно. Шинсо не был против.

А через два года с Шинсо наконец связались те, про кого он забыл.

— Шинсо, ты точно не пойдешь на автостоянку? — поинтересовался Мидория, хлопая оленьими глазами.

— Нет, я собираюсь выспаться сегодня, — ответил он, отводя взгляд, чтобы не видеть проскочившее на лице друга разочарование.

— Скорее всего, я напишу тебе ночью, так что извини заранее, — произнес Мидория, ероша волосы на затылке. — Может, ты все-таки передумаешь и захочешь присоединиться.

— Сомневаюсь.

Мидория вышел из базы, на одной стене на которой было нарисовано граффити со взрывом (Шинсо считал это полнейшей безвкусицей, но молчал — с Бакуго связываться только барабанные перепонки лишний раз беспокоить). Пришедшее сообщение заставило Шинсо отвлечься от ноутбука.