Поначалу Марк по совету отца для продолжения учёбы подал заявление в академию физических наук, но когда узнал, что Рита идёт к креоникам изучать живопись, стал искать способ, чтобы не разлучаться. Вот поэтому, когда у креоников обнаружилась кафедра истории науки, выбрал её – почему бы не начать с истории, прежде чем уйти в естествоиспытательство?

* * *

После того, как вопрос с выбором академии был решён, в комнате Марка появилось гэст-кресло, какие он видел в будуаре у мамы и в папином кабинете. С виду это была обычная мебель, отличавшаяся лишь повышенной комфортностью, – подушка из силового поля позволяла полулежать в нём сутками.

– Кузя, давай испытаем, – предложил подросток.

– Твой отец хотел проинструктировать тебя вечером.

– До вечера ждать долго. Ты разве не можешь мне объяснить, что и как?

– Объяснять тут нечего. Садишься и всё.

Марик опустился в невесомость силового поля и тут же почувствовал, как запястья охватили браслеты внутривенного питания, а промежность обволокло щекотное дренажное поле.

– Куда ты хочешь отправиться? – раздался голос кибера.

– А это… просвечивать лучами меня что ли не будут? Ну, считывать матрицу тела?

– Считывание уже произведено, информацию я передал внешнему киберу, и в эос-компьютере уже готова матрица.

Подросток представил, что где-то там, за пределами вселенной, его, Марка, тело плавает в загадочном эосе, готовое просочиться через квантовые дырочки в любой уголок космоса. Стало жутковато.

– Давай навестим Ритку, – решился мальчик.

– Правильный выбор, – одобрил кибер. – Для тебя гэстинг-приём открыт только в доме Выгорецких и больше нигде.

– Так действуй, – досадливо отозвался Марик. Было стыдно перед Кузей: вот ведь, заранее не подумал об открытых каналах. Гэстинг возможен лишь там, где хозяева тебя знают, доверяют и дают допуск для креатинга в своём доме. Значит, Ритке тоже поставили гэст-кресло, и она уже позаботилась о допуске для него?

Марик пошатнулся и едва не упал – тело его стояло на двух ногах в знакомом холле, рядом с цветочной тумбой. «А в тумбе-то у них креатор для гостей, – догадался мальчик. – Значит, это я из неё вылез?» Всё вокруг было странным и… не настоящим. Лицо обдало холодом, заледенели и кончики пальцев, словно он застрял в «стенке» при переходи из одной виртуальной локации в другую. «Наверное, это обратный эффект. Если для меня настоящего даблы не настоящие, то, когда я дабл, настоящее должно быть не настоящим, а даблы настоящими…» Мысли путались, и пришлось волевым усилием их задавить.

– Кузя, доложи о визите.

– В доме никого нет. А Маргарита в саду.

Выйдя на улицу, Марик обошёл дом и на заднем дворе среди яблонь увидел фигурку подруги. Рита стояла вытянувшись вверх, подняв руки с опрыскивателем к кроне дерева. Лёгкое платьице просвечивалось на солнце, открывая взору восхитительный абрис тугих стройных бёдер, плавный изгиб спины и твёрдых грудок. Ритка уже не та мальчиковая девочка, с которой игрались в песочнице, – Марик это давно заметил и не раз переживал горячее влечение к ней. Но сейчас он только любовался, словно девушка неживая статуя.

– Марик, привет! – замахала рукой подруга детства. – Иди сюда!

– Чем занимаешься? – ни о чём спросил, подойдя к ней.

– Гоняю букарок инсектицидами. Ты бы сказал своей маме, чтобы она убрала этих жучков. Зачем нам вредители в дендрарии?

– Ну ты скажешь! – улыбнулся Марик. – У мамы каждая букашка сосчитана. А ты не мучайся, скажи Кузе, он робота-садовника пригонит.

– Да уж, робиков здесь не хватало, – фыркнула Ритка. – Сад на то и сад, чтобы самому садить и ухаживать. Всё должно быть по-настоящему.

«Так и короеды тоже настоящие», – хотел возразить Марик, но, давно уж примирившись с женской логикой, спорить не стал. Помолчав, произнёс:

– А ты ничего во мне не замечаешь?

– Постригся что ли? – оглядев с ног до головы, наконец предположила Рита.

– Я дабл.

