Меттерних, естественно, не мог упустить такой великолепной возможности, так как в сохранении Турции Австрия была заинтересована еще больше, чем Франция. Продвижение же России в Восточную Европу рассматривалось как серьезная угроза Габсбургской империи, среди подданных которой немалую часть составляли славяне. Меттерних постарался наладить хорошие отношения с турецким послом Мухибом-эфенди, а тот вскоре дал понять Толстому, что питает доверие к австрийскому послу. Поскольку Меттерних был близок с обоими участниками переговоров, проходивших во французской столице, то имел исчерпывающую информацию. Он хотел бы вклиниться в них, взять на себя посреднические функции. Встревоженный чрезмерной, на его взгляд, активностью посла, Штадион охлаждает его пыл.

Между тем переговоры в Париже все более превращались в фарс. Меттерниху стало очевидно, что Наполеон заинтересован в их затягивании. Это вызывало неудовольствие царя, ухудшало климат русско-французских отношений. В середине января Талейран сообщил Меттерниху, что Наполеон ради сохранения союза с Россией готов на раздел Турции. Если вы пойдете против течения, предостерегал он, «вы будете раздавлены, если вы останетесь пассивными, то опуститесь до уровня державы второго ранга»[130].

Таким образом, нужно принять участие в разделе, чтобы получить свою долю. Затем последовала беседа с Наполеоном, который доверительно говорил, что он в принципе за сохранение Турции и не хотел бы видеть русских в Константинополе, но испытывает сильное давление с их стороны. Поэтому Австрия и Франция нуждаются друг в друге. Император произнес тираду против России, отметив, что русским недостает цивилизованности, стабильности во взглядах и принципах. Беседа была довольно долгой, собеседники свыше пятидесяти раз пересекали императорский кабинет[131].

Меттерних немедленно запросил Вену об австрийских требованиях на случай раздела Турции. Скрыв от своего приятеля Толстого разговор с Наполеоном, Клеменс закинул удочку насчет совместных действий с Россией в турецком вопросе. Он хотел двойных гарантий, чтобы обеспечить Австрии в случае раздела Турции добычу посолиднее. Поддался искушению и Штадион, очертивший довольно широкую сферу австрийских интересов: турецкая Хорватия, Босния, Сербия и Болгария с северным побережьем Эгейского моря, от Салоник до Марицы[132]. Хотя у Меттерниха и возникли подозрения, не является ли план раздела турецкого наследства маневром Наполеона, но он все же попался в ловушку. Он был слишком озабочен тем, чтобы нейтрализовать франко-русский альянс, а Наполеон сумел сыграть на этом и усилить взаимные подозрения между Веной и Петербургом.

О том, какое серьезное значение придавал Меттерних франко-русским отношениям, свидетельствует его поведение в связи с Эрфуртским свиданием Наполеона и Александра I. Он стремится во что бы то ни стало попасть туда. Меттерних просит у Наполеона разрешения сопровождать его в Эрфурт, мобилизует на помощь Талейрана. Тот активно поддерживает австрийского посла. «Мы не можем быть праздными наблюдателями»[133], – бьет тревогу Клеменс. Наконец Штадион разрешил ему поездку, но французская сторона в очень вежливой форме отклонила просьбу венского посла. Наполеон мотивировал отказ тем, что в Эрфурт не разрешено ехать ни одному из послов, кроме российского, так как царя будет сопровождать французский посол Коленкур. Шампаньи утешил Меттерниха тем, что в его страстном желании сопровождать Наполеона в Эрфурт император видит «новое доказательство доброго духа, который Вас воодушевляет»[134]. Меттерниху были даны заверения, что в Эрфурте не будут приняты какие-то шаги, направленные против Австрии.

Отчаявшись попасть в Эрфурт сам, Меттерних рекомендует отправить туда представителем императора Франца I генерала Винцента. У Клеменса прорезаются замашки министра, он действует так, как будто уже стал канцлером. Он сам составляет инструкции для Винцента, высылает их Штадиону вместе с посольскими депешами. Известной компенсацией Меттерниху послужило то, что представительство интересов Австрии в Эрфурте тайно взял на себя Талейран. Еще одной удачей оказалась давняя близость Талейрана с Винцентом. По возвращении в Вену генерал подтвердил переход Талейрана в оппозицию, еще более тем укрепив Штадиона в его воинственном настроении.

С весны 1808 г. начинается самый сложный и даже драматический период парижской жизни Меттерниха. Неудачи Наполеона в Испании пробудили надежды его противников. Придерживавшийся осторожного выжидания Штадион решает форсировать подготовку к войне. Масла в огонь подлила депеша Меттерниха от 30 марта 1808 г. Сам посол не рассчитывал на такой эффект. Поскольку Меттерних писал депеши часто, непосредственно по горячим следам событий, то в них порой отражались его сиюминутные настроения и впечатления. При всем самообладании он был человеком импульсивным, не лишенным воображения. Не могла не проявиться диалектика или, лучше сказать, двойственность его личной политической позиции. Поэтому в его дипломатическом документальном наследии можно найти аргументы для противоположных, полярных интерпретаций.

Под впечатлением грубых, противоправных действий Наполеона, бесцеремонно убравшего с пути испанских Бурбонов, Меттерних изложил Штадиону свои умозаключения, в соответствии с которыми от императора французов следует ожидать все новых и новых агрессивных акций, так как он не потерпит существования независимых от него монархий. Затем последовали донесения от 13 и 15 апреля, их лейтмотив был созвучен предшествующему: участь Испании должны будут разделить другие европейские монархии, в том числе и Габсбургская, которая «в конце концов будет раздроблена и разделена между креатурами и генералами»[135].

Даже бесстрастный флегматик Франц не остался равнодушным к донесению посла и твердо стал на сторону Штадиона. К «военной партии» примкнул и осторожный эрцгерцог Карл. Едва ли сам Клеменс рассчитывал на такой эффект. «Военную партию» укрепила молодая императрица Мария Людовика из рода д’Эсте, ставшая в январе 1808 г. третьей супругой Франца I.

Вопрос о роли Меттерниха в развязывании войны 1809 г. остается одним из наиболее спорных в его политической биографии. Интересно, что два главных антагониста Г. фон Србик и В. Библь на этот счет придерживаются одинакового взгляда, хотя и расходятся в аргументации. Србик готов признать, что его герой допустил «роковые ошибки»: «недооценил военную мощь Наполеона, понадеялся на народную войну (к ней он призывал еще юношей в 1794 г.), на Россию. Поэтому его "страстные" памятные записки и депеши подталкивали на "несчастную", но "славную" войну 1809 г.»[136]. Вопреки многочисленным недругам Меттерниха, упрекавшим его в холодной бесстрастности, пренебрежении национальными интересами, Србик придает ему привлекательные, романтические черты. Пусть в молодости он и совершал ошибки, но повинуясь благородным побуждениям.

В. Библь охотно соглашается со своим маститым оппонентом насчет «роковых ошибок», но их подоплеку трактует совершенно иначе. Действительно, Меттерних, как уверен Библь, относится к главным творцам войны, но главным образом из легкомыслия, угодливости[137]. Кроме того, он поддался внушению Талейрана и Фуше, уверявших, что дни императора сочтены, а затем своими подстрекательскими донесениями во многом способствовал тому, что венский кабинет опрометчиво начал поход 1809 г.[138]