По расписанию следующим предметом следовала «Теория познания». Лектором оказался моложавый сухой мужчина с очками на носу – стиль «ретро» был в академии моден. Очкарик почему-то сразу не понравился Марику.

– Я буду читать вам гносеологию, – как-то небрежно, говоря в нос, представился профессор и начал с места в карьер. – О чём вам рассказывали передо мной? О компьютерах? Хорошо. Запоминайте цифры. В обозримой вселенной содержится не более 10⁹⁰ атомов. Вселенная в той форме, в которой мы её наблюдаем, существует 10¹⁸ секунд. Если все эти атомы превратить в ячейки памяти классического компьютера и запустить его от начала существования мироздания до нынешнего дня, то он успеет сделать не более 10¹²⁵ операций. Высчитывается это по времени одной операции, которая равна времени прохождения электрического сигнала по диаметру атома – 10^-17 секунд. Теперь прикинем, много это или мало – 10¹²⁵ вычислительных операций компьютера. Цифра непредставимо большая. Но этих операций не хватит, чтобы записать с достаточной точностью квантовомеханическую волновую функцию системы, состоящей всего из 1000 субатомных частиц. Я уж не говорю о сложных системах – в геологии, биологии, социальной жизни. То есть даже абсолютный компьютер, размером со всю вселенную, не в силах записать всё, что происходит в малой части вселенной. Он даже приступить к этому не успеет – ячейки памяти сразу забьются. Вопросы есть? Вопросов нет.

Лектор поправил очки на носу, сурово оглядел притихших студентов и продолжил:

– Значит ли это, что мы не можем постичь наш мир? Не являются ли наши знания иллюзией? В своих рассуждениях оттолкнёмся от следующей аксиомы: частное не может познать целое. Так ли это? Определённо так. Муха, ползающая по ноге слона, никогда не сможет увидеть слона целиком. Даже если она взлетит, слон не вместится в её обзор. Из этого делаем вывод: чтобы познать целое, познающий должен быть больше этого целого. Другими словами, чтобы познать универсум, мы, люди, должны быть больше универсума. Если пользоваться религиозными категориями, то мы должны быть богами. Являемся ли мы богами? Определённо да! И утверждение своё я докажу.

Профессор упёрся костлявыми кулаком в кафедру, наклонился вперёд, словно бодая невидимого врага, и выкинул вперёд другую руку:

– Вот вы, молодой человек в первом ряду. Какой у вас рост?

Полноватый коротышка с копной фиолетовых волос неуверенно встал и пролепетал: «Один метр и…»

– Один метр! Наверное, думаете: во мне всего один метр, а вселенная вон какая огромная. Но именно один метр и делает вас богом. Соотнесём ваш рост с расстоянием до квантового «дна» материи – это примерно 1 к 10^-35 метров. Аналогично и с «потолком» материи – до него более 10²⁷ метров, если принять, что диаметр вселенной равен 10 миллиардам световых лет. То есть 35 порядков вниз и 27 порядков вверх, а мы – в центре. Может ли тварное существо, ограниченное своей детерминированностью в материальном мире, хотя бы теоретически дотянуться до дна вселенной и до её потолка? Это не представимо, 10^-35 – такая цифра вообще не укладывается в сознании. Но мы это сделали. Достигнув эоса, выйдя за пределы материи, мы встали над всем универсумом. Такое по плечу только богу этой вселенной, из чего следует, что мы способны, как минимум, её познать. Это тот не шаткий камень, на который я буду опираться, читая вам курс гносеологии. Вопросы есть? Вопросов нет.

Марк поднял руку:

– Извините, профессор, вы сказали, что мы боги и чего-то достигли. То есть выросли от малого до большего. А Бог – Он же от себя отломил кусочек и так создал вселенную. Богу никуда расти не надо.

Лектор поджал губы:

– Глупый вопрос. Вектор движения роста, вверх или вниз, довольно условен. Материальный мир полон рекуррентных, возвратных процессов – это теплообмен, инверсия геомагнитного поля планеты, смена заряда электрона. Эффект маятника – это обыденное состояние материи. Тут зависит от точки зрения наблюдателя: ему кажется, что он движется вперёд, а на самом деле находится в одной из точек повторяющейся амплитуды. Инверсия есть в математике и в более тонкой области – в мысли человека. Ваши воспоминания – это тоже инверсия. Главное для нас – качественный уровень, явленный в процессе движения, бытия. Например, в истории человечества, которую вы будете изучать, были моменты, которые называют «застойным временем». В действительности же это не застой, а идеальная точка равновесия у качающегося маятника. Но об этом поговорим позже.

