Баки принимает ее, роняет полотенце и начинает одеваться. Стив вспыхивает, стараясь не опускать взгляд ниже пояса. Баки все еще мокрый, футболка идет темными пятнами, прилипает к груди. Стив покусывает губу. Баки не может о себе позаботиться? Или ему просто все равно?

- Ты устал?

Баки выглядит так, будто не хочет отвечать, но в конце концов отводит глаза и кивает.

- Хорошо. Кровать там. Я могу лечь на диване, это…

- Я помню, как шел с тобой по коридорам.

У Стива отвисает челюсть. Голос у Баки хриплый с отвычки, и видно, что он буквально заставляет себя выдавливать слова. Он… испуган.

- Я смотрел на тебя, – продолжает Баки, – потому что ты был высокий. На тебе была форма. Ты помог мне выбраться.

- Я был высокий?

Стив пытается поймать его взгляд, но Баки упорно смотрит в стену.

- В последний раз, когда я тебя видел, ты был мелкий. Ты всегда был мелкий.

У Стива перехватывает дыхание.

- Но ты забрал меня оттуда. Меня поймали, а ты меня вытащил. И ты был выше, – Баки замечает, что Стив молчит, и изучает его лицо из-под мокрых прядей. – Это было на самом деле?

Стив с усилием кивает.

Удовлетворенный этим, Баки выдыхает и отворачивается к окну, за которым сияет расцвеченный яркими огнями город. Стив смотрит на Баки, Баки равнодушно разглядывает открывшуюся панораму.

- Тебе надо поспать.

Глава 3

К одиннадцати годам Стив успевает заполнить один-два альбома – в присутствии Баки, который никогда не комментирует и не задает вопросы. То свет по-особенному ложится на стену, то на дереве оказывается птичье гнездо – Стив худыми пальцами берется за карандаш и бумагу, прижимает колени к груди и рисует с куда большей сосредоточенностью, чем можно ожидать от ребенка его возраста. Как-то он срисовывает цветущую лозу в парке, когда сильный порыв ветра сдувает самый большой цветок. Оставив солдатиков, Баки вскакивает, догоняет цветок и хмурится на него, будто сердится: как это цветок посмел улететь, когда Стив его рисует! Припоминая, в каком положении он держался, Баки пристраивает цветок между листом и стеблем, кивает и возвращается к солдатикам. Раньше у Стива никогда не было друга.

Ему около двенадцати, когда они валяются на пожарной лестнице, пропустив тощие ноги между прутьями, и смотрят в раскаленное летнее небо Нью-Йорка. Вдруг Баки переводит взгляд на Стива и тыкает его в бок.

- А нарисуй меня.

Стив хлопает глазами. Его никто о таком не просил.

- Зачем? – спрашивает он, прежде чем успевает понять, что это не очень вежливо.

Баки пожимает плечами.

- Ты все рисуешь, – объясняет он, и Стив некоторое время размышляет.

В конце концов, он поднимается, оттолкнувшись слишком тонкими руками, и вползает в комнату за альбомом. К тому времени, как он возвращается, Баки уже сидит и пытается пригладить волосы.

- Оставь, – говорит Стив.

Он скрещивает ноги и открывает чистую страницу.

- Они торчат, – ворчит Баки.

- Они всегда торчат. Если они не будут торчать, на рисунке тебя никто не узнает.

**

Они на три дня застревают в Германии, ожидая прибытия еще одной дивизии. Им холодно и скучно до умопомрачения.

- Небось, дороги грязью занесло, – предполагает Баки второй, кажется, раз за день.

Он лежит на спине: руки под головой, ноги скрещены в лодыжках. Стив смотрит, как высоко и резко вздымается его грудь перед медленным страдальческим выдохом.

- Говорят, на ужин будет курятина, – замечает Стив.

Он слышал об этом утром и приберегал информацию до нужного момента. Похоже, сейчас как раз подходящее время. При виде загоревшихся глаз Баки он едва сдерживает улыбку.

- Ты серьезно? – Баки перекатывается на живот, сверкает зубами и поднимается на ноги. – Господи, меня уже тошнит от картошки. Курятина. Лучше бы тебе не ошибаться, Стив.

Стив хмыкает и вновь утыкается в блокнот. Стул его стоит таким образом, чтобы из палатки видно было грязную дорогу и маленькое озеро. Уже темнеет, но Стив пытается зарисовать колючие кусты, там и сям торчащие на берегу. Он скорее чувствует, чем слышит, как Баки подходит и заглядывает через плечо.

