- Хорошо.

И они вернулись на море, где Дэнни снова стал быстрым, ловким и веселым. А Лев наблюдал за ним в немом восхищении, и каждое случайное прикосновение жгло огнем.

Они отплыли подальше и лежали на спинах, глядя в яркое небо.

- Птица, – сказал Дэнни.

Лев сначала решил, что это очередная невидимая птица, которых Дэнни упоминал время от времени. Но птица оказалась вполне реальной: над водой парил огромный альбатрос.

- Да. Красиво летит.

- Я тоже умею летать. И плавать под водой долго-долго и не дышать.

- Правда?

- Ага. Когда сплю.

- Здорово.

Теплое море и отчаянно синее небо навевали романтические настроения.

- Представь, если бы ты родился не человеком, а дельфином. Или птицей.

- Это как?

- А очень просто, – сказал Лев. – Вот сейчас ты человек, да? А был бы дельфин. Плавал бы, улыбался, рыбу ловил.

Дэнни засмеялся и вдруг почти без плеска ушел под воду. А пока Лев озирался, схватил его снизу за ногу и потянул. Лев с возмущенным воплем нырнул, и прошло добрых полминуты, прежде чем оба снова показались на поверхности, отфыркиваясь и хохоча.

- Ты поймал большую рыбу! – выдавил Лев сквозь смех.

- Где? – Дэнни тоже смеялся.

Вот дурачок. Теплая волна, поднявшаяся в груди, была скорее, нежностью, чем желанием, но… И плевать, если кто смотрит. Лев быстро и легко поцеловал парня в соленый смеющийся рот.

Что-то случилось в этот миг. Перед глазами полыхнуло огнем, где-то далеко-далеко, в параллельном мире или в глубине подсознания, захлопали невидимые крылья. Но Лев все забыл, не успев даже удивиться. Потому что Дэнни отпрянул. Какую-то секунду губы продолжали улыбаться, а глаза заволокло обидой и ужасом, и страшнее этой гримасы Лев в жизни не видел. Даже вчера из-за стекла балкона Дэнни так не смотрел. Как будто безопасный приятный друг, которому можно верить, вдруг превратился в отвратительное чудовище. Впрочем, почему «как будто»? В глазах Дэнни оно так, наверное, и случилось. Шикарная внешность и мозги ребенка – сочетание… чреватое. Уж наверняка мамочка постаралась донести до чада, какую опасность могут нести добрые приветливые дяди. И после каких действий со стороны этих самых дядь следует бежать прочь, теряя тапки.

Ценная мысль. Почему она не пришла на ум до того, как лезть с поцелуями? Идиот… Какой же идиот! Трижды, нет, десять раз идиот!

- Ты… чего? – он тщетно попытался выкрутиться. - Я… просто пошутил.

Дэнни не спешил ронять тапки. Он едва шевелил руками, не двигался с места и смотрел куда-то в себя. Бормотал едва разборчиво:

- Плохие люди… нельзя драться… ударить… какая птица… не успел… нельзя… убегать… птица… хочу рассмотреть птицу… плохой, плохой, плохой…

Погрузился в воду так, что подбородок и губы скрылись, но, кажется, даже под водой продолжал спорить сам с собой.

- Дэнни.

Надо скорее выбираться на мелкое.

Дэнни вскинул голову и посмотрел на него в упор:

- Ты плохой человек?

Лев колебался лишь секунду:

- Нет.

Секунду парень сверлил его глазами, потом вздохнул:

- Не хочу плавать.

Самую жаркую часть дня они провели на веранде – молча. Лев невнимательно разгадывал кроссворд – на сердце скреблась чертова дюжина кошек. Непривычно молчаливый Дэнни сидел на сложенном покрывале в углу и наблюдал за прохожими: улица почти никогда не оставалась пустой. Одно радовало: обед в кафе удался куда лучше, чем завтрак. Возможно потому, что Дэнни на этот раз действительно смотрел в тарелку, а не по сторонам. Слегка закапанный соусом стол был почти не в счет. Необычная тишина однако напрягала. Лев успел переругать себя на все корки и судорожно соображал, как загладить вину. На ум ничего подходящего не приходило.

Даже море не спасло положение. Купался Дэнни далеко не с тем удовольствием, которым так и лучился с утра. На робкие попытки Льва завести разговор кивал либо отделывался «да» и «нет». Все было совсем грустно, но вечером, когда они, уходя с пляжа, решили ополоснуться под душем, Дэнни неожиданно оттаял.