– Вот те раз! – огорчилась подруга. – А я хотела сюрпризик вечером устроить, заявиться к тебе в дабле. Опередил.

Марик смотрел на Ритку и не мог понять её огорчения. Это же такой пустяк по сравнению… с чем? С его тоскливым одиночеством? Наверное, пора уже принять как данность: холод ледяной грани между иллюзией и реальностью – это его холод. Это не разделит с ним даже самая близкая душа.

II. НЕ УБОИСЬ УЗНАТЬ

Учебное заведение, как правило, выбиралось среди родноязычных. Знание интерлингвы считалось обязательным, но только для общения в сообществах, а обучаться должно на родном наречии. Психологи утверждали, что употребление чужого языка не полезно для существимости, поскольку речь напрямую воздействует на сознание человека. Переходя с одного языка на другой, личность мыслит то одним образом, то другим, и его цельное самосознание подвергается риску рассуществления. Впрочем, основатель академии креоники Орест Евгеньевич Пышных не был таким уж ортодоксом в этом вопросе, о чём свидетельствовали три огромных слова на входной арке, явно нерусских, хотя и написанных кириллицей: КРУО КРИО КРЕО.

Этот девиз был виден издалека, с середины площади, где находился гэсткреатор и из которого одновременно вылепились даблы Марика и Риты. Чтобы попасть в саму академию, требовалось пройти по площади, подняться по длинной каменной лестнице с высокими парапетами, на которых в бронзовых подставках средь бела дня горели факелы, затем меж высоких дорических колонн вступить в мраморный холл. Академик Пышных, видно, желал ещё «при дверех» внушить посетителям почтение к своему храму науки. Как понял Марик со слов отца, все академики чудаковатые, со своими какими-то идеями, которые требовалось непременно всем доказать, что извинительно – ведь иначе они бы не стали тратить своё время на безвозмездное преподавательство. В древние времена за работу платили деньги, а ныне единственное воздаяние – удовлетворение амбиций и обретение осмысленности собственного существования. «Так что слушай и не спорь, – назидал Марика отец, – своим вниманием ты оплачиваешь труд лектора. А если уж очень захочется возразить, то никогда не загоняй преподавателя в угол».

В холле Марик с Ритой увидели указатель: «Второй этаж, северная аудитория. 9.30 – вступительная лекция для 1-го курса, академик Пышных». Аудитория была стилизована под старинный лекторий в форме амфитеатра с деревянными лавками и спускающейся вниз, к кафедре, скрипучей лестницей. На лавках в молчании сидели юноши и девушки. Найдя свободное место, Марик усадил подругу, устроился сам и с любопытством огляделся – сверстников, кроме Риты, он видел редко, только на Пасху, а тут были ещё и чужаки, мумми.

Откуда-то из-под земли появился лектор и своим массивным, рыхлым телом едва втиснулся за кафедру. Марик шепнул Рите: «Интересно, он спецом такой дабл под фамилию свою скреатил?» Прочистив горло, академик Пышных заговорил:

– Приветствую вас, дети мои, в стенах этой почтенной аудитории. Я буду краток. После моего напутствия вы разойдётесь по разным факультетам, и пять лет каждый будет идти своей дорогой. Но двигаться вы будете в одну сторону, и ждать вас будет одна награда – высокое чистое творчество. Да, творчество! Это единственное, что вносит смысл в существование нашей молчащей бездушной вселенной. И к обретению этого смысла человечество восходило в течении всей своей истории, которая насчитывает тысячелетия.

Ведь что есть наша история? Её можно выразить всего тремя словами: круо, крио, крео. В них заключено и восхождение наше, и перерождение. Kruo – это на древнегреческом языке существительное «рогатый скот» и глагол «биться, бодаться». Таковыми были люди от первобытных времён вплоть до завершения войны глобов и стоперов. Человечество непрестанно убивало себя в войнах, оно было безумно, у психиатров имелся даже термин «круомания» – то есть маниакальное стремление вредить себе, биясь головой о стену. Затем с первыми криогенными камерами наступил период kryo – «холод, лёд», в котором мы с вами и пребываем. Человечество теперь пытается себя сохранить, избегая не только войн, но вообще каких-либо рисков для жизни. Человек быкоголовый ушёл в прошлое, но чего мы добились? Заморозки развития. И выход только один – в creo, что означает «творить». Человек креонический – вот венец, которому…