Нахмурившийся, он повернулся к Джеймсу, явно намереваясь спросить, что вообще случилось, но Джеймс его опередил:

— Почему так вышло? — проговорил он озадаченно и даже потянулся к перьям, но вовремя вспомнил, что невежливо будет трогать их без позволения. — Почему они… так звучали?

«Как Тони, если его ударить», собирался он прибавить, но передумал в последний момент.

— А, это, — Сэм повел левым крылом, грациозно его изгибая. — Потрогай, только осторожно.

Перья не изменились: тот же серебристо-стальной оттенок, те же острые с виду грани — но коснувшись, Джеймс с изумлением убедился, что твердость эта вовсе не кажущаяся, что пластины крепки, а края бритвенно-остры. Слегка нажав на них, Джеймс отдернул руку: на подушечке указательного пальца быстро набухали тяжелые, насыщенные цветом капли.

— Говорил же, осторожно, — укорил Сэм, складывая крылья за спиной. — Эти малышки спасали меня от пуль, что им какой-то хлыст. Видишь ли, приятель, в прошлой жизни я летал не только ради удовольствия. И мой друг упал вовсе не потому, что поднялся слишком близко к солнцу. Не одному Стиву довелось повоевать, прежде чем попасть сюда. Ну ладно, а теперь ты расскажешь, как умудрился раздраконить босса?

Мотоцикл Солнца — нечто мощное, черное, блестящее и довольно хищное — скорее подошел бы Тени, однако мысль эта, отвлеченно проскользнув в голове, тут же растаяла, и на ее месте остался лишь щенячий восторг.

— Ты вернулся, — протянул Джеймс и на радостях едва не наклонил свою полупустую чашку слишком сильно, но Сэм успел подхватить его за предплечье, восстанавливая равновесие.

Ванда, показавшаяся из-за спины Солнца, сняла шлем, алый, несколькими оттенками холоднее ее волос, и длинные пряди рассыпались у нее по плечам, потекли раскаленной лавой. Лицо ее показалось Джеймсу расстроенным. Он хотел спросить у нее, что случилось, и понравилась ли ей прогулка, и где они гуляли, но тут к нему подошел Солнце и опустился рядом, и все мысли, разом вспыхнув многоцветным фейерверком, осыпались, угасая в темноте; это было хорошо — не думать.

— Ты вернулся, — повторил Джеймс, зачарованно глядя в глаза Солнца, неуловимо потемневшие, будто морская гладь перед скорой бурей, и Сэму снова пришлось ловить чашку, возвращая ей более или менее вертикальное положение.

— Да, я вернулся, — сказал Солнце и, наконец, улыбнулся, и лишь тогда Джеймс понял, что до этой секунды выражение на его лице тоже было не очень-то веселое; понял и сразу забыл, потому что голова продолжала оставаться блаженно пустой. — Как дела?

— Лучше всех, — ответил Джеймс с чистой, как горный ручей, искренностью, и это правда было так, ведь он согрелся, высоко над его макушкой таинственно шептались о чем-то листья, чай был необычный, но вкусный, ветерок приятно щекотал кожу, следы на шкуре, смазанные густой пахучей мазью почти не саднили, и Солнце… Солнце вернулся…

— Ты вернулся, — выговорил Джеймс в третий раз и все-таки обернул чашку — прямо Солнцу на колено. — Ой.

— Ничего, он не горячий, — вздохнул Сэм. — Я попрошу Брюса, пусть еще заварит. Или лучше не надо? Джеймс, ты хочешь еще чая?

— Я Баки, — пробормотал Джеймс, заворожено следя, как зеленоватые капли сбегают по коже, цепляясь за светлые выгоревшие волоски. — Красиво.

— По-моему, хватит, — решил Сэм. — Как-то странно на него этот чай действует.

Он подобрал чашку, оброненную Джеймсом на траву, и понюхал.

— Спиртным не пахнет. А то я уж решил, что Брюс туда чего покрепче подлил, для пущего эффекта. Отойдем на пару слов?

— Я хотел бы сначала выслушать Баки, — возразил Солнце, поглаживая Джеймса по ноге.

— Боюсь, от него сейчас толку мало, — удрученно сказал Сэм. — Знал бы, что с этим чаем так выйдет, повременил бы.

