- Падай!

Падение вряд ли такое долгое, каким кажется.

Баки ловит его, конечно… Немного оступается, но он уже почти на голову выше Стива и жилистый, как бечева. Он широко улыбается, показывая дырку от выпавшего зуба.

- Девица Марианна, ты спасена!

Стив хмурится.

- Я не девица Марианна. Я разбойник.

- Если бы ты был разбойником, то умел бы лазить. Ты должен быть девицей Марианной.

- Поставь меня на землю!

- Тебе надо поцеловать своего спасителя.

Стив долго на него таращится, потом начинает бешено извиваться. Баки с воплем теряет равновесие и падает. Стив тяжело приземляется ему на грудь, встает, разозленный, и быстрыми сердитыми жестами отряхивает пыль с одежды.

- Ты нечестно играешь, – говорит он Баки с все еще пунцовым лицом.

- Тебя спасли, а ты даже целоваться не хочешь. Ты плохая девица.

Стив обдумывает это заявление, а потом они решают стать пиратами и играют, пока солнце не скрывается за деревьями. Баки идет с ним до дома, рассказывает, чем они будут заниматься завтра, и что ему удалось скопить несколько монет, и надо будет купить сладостей. Стив предлагает мятные конфеты, но Баки не отвечает. Он молчит, пока они не доходят до лестницы. Тут Баки как-то странно на него смотрит, большими глазами, и губы у него плотно сжаты. Стив не успевает спросить, в чем дело – Баки наклоняется, тыкается губами ему в щеку, разворачивается и убегает домой.

Глава 27

Перед тем, как стать лучше, становится хуже. Стив вздрагивает, крепко обнимая Баки на столе и не осмеливаясь заглянуть ему в лицо. И без того тошно.

- Может, – заикается он, – мы эту уберем? Вернем прежнюю? Или, или вообще никакой ставить не будем.

- Ннн… – Баки защитным жестом прижимает новую руку к груди.

Стив чувствует ее там, где сбилась рубашка. Она мягкая, но какая-то странная. Потому что не горячая, доходит до него через секунду, комнатной температуры.

- Уверен?

- Я помню, – говорит Баки и останавливается. Стив заставляет себя ждать. – Первую. Было больно. Я кричал.

- А потом стало лучше, – догадывается Стив.

- Да, – дыхание Баки сбивается.

- И сколько времени понадобилось?

Он не хочет слышать ответ. Не хочет даже думать об этом.

Из горла Баки вырывается тихий звук – так скулят страдающие животные. Стив обнимает его крепче.

- Можно попробовать обезболивающие. Они в шприце, таком, каким мы тебе кровь брали. На меня они не действуют, но, может…

- Нет.

Стив кивает и умолкает.

Текут минуты. Около трех дыхание Баки выравнивается. Около четырех он расслабляется и удобнее мостится Стиву под бок.

- Баки?

- М?

- Ну что, встаем?

- Нет.

Он сдвигается, и Стив чувствует теплую кожу, трущуюся об его живот. Ему хочется одернуть рубашку, но он боится двинуться.

- Руке лучше?

- Да.

- Совсем хорошо?

- Нет.

Баки утыкается носом в вырез его футболки и протяжно выдыхает. Его горячее дыхание заставляет Стива непроизвольно поежиться.

- Холодно? – с недоумением спрашивает Баки.

- Нет, я… – Стив не может заставить себя отодвинуться первым, но надо что-то делать. И быстро. – Стол неудобный. Эээ, мало места.

- Ты не упадешь, – Баки выпрастывает новую руку, обхватывает Стива за пояс, вжимая пальцы в ткань рубашки.

Наверное, этот жест призван успокаивать, а не возбуждать. Баки все еще полуголый, горячий на ощупь, мышцы под руками Стива подергиваются вразнобой, словно все тело каким-то образом пытается себя отрегулировать. Это невыносимо.

- Тони может понадобиться лаборатория.

- В постель? – спрашивает Баки (ну не может он понимать, как это прозвучало) и, наконец, отодвигается ровно настолько, чтобы Стив смог вывернуться из его рук.

Поднявшись на ноги, Стив поправляет рубашку и виновато смотрит на дверь.

- Ммм, да… идем.