- В этом душе нельзя мыться без одежды, – сообщил он стоящей неподалеку пухлой девушке с копной афрокосичек на голове.

Девушка покрутила пальцем у виска и быстро отошла. Дэнни проводил ее взглядом.

- Мама говорит, не говори сразу, подумай. Я думаю, но все равно говорю не так. Она обиделась?

- Зато она теперь знает, что в этом душе нельзя мыться без одежды, – повеселел Лев.

- Девушка обиделась, – повторил Дэнни, сунул голову под струи воды и фыркнул. – Какие девушки тебе нравятся?

- Эээ, – Лев несколько оторопел. – Ну, стройные, невысокие, красивые, с черными волосами. «А еще мне нравятся стройные высокие красивые светловолосые парни с мозгами набекрень».

- У твоей жены черные волосы?

- У меня нет жены.

- Нет? Сколько тебе лет?

- Двадцать два.

- Ты взрослый. Почему у тебя нет жены?

- Не нашел еще. А тебе сколько лет?

- Девятнадцать, – с едва заметной заминкой отозвался Дэнни. – У меня тоже нет жены.

- А тебе какие девушки нравятся?

Дэнни покусал губу.

- Не знаю. На девушке надо жениться. Я не буду жениться.

- Почему?

Черт! Лев так радовался, что Дэнни снова с ним разговаривает, что слова срывались с губ слишком быстро. Вот этого вопроса задавать определенно не стоило… Ясное дело, почему.

- Мама говорит, – голос дрогнул, – я другой.

Тут ему в рот попала вода, Дэнни закашлялся и замолчал.

**

Время шло.

Хотел бы Лев знать, что творится у парня в голове. Неприятное происшествие оказалось словно бы забыто напрочь. А Лев не мог понять, то ли Дэнни что-то для себя решил, то ли в прямом смысле забыл. У него такое случалось. Память была как калейдоскоп: тряхни – и выпадают новые блестящие стеклышки, складываясь причудливо и беспорядочно. Тряхни снова – старого узора как не бывало. «В Греции я нашел красную ракушку», – заявлял Дэнни, копаясь в песке. «Где?» – переспрашивал Лев. «В Египте», – отвечал Дэнни. Лев смеялся: «Так в Греции или в Египте?» Дэнни хмурил лоб: «Не помню». Лев снова сомневался, не являются ли все эти путешествия совместным плодом фантазии и просмотра телевизора. Но особенно впечатлившие его эпизоды Дэнни пересказывал довольно внятно. То же самое сафари, например. Или бразильский карнавал, на который, видимо, смотрел из окна. Порой у Дэнни вылетали слова на французском, английском, немецком. И повторить он их, как правило, не мог. Да что там давние события… Как-то Лев по наитию спросил: «А что мы вчера на ужин ели?». Дэнни ответил с явным трудом, недовольно. Он всегда немного дулся, когда не получалось что-нибудь вспомнить. «А на обед?» – не отставал Лев. Тут пошло бодрее. Может, потому что к обеду они взяли пирожные? Но все равно в тот день Лев несколько раз передергивался, представляя, что однажды утром Дэнни посмотрит на него и спросит: «Ты кто?» Но по утрам Дэнни неизменно улыбался и говорил: «Доброе утро».

На третий день совместного проживания, когда Лев играл с Дэнни в «дурака», в комнате зазвонил телефон. Мобильник Дэнни, если быть точнее. Лев про этот телефон и думать забыл и секунды три соображал, откуда несутся звуки. А когда понял, то вместо того, чтобы бежать перехватывать, принялся вспоминать, что за рингтон. Что-то смутно знакомое, из классики, небось…

- Мама! – Дэнни рассыпал карты и бросился в комнату, в очередной раз запамятовав о низко висящей люстре.

Стормозившему Льву осталось только придержать изображающий бешеный маятник светильник. Ну правда, не отбирать же теперь у Дэнни телефон… Сглупил, ой, сглупил. А ведь была же мысль что-нибудь придумать на случай такого вот звонка. Другое дело, что Дэнни патологически неспособен убедительно врать. Во всяком случае, маме. Уповать на то, что разговор не затронет внезапно изменившиеся условия проживания? На такое везение и надеяться глупо. Мамочка наверняка возжелает переговорить с сиделкой. Та может, конечно, оказаться в уборной, но не каждый ведь раз. И вообще, сто из ста, что парень все новости радостно вывалит сам, не дожидаясь расспросов.