- Не понимаю, из-за чего сыр-бор, – сказал он, возвращая их к остальным. – Не то чтобы у меня был выбор.

-*-

Барнс решил сделать себя насколько возможно человечным, прежде чем встретиться с капитаном Роджерсом – просто на всякий случай. Прошло уже три недели с тех пор, как он в последний раз занимался гигиеническим обслуживанием. От одежды несло мусором и немытым телом, люди начали обходить его и морщить носы. Группа подростков заулюлюкала, он ушел с их пути, но они продолжали выкрикивать оскорбления, даже оставшись позади.

Барнс отправился в местный торговый комплекс в поисках парикмахерской, но там на него глазели. Он отводил глаза, как его учили, но вскоре сообразил, что люди заинтересованы в зрительном контакте не больше, чем он сам. Тем не менее, поглядывая из-за спутанной завесы волос, он заметил, что на свою ровню они смотрели спокойно. Должно быть, еще одна черта человеческого поведения, которую он забыл.

Кивнув сам себе, Барнс огляделся в поисках вращающейся красно-белой карамельной трости, обозначающей парикмахерскую. Вскоре одна нашлась, вывеска на стеклянной двери гласила «МУЖСКИЕ И ЖЕНСКИЕ СТРИЖКИ» жирными красными буквами. Барнс двинулся к двери, но тут человек в костюме – высокий, худой, мозоли только на безымянном и большом пальцах, низкий уровень опасности – втиснулся перед ним. Оглядев Барнса с ног до головы, человек поджал губы и наморщил нос.

Барнса пробрало жаром и холодом одновременно. Рука, потянувшаяся было взяться за дверную ручку, поднялась выше и поправила волосы, и Барнс пошел дальше, притворяясь, что даже не думал открывать дверь. Человек проводил его сощуренными глазами. Побродив немного по комплексу и удостоверившись, что человек ушел, Барнс уговорил себя на вторую попытку.

На этот раз он добрался почти до дверей, но сквозь стекло увидел ряды кресел и людей с инструментами в руках. Он продолжил идти.

В секунду, когда парикмахерская осталась позади, он почувствовал себя глупо, обогнул квартал и вернулся снова.

Кресла были подбитые, да, но никто в них не лежал и не носил Программирующего Оборудования. Он дернул дверь и замер. У дальней стены стояла линия кресел с большими куполами, нависающими над головами клиентов.

Барнс развернулся и зашагал прочь. Дыхание застревало в груди, мир кружился, и в конце концов Солдат прислонился к стене, прижавшись к нагретым кирпичам здания. Он делал глубокие вдохи, пока жужжание в ушах не прекратилось. Постепенно на фоне звона появился хриплый голос.

- Вот так, сынок, вдох и выдох. Правильно. Вдох… выдох… вдох… выдох… вдох… выдох… Все в порядке. Ты в Нью-Йорке, здесь безопасно. Дыши глубже.

Мир вернулся в фокус. Перед Солдатом стоял старый афроамериканец в черном переднике. Вытянутыми руками он удерживал на расстоянии кучку зевак.

- Ты с нами, сынок? – спросил старик.

У него была мягкая на вид белая борода и гладкий лысый череп.

Солдат слабо кивнул.

- Да, сэр.

- Тебе надо присесть? Здесь нечего стыдиться.

Ноги тут же подогнулись, будто только и ждали разрешения. Барнс хлопнулся на мостовую и прижался лбом к стене, настороженно наблюдая, как старик медленно опускается рядом. Двигался тот скованно. Вероятно, хрупкие кости, остеоартрит в коленных и голеностопных суставах, типичный для мужчин за пятьдесят.

Устроившись, старик сидел тихо, зеваки постепенно рассосались, нормальное движение возобновилось. Тишина успокаивала. Ковыряя ногти и потягивая себя за волосы, Барнс сканировал лица проходящих мимо людей. Потом старик вытащил пачку белых палочек и предложил Солдату. Солдат видел, как кураторы, бойцы и техники держали такие во рту, но не знал, что с ними делать. Решив не признаваться в этом, он покачал головой, но внимательно смотрел, как старик, вытряхнув одну, зажимает коричневый конец в тонких губах и поджигает противоположный, белый, зажигалкой.

Солдат уложил голову на поджатые колени. Дым струился кольцами и растворялся.

Наконец, старик заговорил.

- Служишь, сынок?

