— Да.

Бакуго закатил глаза и уперся спиной в стену, смотря в окно, из которого дул все такой же сильный ветер. После прошедшей ночи Бакуго швырнул в Тодороки свитер с горлом, заставляя напялить одним грозным взглядом, под которым тот улыбнулся слишком грустно для того, кто не будет больше мерзнуть.

Бакуго вчера, окруженный его теплом и запахом (то, что он отвернулся к стене, не помогло), собирался разобраться с душащей неопределенностью.

А сейчас вот сидел, играл в косынку.

— Я все еще удивлен тому, что у тебя есть книга по детской психологии, — сказал Тодороки, посмотрев на изображение маленького человека на обложке.

— Там не все мои. — Бакуго отложил ноутбук и закрыл крышку, после чего сложил на груди руки.

— Отобрал у кого-то?

— Я что, похож на вора книг?

— Кстати, что-то подобное я видел здесь. — Тодороки засуетился, пытаясь отыскать книгу с похожим названием.

— Они раньше принадлежали мужику, который жил здесь, — объяснил Бакуго, вспоминая события двухлетней давности.

— И что с ним стало? — Тодороки оставил попытки отыскать книгу и повернулся к Бакуго, опираясь на край кровати локтями. — Ты его выгнал?

Бакуго возмутился: глубоко вздохнул, набирая в грудь побольше воздуха.

— Я пошутил, — сказал Тодороки прежде, чем тот успел начать тираду о том, какой Тодороки тупой.

— Так шути так, чтобы твои шутки были похожи на шутки, кретин.

Тодороки пожал плечами.

Бакуго опустил глаза на свои вытянутые ноги, одетые в дырявые джинсы и теплые носки. Они ловили отголоски холода, бежавшего по полу квартиры, и забирались на кровать. Не квартира, а эпицентр начинающегося ледникового периода. Тодороки сидел напротив, продолжая упираться в кровать локтями и смотреть на Бакуго так — немного тоскливо, с тлеющим в глазах углями, от которых холода было столько же, сколько и тепла.

Бакуго ненавидел рассказать что-либо о себе, потому что это все равно, что снимать скальп, оголять сухожилия на руках и побеги вен. Маленький экскурс внутрь себя, мчась по автомобильной трассе к оврагу без подушки безопасности и застегнутого ремня. Какая-то глупость, короче, обреченная на последствия.

Он, подобрав под себя ноги и скрестив их, постучал правой ладонью по кровати. Тодороки, озадаченный, поднялся и сел напротив. Бакуго молчал, кусая губы. Тодороки тоже.

— Когда я учился в выпускном классе школы, — начал Бакуго, — моих родителей убили. Отправили мне сообщение на ИРС, типа они помешали проведению рейда. Понятия, блять, не имею, как именно, потому что нихера не объяснили. И ублюдок Курокава разобрался с ними. Исходя из безопасности граждан. Херню придумали короче.

Бакуго сцепил пальцы на левом локте, невольно проваливаясь в воспоминания, в которых родители из родителей превращались в буквы на телефоне и лишались физической оболочки (ту спустя несколько часов сожгли в местном крематории, пока он торчал в школе).

Тодороки раскрыл рот, желая что-то сказать, но передумал, смиренно ожидая, когда он продолжит.

— Я тогда несколько дней слонялся по округе, потому что не мог заставить себя в квартиру зайти. Но потом… завалился. И увидел, как какие-то ублюдки рылись в ней, переворошив вообще все. Вещи были раскиданы, техника валялась, мебель перевернута. Я тогда охренел и тупо стоял, уставившись на этот пиздец, пока не услышал, как кто-то из них сказал про какого-то Мика, который держит клуб. Ну я очнулся, пошел орать на них, но… — Бакуго скривился, стыдясь дальнейшего; и все же, мельком глянув на Тодороки, участливо слушающего его, сказал: — Они особо не парились и вырубили меня. Когда я пришел в себя, то их уже не было. Я тогда еще подумал, что они сперли что-то. Не могли же просто так припереть. В итоге до меня дошло, что пропал жетон, который я таскал на шее. Представь этот пиздец — припереть и отдать мудакам в руки то, что им было нужно.

На сетчатке глаз Бакуго отпечатался стоящий в квартире погром: перевернутый диван и стол, разбросанные по полу и выкинутые из шкафов вещи. Бакуго помнил, как поднялся, держась за стену — голова гудела, хотя он не чувствовал тошноту, и предпринял попытки обыска, занявшие остаток дня и всю ночь, перекочевавшую в утро, под которое он уснул на диване с рамкой для фотографий.

