- Надо сказать маме. Обманывать нельзя, – завершил Дэнни с душераздирающим вздохом.
Остановился и огляделся. И гордо сказал:
- Я здесь живу.
Лев прикусил губу. Если бы он все это время не вел без умолку болтающего парня к дому, пришли бы они куда угодно, только не на место назначения.
Особняк был выкрашен в нежно-желтый цвет, длинные красные цветы качались на легком ветерке. За кованой оградой журчал декоративный фонтан, вода каскадом стекала по горке, на которой сидели фигуристые бронзовые русалки с раковинами на том месте, где у человеческих женщин колени. На выложенном светлой плиткой дворе тут и там торчали белые вазоны с разноцветными цветами. Стеклопакеты, кондиционеры, шезлонги, столики под зонтами, печь-барбекю, статуи на ярких газонах… Куда уж там бедным студентам… Лев невольно вспомнил свой номер-пенал с видом на общественный туалет и темный, усыпанный сухими листьями двор, изрезанный выщербленными дорожками, где и разойтись-то было трудно. Нет, он мог бы взять что-нибудь приличнее, но предпочел сэкономить на жилье и удобствах (хватало уж того, что пришлось выкупать комнату на двоих), зато на развлечения денег оставить. Не все же на пляже жариться.
- Пока, – стремительно погрустнел Дэнни.
Льву приятно было бы думать, что парень грустит из-за необходимости прощаться, однако тот наверняка просто уже предвкушал неприятный разговор с мамой.
- Пока, – махнул Лев и проводил его глазами, взглядом ощупывая широкую спину и длинные ноги.
Ну почему если красивый, то либо характер мерзкий, либо с мозгами беда? Либо вообще натурал.
После обеда на Льва напала сонливость, и он аж до начала шестого продрых в своем пенале, где кондиционера хотя и не было, зато при открытой двери задувал вполне себе приятный ветерок. Потом продрал глаза и с гудящей со сна головой побрел на пляж.
Широкая песчаная полоса кишела людьми, как муравейник муравьями. Лев вышел на середину и принялся соображать, где бы ему приткнуться.
- О-о-очень вку-у-усная, – прогремело над ухом, – о-о-очень арома-а-атная, золоти-и-истая кукуру-у-уза!
Лев подпрыгнул. Дабы привлечь внимание покупателей, разносчики изощрялись, как могли. И стихотворные дифирамбы своему товару сочиняли, и юморили, и чуть ли не пели. Но этого продавца, обладателя на редкость скрипучего противного голоса, который пародировали полпляжа, Льву захотелось пристрелить уже на второй день. За прошедшие три дня желание позаимствовать в тире винтовку и отогнать «кукурузника» километра на два только усилилось. Это наверняка был особо коварный маркетинговый ход: что угодно купишь, лишь бы не слушать это завывание, усиленное рупором.
И Лев побрел к маяку, который возвышался метрах в трехстах слева. Там был так называемый дикий пляж, запущенный, грязноватый, зато не такой забитый. Здесь песок и галька лежали вперемешку, в нескольких шагах от кромки воды серела полоса сухих водорослей, а море не напоминало кипящий суп с разноцветными фрикадельками. Оглядевшись, Лев облюбовал пятачок в тени маяка и расстелил полотенце. И только шагнул к воде, как услышал знакомый голос из-под огромного красно-белого зонта поодаль.
- Мааам, можно мне поплавать?
- Ты только что из воды, Дэнни, – мягко, но непреклонно отвечал ему мелодичный женский голос. – Нельзя.
- Мне жарко! Когда можно поплавать?
- Пойдем вместе через десять минут. Возьми часы. Когда длинная стрелка дойдет до шести…
- Я знаю! Я не маленький. Почему нельзя одному пойти? Я буду близко, честно.
- Ты утром уже ходил один. И что получилось?
- Но здесь же нет душа.
- Дэнни, дай маме полежать спокойно.
Льву показалось, что он слышит фирменный сокрушенный вздох. Да, его самого так с пяти лет не пасли. Интересно, кстати, сколько лет Дэнни. На вид вполне взрослый, восемнадцать так точно есть. Правда, только на вид. Лев отчетливо ощущал его младшим, хотя они даже могли быть ровесниками, Подойти? Не подойти? Парень наверняка все про него мамаше выложил. И неизвестно еще, какое впечатление та о нем составила. Вдруг решила, что он на честь ее сыночки покушался. Потом не отвертишься. Лучше вообще отсюда убраться, пока Дэнни его не засек.