Их голоса начали отдаляться, и Джеймс запоздало сообразил, что уже несколько секунд лежит с закрытыми глазами. Так ему не видно было Солнца, и, к тому же, Солнце, не успев побыть с ним, снова намеревался куда-то подеваться, хоть и недалеко, но сильно переживать Джеймс не стал, вместо этого вспомнив, что ему обещали сон с обеда до ужина, и решил, что сейчас, наверное, самое время этим обещанием воспользоваться.

Солнце разбудил его, когда пришла пора возвращаться в трейлер, они немного поговорили, а потом ему и правда позволили спать до самого ужина, и на ужин Джеймс, все еще вялый, в легкой перламутровой дымке недосмотренных снов, предпочел выбраться наружу. Небо понемногу становилось золотистым, предвещая скорый закат, и Джеймс, закончив с кашей, поднял голову и обнаружил, что все снова куда-то разбрелись, и только Сэм ходил вокруг большого стола, собирая посуду. Поднявшись со своей лежки возле густого кустарника, Джеймс осторожно подхватил тарелку и, балансируя стоящей на ней чашкой, медленно двинулся к Сэму.

— Остановились пораньше, с прогоном управились до ужина, теперь свободное время, — пояснил тот, забирая у него тарелку. — Чем займешься?

Простой вопрос вогнал Джеймса в совершеннейший ступор, поскольку спать ему уже не хотелось, да и просто лежать тоже: сытое, немного оправившееся тело требовало, пусть и робко, хоть какого-то движения — а свобода распоряжаться собственной жизнью, даже ограниченная, была для него понятием доселе неведомым и поэтому слегка пугающим.

— Я… пойду погуляю, — проговорил он несмело. — Можно?

— Не вопрос, приятель, — фыркнул Сэм. — Только не заблудись. Если что — кричи.

Джеймс пообещал кричать, хотя не уверен был даже, что способен громко говорить, и с напускной решимостью (едва ли обманувшей Сэма) направился к лесу. А когда трейлера не стало видно за деревьями, остановился и тяжело задумался. Легче всего было бы идти вдоль дороги, потому что это на корню уничтожало возможность заплутать, но чем-то эта идея его смутно тревожила, пусть за все время, проведенное с маленьким цирком, он ни разу не видел на дороге транспорта, за исключением разве что мотоцикла Солнца. Оставался лишь лес, однако Джеймс не вполне понимал, как это — просто гулять по лесу, без цели куда-либо дойти. Как он поймет, что пора поворачивать, как вообще определить, когда возвращаться, или, может, ему позволено гулять до темноты? Некоторое время Джеймс обдумывал мысль вернуться к трейлеру и спросить Сэма, но вместо этого прикрыл глаза и позволил себе почувствовать: свет и нежное тепло, далекие, но осязаемые — это значило, что Солнце был где-то тут, не вполне рядом, но и не слишком далеко, и лучшую цель для своей прогулки Джеймс вряд ли смог бы придумать. Ободренный, он пошагал по причудливо завитой тропинке, переступая узловатые корни и отводя ветки.

Запах сигаретного дыма потревожил обоняние раньше, чем звуки голосов достигли слуха, и Джеймс остановился, насторожившись и пробуя воздух: присутствие Солнца сделалось ближе, ярче, а значит, он выбрал верный путь, но Солнце был не один. Следы на шкуре, злые укусы, смягченные ароматной мазью, о которых он уже успел позабыть, заныли. Дернув плечом, Джеймс двинулся вперед, глядя вниз, внимательно выбирая, куда поставить ногу, удивляясь, что привычный страх, притаившийся под кожей, не спешит окутывать его тяжелой липкой пеленой. И когда голоса, взлетающие под сень деревьев, перестали смешиваться с дыханием ветра в кронах и птичьим щебетом, Джеймс остановился и начал слушать.

— …как-то иначе.

— Как? Стив, я не ты, я не мог взвалить его на плечи и вытащить на травку. Или я должен был звать Уилсона и Старка и тянуть его с ними за хвост? Пусть скажет спасибо, что я не бросил его подыхать.

— А ты бы бросил?

— Ты прекрасно знаешь, что он нам нужен.

— А если бы не был нужен?

— Давай не будем, ненавижу с тобой собачиться.

— В трейлере ты бил Баки, чтобы он встал. Я допускаю, что тогда это было необходимо, он сам сказал, что только боль от хлыста смогла заставить его прийти в себя. Но зачем — потом? Он тебя боится, он бы слушался.

— Стив.

— Я просто пытаюсь понять, почему он так сильно тебе не нравится.

— Мне не нравится, что он так сильно нравится тебе. Так понятней?