— Когда я проснулся, то завалился в третий район, чтобы отыскать этого сраного Мика. Ну и нашел. Хрен знает вообще, почему меня тогда не пристрелили, потому что вел я себя неадекватно и орал, что перережу глотку их боссу, если тот не поднимет свой зад. Э-э-э, да, — Бакуго почесал затылок; ему всегда была свойственна импульсивность, но сейчас, глядя на свои действия спустя четыре года, он был готов покрутить у прошлой версии себя у виска. — Походу, этого ублюдка повеселила такая херня, ну оборжаться же просто — какой-то подросток заваливается и угрожает тому, кто крышует половину района. Мы с ним договорились, что он вернет то, что забрал, если я проработаю на него четыре года.

Тодороки, вспомнив что-то, вздохнул и медленно выдохнул, кивая непонятно кому.

— Я бы, блять, не согласился, если бы…

— Если бы твоих родителей не убили?

— Бля… не только в этом дело. — Бакуго запустил пальцы в челку, суматошно ероша ее и чуть привставая, чтобы усесться удобнее. — Я тогда злился на весь мир. На рейды, на саму систему, на всю херню, из-за которой моя подруга порезала себе вены, пока два других торчали в третьем и едва сводили концы с концами. Там еще у круглолицей херня с отцом была, а еще и мои… Короче, я просто хотел… — Бакуго зажмурился и сжал губы. Медленно открыл глаза. — Что-то сделать. Повыебываться? Не знаю, бля, не ебу. — Еще раз приподнялся и наконец сел прямо; взъерошенная челка стояла торчком. — Просто, блять, знай, что я поперся к Мику не только потому, чтобы докопаться, какого хера произошло, а…

Тодороки, так и не услышав продолжения, кивнул.

— Я понимаю.

— Нашел дешевую квартиру в четвертом и переехал, особо ничего не взяв из старой. И начал распространять товар. Ашидо с Киришимой еще пытались со мной связаться, но я… сменил телефон, потому что было не до них. — Бакуго нахмурился, сомневаясь в правдивости своих слов, будто старательно обходил стороной истинную причину.

— Ты не хотел, чтобы они видели, чем ты… — Тодороки осекся. Нахмурился. — Нет.

— Че?

— Ты хотел обезопасить себя, — мягко-твердо произнес он. — Чтобы… опять не слоняться по городу несколько суток.

Бакуго захотел закурить впервые за две недели. Так, что губы зачесались и язык свернулся в трубку. Он поднялся с кровати (пол не провалился под ним, уже здорово) и направился на кухню, где достал из шкафа не начатую пачку.

Тодороки, продолжающий сидеть, услышал, как тот открыл окно.

Бакуго вернулся через десять минут, кинув пачку на нижнюю полку шкафа, и повалился на кровать, вновь подогнув под себя ноги. Проще, в общем-то, не стало, просто… Бакуго посмотрел на Тодороки, ожидающего продолжение.

— Я работал на него полгода, пока не нарвался на проблемы в виде ножа в животе. — Он прислонил ладонь к шраму, который находился справа, немного выше тазовой кости. — Валялся в четвертом, думал, что сдохну, но очнулся в больнице. Ну ты был в ней. Оказалось, какой-то мужик нашел меня и спас. Я подумал, ну пиздец он дебил, а когда увидел его, убедился в этом. Реально же дебил. Он был слишком жизнерадостным для района и… не знаю, просто я охренел тогда, может, из-за того, что валялся под наркозом. Пролежал там пару дней, пока этот мужик возле меня трясся, будто ему заняться больше нечем было.

Перед ним в быстрой перемотке пронеслись смутно запомнившиеся запахи спирта, серого потолка и гудения медицинской техники, еще тогда подающей признаки жизни. Он бы, наверно, удивился бы больше тому, в каком конкретно месте оказался (он слышал о медицинском ужасе бедных районов Трайтона, но видеть — совсем другое), если бы живот не так болел.

— Когда смог встать на ноги и свалить оттуда, то понял, что идти некуда, потому что с квартиры, которую я снимал, меня уже выперли. Не внес аренду за месяц. Ну и в общем этот мужик притащил меня к себе. Я все понять не мог, почему он не забил на меня, пока мне Деку не сказал, что тот всегда был слишком ответственным и э-э добрым. — Бакуго передернуло.