Он не говорит Баки, что не планирует ложиться с ним. В последнее время он часто… замалчивает неправду.

**

Стив протягивает Баки футболку, тот одевается, и они молча заходят в лифт. Стив смотрит прямо перед собой, поглядывая на Баки лишь тогда, когда уверен, что его взгляд не заметят. Выражение лица Баки нечитаемое, сосредоточенное, вокруг глаз и рта все еще видны следы боли. В комнате Баки Стив совершает самый трусливый поступок за всю свою жизнь – ретируется в ванную, включает воду на некоторое время, а потом уходит, скомкано пожелав Баки спокойной ночи и ненавидя себя.

**

- Не годится, – говорит Сэм, и Стив не может не согласиться.

Сэм жмет несколько кнопок на планшете, кладет его на одеяло рядом с собой и смотрит через комнату на Стива. Смотрит серьезно. – Ты нужен ему в его уязвимые моменты.

- Я не могу… – Стив трет лицо и отворачивается, наклонившись вперед на стуле.

- Нельзя дать человеку знать, что будешь его спасательным одеялом, а потом сбежать. Это грубо.

- А как мне надо было поступить?

Сэм вздыхает.

- Мне надо с ним поговорить.

- И что ты собираешься сказать? – ерзает Стив.

- Ту же самую фигню, которую не желаешь слушать ты. Что нет ничего плохого в желании к кому-то прижаться. Что он может сделать это, даже если в последние десять секунд не случилось ничего ужасного. Что абсолютно нормально быть живым человеком с чувствами.

- У него… Нет у него никаких чувств! – рявкает Стив.

Он понимает, как это звучит вне контекста, но знает также, что Сэм в курсе, о чем речь, и это глупо.

Сэм поднимает руки.

- Ладно. Ладно. У Баки нет чувств.

Стив с некоторым раздражением откидывается на спинку и начинает разглядывать потолок.

- Но мы признаем, что чувства есть у тебя?

- Люди часто пытаются меня переубедить, однако у меня есть много недостатков.

Он произносит это медленно, чувствуя, как в животе поселяется еще один ком. Даже мысль о признании ужасает.

- Чувства - это недостатки. Отличный старт для здоровой психики, – Сэм давит, пока Стив не успел разозлиться. – Эй, я знаю, что ты собираешься сказать. Раньше все было иначе, и сейчас тоже, и вы двое с таким же успехом могли бы быть из другой страны. Я понял.

- Нет, не понял, – бормочет Стив.

- Думаешь, в современной армии служат исключительно просвещенные, свободные от предрассудков люди? Каждый до глубины души проникся курсом политкорректности, искренне верит во всеобщее единство, гендерное многообразие, держание за ручки и пение вокруг костра? Что я всю свою жизнь провел в эдаком толерантном пузыре и не знаю, каков настоящий мир?

- Нас могли арестовать.

- А также избить или убить… Такое иногда и сейчас случается.

- Я знаю.

Сэм хмурится.

- Как ты умудряешься одновременно втирать всем вокруг, что ты не идеален, когда остальные убеждают, что ты именно такой, и в то же время жилы из себя вытягивать, пытаясь быть идеальным?

Стив складывает руки на груди, и Сэм закатывает глаза.

- Твое представление об идеале, вот в чем дело. Я уверен, если бы Наташе вздумалось спать с женщинами, ты бы защищал ее честь до последнего. Ты бы не стал думать о ней ни на каплю хуже. Ты знаешь, что Тони тащит в постель всех, кто под руку попадется, но тебя лишь раздражают его подколки. Но как только у тебя появляются эмоции, не совпадающие с твоим представлением о неком самоотверженном герое, который сосредоточен только на службе…

- Я не такой.

- В том и дело, что ты не такой. Никто не может таким быть. Ты даже настоящий недостаток не скрываешь. Заботиться о ком-то не порок. Черт, хотеть кого-то не порок, – Сэм смотрит ему в глаза. – И ты прав, затевать что-то серьезное, когда он от каждого шороха дергается, не стоит, но все это «я должен героически терпеть вечно» тебя грызет.

- Грызет?

- Ему надо тебе доверять, а ты уверен, будто лжешь ему.

- Я жил так задолго до того, как встретил тебя.

- И держу пари, это был отстой.

Стив не отвечает.