– Извините, но вы не ответили, – снова поднял руку Марк. – Если мы боги, то зачем нам расти? Или меняться, как вы сказали. Богу разве нужно меняться, двигаться куда-то?

– Юноша, движение – это бытие. А условно понимаемый Бог и есть бытие. Вы ведь о христианском Боге спрашивали? Насколько знаю, ваши богословы описывают взаимоотношение Его Ипостасей как предвечную любовь, то есть как бытие непрестанного движения одного к другому. Любовь есть движение, как и всё остальное в нашем космосе. Ещё вопросы?

О любви профессор говорил ледяным тоном. У Марика никогда не было врагов, да и откуда им взяться в родном ковчеге? Он даже не знал, что это такое. А тут ощутил в преподавателе острую неприязнь к себе.

После занятий Марк ждал Риту на ведущей к площади монументальной лестнице, в конце которой находились кабинки гэстутилизаторов. Покидать гэстинг абы где, распыляя свои даблы на публике, учащимся не рекомендовалось – таковы уж местные традиции. Прислонившись к высокому каменному парапету, нагретому солнцем, он скользил взглядом по мелькающим лицам студентов. Некоторые спускались по лестнице, прыгая на одной ножке – радовались как дети окончанию учебных мытарств.

– Давно ждёшь? – лицо Риты тоже светилось радостью, хотя, кажется, по другой причине. «Неужели соскучилась по мне?» – подумал Марчик и сразу отмёл эту мысль. Но сердце глупо забилось.

– Минут десять. Наблюдаю тут за чудиками.

– Знаешь, среди них есть интересные, я с двумя познакомилась, они настоящие уже художники, их картины взяли в Магистраль, в дворец какого-то дожа, – начала рассказывать скороговоркой Ритка и, заметив потемневший взгляд друга, уточнила. – Это девчонки. И они не мумми.

Марик не успел ответить – за спиной раздался знакомый голос:

– А, живород со своей живородкой! Вот так встреча!

На три ступеньки выше стоял Эдик и сверху бесцеремонно их разглядывал. Ситуация была унизительной, хотелось побыстрей это прекратить.

– Иди домой, – примирительно отозвался Марчик и, почувствовав жалкую нелепость сказанного, добавил: – И дома уши помой.

Глаза Эдика сузились, он осклабился:

– Мне-то зачем мыться? Это подружке твоей надо подмываться, а то забрюхатит, раздуется как пузырь, как же будешь суку свою пользовать?

Марик поднялся на две ступеньки вверх и неловко ударил мумми в живот – до лица дотянуться он не смог. Эдик отшатнулся и с разворота ударил его ногой. Удар был не точный, носок ботинка лишь скользнул по щеке, но лицо обожгла острая боль. То, что эта боль фантомная, поскольку у даблов отключаются болезненные ощущения, Марик не успел осознать. Он уже ни о чём не думал – прыгнул в ноги противника, как делал это однажды, лишившись шпаги в одном из детских ролевиков. Эдик потерял равновесие, перекувырнулся через спину Марка и полетел вниз по ступенькам. Теперь он был внизу, а Марк наверху. Мумми встал на ноги, поднял окровавленное лицо. И тут Марчик не поверил своим глазам: уши у Эдика вытянулись и заострились, на их кончиках зачернели кисточки. Лицо продолжало трансформироваться в кошачью морду, сквозь одежду проступила шерсть – и вот уж на ступеньках, поджав передние лапы, сидела огромная рысь, изготовившаяся к прыжку. Марчик инстинктивно отшатнулся в сторону и одним махом вскочил на парапет. Внизу был лютый зверь и… Рита. Она стояла, опустив руки, застыв на одном месте. Марк успел схватиться за бронзовую рукоятку факела, выхватить его из подставки и прыгнуть навстречу оборотню. Время замедлилось, Марк видел перед собой шерстистый череп зверя и успел в полёте поднять руку, чтобы со всей силы хрястнуть по нему увесистым канделябром.