В конце концов, Лев пошел на компромисс. Перебираться в другое место не стал, но и подходить передумал, а просто отправился купаться. Однако нет-нет, да и поглядывал на красно-белый зонт. Вопреки смутной надежде Дэнни его не заметил. Грозная мама, о гневе которой парень говорил с таким трепетом, едва доставала сыну до плеча и смахивала на стареющую фотомодель или особу из королевской семьи – подтянутая, стройная, с невероятно прямой спиной и вроде бы красивая. Расстояние не позволяло разглядеть детали. Замечания из нее так и сыпались: «Не горбись!», «Не шаркай ногами!», «Держи голову ровно!», «Не грызи губу!». Лев только диву давался: ничего из перечисленных смертных грехов недостатками ему не казались. Осанка замечательная, походка очаровательно неуклюжая, а что голова иногда набок – так это даже мило. И губу он не столько грызет, сколько облизывает – вполне себе эротично. Такую губу он бы и сам… хм, погрыз… Стоп-стоп. Дэнни – вне игры. Никаких страданий по губам, ногам и всему остальному.
Уговаривая себя держаться от этой парочки подальше, Лев следил за ними еще два дня. Мать и сын приходили на пляж как по расписанию, два раза в день: с девяти до одиннадцати утром и с пяти до семи вечером – устраивались подальше от основной массы отдыхающих, купались непременно вместе, минут по пятнадцать максимум, на мелком месте. Стоило Дэнни удалиться от родительницы больше, чем на три метра, как следовал звонкий, словно удар хлыста, оклик, и парень покорно поворачивал обратно. В остальное время Дэнни сидел в тени под зонтиком, пересыпал песок и складывал что-то из камешков. На второй день вечером, когда море немного разволновалось, парень все два часа просидел на берегу, завистливо поглядывая на малышню, с визгом прыгающую в волнах.
А на третий день они не появились вовсе. Лев прочесал чуть ли не весь пляж, высматривая приметный зонтик. Неужели уехали? Но кто приезжает в Крым на четыре дня? На десять дней, на неделю, но на четыре?
После ужина, когда спала жара, Лев отправился погулять по базе. Во всяком случае, сам себя он уверил, что просто погулять. Однако куда бы он ни пошел, ноги исправно приносили его к дому в красных цветах – колдовство какое-то. Он огляделся – везде было пусто, видно, весь честной люд ушел развлекаться – и легко перелез чисто символическую ограду. С шумом приземлился на узорчатые плиты дорожки, прислушался: тишину нарушали только далекая музыка и серебристый говор воды. В углу длинного балкона на втором этаже сиротливо притулился красно-белый зонт. Выходит, они еще здесь. Если, конечно, не позабыли зонтик, спешно скрываясь от мафии. И живут, похоже, на втором этаже. Но в остальном особняк выглядел вымершим. Лев походил вокруг дома, на всякий случай посмотрел в занавешенные, забранные фигурными решетками окна первого этажа. Задрал голову. На втором этаже решеток не было, но занавески имелись – ничего не видно.
- Люди! – громко позвал он. – Есть кто-нибудь?
Лев еще точно не придумал, что именно будет говорить, если в доме таки кто-то окажется, но ему не ответили.
Куда же они делись? Может, зря он всполошился? Подумаешь, подались к кому-нибудь в гости, на другой конец Крыма. Или на долгую экскурсию. Под увитой виноградом аркой в густой тени – месте, явно предназначенном для машины – было пусто. Лев взъерошил волосы и снова посмотрел вверх, щурясь от клонящегося к закату солнца, которое сверкнуло в стеклах. Занавеска на крайнем правом окне шевельнулась. Или показалось?
- Эй! Есть кто дома?
Тишина. Лев обошел здание, увидел входную дверь и, уклонившись от заплетшей крыльцо зелени, дернул за ручку. Заперто. На стук тоже никто не откликнулся. Тогда он вернулся к фонтану, выудил из прохладной воды горсть разноцветных стекляшек и на пробу запустил одной в стекло. Со звонким «чпок» она отлетела в цветочный вазон. И ничего. Неужели померещилось? Лев бросил еще одну. Если… если там, в комнате, Дэнни, он хоть поймет, что это в окно стучат? Сообразит отдернуть занавеску?