- Ты их вчера рисовал.

Стив дергает плечом.

- Не получается.

- Хм, – Баки падает на спальный мешок, некоторое время на нем ерзает и прочищает горло. – Нарисуй лучше меня.

- А? – сперва Стив не вслушивается, а когда все-таки понимает и оборачивается, Баки лежит на боку, подперев голову, и смотрит выжидательно.

- Ты же иногда рисуешь людей, – говорит он, будто в ответ на невысказанный вопрос.

Глаза выхватывают детали – жетоны под горлом, потертости на обуви, локон, спадающий на лоб. Стив никак не может придумать подходящую причину для отказа.

- Ты вечно крутишься, – находится, в конце концов, он, но уже загибает угол страницы.

- Мне больше не четырнадцать, – Баки с усмешкой закатывает глаза. Он слегка вскидывает подбородок и незаметно – как ему кажется – одергивает куртку. – Я умею сидеть спокойно.

**

Где-то, в личной коллекции кого-то очень, очень богатого, хранятся несколько старых потрепанных скетчбуков, датированных серединой двадцатого века. В них можно найти наброски уже не существующих уголков Бруклина, Нью-Йорк. Ветхий магазинчик, силуэты старух, сгорбившихся над коробками, дети, играющие возле витрин. Центральный Парк. И мальчик с темными волосами и узкими плечами – он стоит на камне, торчащем из воды, и смотрит вдаль с таким выражением лица, будто готов покорить весь мир.

Глава 4

Стив оставляет Баки в спальне. С чувством неуверенности и легкой тошноты достает из шкафа одеяло и кидает его на диван. Баки выглядит потерянным, его словно раздирают какие-то внутренние противоречия. Все существо Стива рвется заключить Баки в объятия и держать, показывая, как он нужен, доказывая, что он не один. Но это чревато, потому что едва ли человек, который десятилетиями знал одно лишь насилие, расценит этот жест правильно.

Так что Стив укладывается на диван, натягивает одеяло на плечи и смотрит на светящиеся индикаторы телевизора и колонок. Он знает, что не сможет уснуть. По другую сторону двери – друг, с которым его разлучили на семьдесят лет. По другую сторону двери – друг, благодаря которому он пережил подростковые годы, за кого сражался, за кого был готов умереть.

Пищит телефон. Стива буквально сметает с дивана, он чуть не спотыкается на полу, чертыхается, выравниваясь, и хватает трубку с журнального столика. Номер неизвестен.

“Из России ничего. Не думаю, что он покинул страну”

Наташа. Даже будучи вне группы, занятая попытками наладить собственную жизнь, она все же находит время помогать ему, собирать информацию и бог знает что еще. Но в кои-то веки ему известно то, чего не знает она. Стив точно знает, где Баки.

**

Около пяти утра Стив все же задремывает. А значит, когда двумя часами позже звонит Сэм, времени собраться с мыслями нет.

- Стив Роджерс, – кряхтит он.

- Я внизу, – сообщает Сэм.

Каждое утро он приходит в семь, они завтракают и обсуждают очередную стратегию. Повернувшись, Стив смотрит на дверь спальни.

- Эй, дружище, ты в порядке? Голос у тебя странный.

Он даже больным притвориться не может. Проклятая сыворотка.

- Я…

Стив осекается. Взвешивает ситуацию, думает про Сэма и решает, что ему можно довериться.

– Мне надо отдохнуть, – осторожно говорит он, слушая многозначительное молчание на другой стороне. – Кажется, я себя заездил. Сделаю перерыв.

Стив ждет, практически слыша, как Сэм соображает.

- Ладно, – говорит, наконец, Сэм нараспев. – Мне… Я позвоню Нат. Передам, что у нас отпуск.

- Отличная идея, – выдыхает Стив. – Позже поговорим.

- Будь осторожен, – тихо просит Сэм.

Стив кладет трубку на стол.

Сэм позвонит Наташе. Она поймет, что это означает. Они оба знают, что есть лишь одна причина, по которой Стив может перестать искать Баки: он его уже нашел. Они не станут вмешиваться, но, если что-то понадобится, будут здесь. Несмотря на сокрушительное одиночество, которое порой мучает Стива, он знает, что в мире есть люди, на которых можно положиться.