Солдат вскинул голову, взгляд соскользнул с лица старика. Тот кивнул и выдохнул дым через нос, как дракон.

- Два тура во Вьетнаме. Потом вернулся с Красным Крестом и попытался собрать себя по кускам. Страшная штука, – он сделал еще одну затяжку и медленно выпустил дым. – Страшная.

С усилием сглотнув, Барнс потер мокрые глаза рукавом. Он не хотел, чтобы из них снова начало течь.

- Я просто хотел постричься, – сказал он кирпичной стене.

Голос дрожал.

- Черт подери, сынок, – сказал старик. – Иногда именно эти «просто» оказываются самым трудным.

Барнс глянул на него настолько прямо, насколько посмел. Старик встретил его взгляд твердо и спокойно, и Барнс отвел глаза.

- Вот что я тебе скажу. Давай-ка ты пойдешь со мной, и я тебя подстригу. Никаких ножей, никаких ножниц. Безопасная бритва – быстро и просто. Можешь даже сидеть снаружи, на земле.

Старик помог Барнсу подняться, и они обогнули здание. Вытащив на улицу несколько диванных подушек, старик разложил их у стены и дверей так, чтобы Солдат видел, что происходит и в переулке, и в здании. Он показал Солдату машинку, позволил повертеть ее в руках, чтобы тот убедился, что у старика не хватит физической силы превратить ее в смертельное оружие.

- Как тебе старая добрая Лига Плюща? Чуть длиннее армейской, легко ухаживать, легко мыть, – старик встал позади. – Ну, начинаем.

Это было не так больно, как ножом. Машинка не дергала и не цепляла волосы, старику не надо было намыливать ему голову. Время от времени старик передвигался, но всегда предупреждал Солдата. Жужжание было почти приятным. Старик работал быстро и умело, волосы сыпались Барнсу на рубашку. Потом он протянул Барнсу бритву и показал, как побрить щеки. Когда он закончил, старик круглой щеткой смел упавшие волосы.

- Ну вот, – он сел. – Красавец.

Барнс робко поднял глаза и провел правой рукой по голове. Ладонь защекотало.

Завернув машинку, старик унес ее в помещение. Отмахнулся от смятых купюр.

- Не в службу, а в дружбу. От одного старого солдата другому.

Он предложил Барнсу стакан газировки и сел обратно на крыльцо.

- Куда направишься?

Барнс повертел колу в руках.

- У меня… У меня есть друг. Мы не виделись с тех пор, как… Мы расстались на плохой ноте, но я подумал, что, возможно, пора починить мосты.

Он поднял глаза и скривился.

- Честно говоря, я не знаю, куда еще идти, но я решил, что не хочу, чтобы он видел меня… таким…

Голос подвел его, что в последнее время случалось нередко. Проигнорировав это, Барнс сделал глоток из стакана, и на языке взорвалась сладость.

Старик задумчиво помычал.

- Как по мне, – медленно сказал он, – тот не друг, кто не хочет знать, что с их приятелем все в порядке.

Барнс посмотрел под ноги.

- Но я не… н-не т-тот чело…

Он умолк. Начал заново.

- Я не тот человек, которого он знал. Д-даже не уверен, кто я. Моей голове здорово досталось, иногда я даже не знаю, человек ли я вообще.

- Конечно, человек, – воскликнул старик. – Такой же, как я. Вот что я тебе скажу… ступай к своему другу, и если он тебя не примет, возвращайся сюда и дай знать Старине Джерри. Я с ним поговорю.

С улыбкой, полной детского восторга, он шутливо ткнул Солдата локтем в бок.

- Я ему покажу, как дерутся по-настоящему.

Барнс застенчиво улыбнулся.

- А теперь, – сказал Старина Джерри, – к новой стрижке надо приодеться.

Оказалось, Старина Джерри жил в квартирке позади парикмахерской (которой он владел с шестидесятых) и охотно поделился своей ванной. Барнс ойкнул, подставив руку под струю. Вода была теплой.

Заглянув проведать его, Старина Джерри напомнил, что можно брать столько мыла и шампуня, сколько угодно. В шкафчике нашлась запасная бритва.

Выйдя, он получил поношенные джинсы и чистую синюю рубашку.

- Бросил твои шмотки в стирку, – сказал Старина Джерри. – Возьми эти. Они принадлежали моему сыну, но он сейчас вырос, печет торты в Бруклине. Ты будешь пошире в плечах и поуже в поясе, но должны подойти.