Сам же Меттерних стремился предстать в ореоле непримиримого борца против деспота Европы. «Новая вспышка войны не только в природе вещей, но и представляет собой для нашей империи абсолютное условие ее существования. Этот вопрос был решен в моей душе. Дело заключалось главным образом в выборе момента и обоснованном оперативном плане»[139], – так писал он много лет спустя в своих мемуарах.
В реальности все обстояло много сложнее. Меттерних сам был напуган резонансом своих посланий. Штадион от них в совершеннейшем восторге: «Ваши донесения – золото и воспринимаются здесь как золото. Впервые я питаю надежду, что узнаю то, что нужно знать, хочу того, чего должно хотеть»[140]. «Я боюсь, – обеспокоенно пишет Меттерних в ответ Штадиону, – что меня неверно поняли и моими иеремиадами я добился эффекта, противоположного тому, какого хотел. Я хочу мира с Францией, потому что мы в нем безусловно нуждаемся»[141]. Меттерних не видит для Австрии шансов на победу в новой войне против Наполеона. Германский историк М. Ботценхарт убедительно, на наш взгляд, доказал, что Меттерних весной 1808 г. не был сторонником войны с Францией, и вплоть до конца года его позиция принципиально отличалась от курса Штадиона. В сущности, как это ни парадоксально, Меттерних хотел вести спор с Наполеоном, оставаясь в хороших отношениях с ним. Он прибегает к излюбленному дипломатическому приему, аналогичному уступающей защите в фехтовании или принципу дзюдо. Нужно влиять на планы и действия Наполеона, модифицировать их, принимая в них участие. Тем более что время и история на стороне традиционных династий, а не императора французов, чья система не переживет его самого.
В Австрии вовсю шла подготовка к войне, Штадион с головой ушел в военные дела, поэтому Меттерних шесть недель не получал известий из Вены. Он нервничает. Им вновь овладевает возмущение, когда стало известно, что Наполеон устроил в Байонне ловушку для испанского короля Фердинанда VII. Теперь его корона должна перейти к Жозефу Бонапарту. Однако свойственное Клеменсу благоразумие перевешивает негодование: «Провоцировать войну против Франции было бы безумием; следовательно, ее нужно избегать, но этого можно достигнуть при условии, что мы станем сильными»[142]. У Австрии, по мнению Меттерниха, в одиночку, без помощи России, нет никаких шансов. Вообще необходимо больше полагаться на «нашу политическую мудрость, чем на военные средства». Реалистические суждения Меттерниха вызывали недовольство, его упрекали в симпатиях к Наполеону. Ему даже приходилось оправдываться: «У меня нет ни малейшего пристрастия к человеку, о котором я могу судить лучше, чем большинство современников»[143]. Но «военная партия» во главе со Штадионом и императрицей Марией Людовикой закусила удила. Из донесений Меттерниха его шеф воспринимал только то, что свидетельствовало в пользу сделанного им выбора. Австрийскому послу остается только одно – как-то смягчить реакцию Парижа на активные военные приготовления Вены. Чтобы сохранить почву под ногами, он просит Штадиона пойти хотя бы на некоторые уступки – расследовать французские протесты по поводу захода в Триест английских судов под американским флагом, инцидента с французским консулом в этом же городе. Меттерних рекомендует признать Жозефа Бонапарта королем Испании.
Вена не реагирует на его просьбы, и в австро-французских отношениях явно назревает кризис. С апреля 1808 г. он вступает в острую фазу. Париж делает запрос по поводу крупномасштабных военных приготовлений Австрии. Учитывая методы Наполеона, Меттерних не исключал превентивной войны для того, чтобы уничтожить австрийскую армию заблаговременно, до ее полного снаряжения и развертывания. Чтобы успокоить Наполеона, он предлагает Штадиону отказаться от мероприятий по формированию ландвера, то есть вспомогательных сил типа народного ополчения или национальной гвардии. С присущей ему самонадеянностью он полагает, что сможет снять тревогу Наполеона при личной встрече. Поэтому он просит у Штадиона разрешения на поездку в главную квартиру Наполеона, воюющего в Испании, но не находит поддержки.
Желанная встреча с императором французов состоялась только 15 августа 1808 г. в Сен Клу, на большом дипломатическом приеме, и проходила она по сценарию Наполеона, который был и главным действующим лицом. «Он хотел говорить со мной, – писал в отчете австрийский посол, – но не один на один, а он хотел сделать это перед лицом всей Европы»[144].
В отсутствие папского нунция Меттерних стоял первым среди собравшихся дипломатов. Справа от него находился российский посол, слева – нидерландский, остальные образовали круг. Сначала Наполеон осведомился о здоровье семьи, сказал австрийскому послу еще несколько дежурных фраз. Затем он вступил в разговор с Толстым и вдруг резко повернулся в сторону Меттерниха, буквально выстрелив в него вопросом: «Не чрезмерно ли вооружается Австрия?» Далее на голову Клеменса обрушились упреки, сопровождаемые угрозами. Перечень провинностей Австрии был достаточно велик. Однако вскоре Наполеон обуздал свой темперамент или, точнее сказать, рассчитанный гнев, и разговор перешел в нормальную тональность и продолжался около часа.
В мемуарах Меттерних изображает беседу с Наполеоном как свою дипломатическую победу. Потоку обвинений с его стороны он-де противопоставил абсолютную выдержку и «оружие иронии». «После ухода Наполеона, – писал он, – коллеги бросились поздравлять и благодарить меня за то, что я дал урок императору»[145]. А после Шампаньи передал Меттерниху слова Наполеона, что его упреки были адресованы не лично послу, а императору Францу. Французский историк, глубокий знаток жизни Меттерниха и дипломатической истории первой половины XIX в. Г. Бертье де Совиньи, считает более достоверной ту версию беседы, согласно которой Меттерних вообще не проронил ни слова в ответ на обвинения Наполеона, чтобы не раздражать того еще больше[146]. Если это было так, то весьма иронический оттенок приобретают хвастливые слова Меттерниха: «Я знал язык, на котором следует разговаривать с Наполеоном»[147]. Характерно, что в отчете о встрече с императором французов Меттерних не только придерживается спокойного тона, а даже склонен снизить драматический накал беседы. Он не хотел еще больше провоцировать Вену.
Совсем спокойно проходила состоявшаяся через десять дней частная аудиенция у Наполеона. Император предостерегал, что австрийские вооружения могут спровоцировать Францию на какой-нибудь неосторожный шаг. Испанские же события не должны беспокоить венский двор, так как Бурбоны – его личные враги, а к Лотарингскому дому (так еще именовали Габсбургов) он питает доверие. Дальнейшие переговоры Наполеон передоверил Талейрану. Тот дал знать Меттерниху, что императору было бы приятно принять из рук Франца I орден Золотого руна. Был упомянут в этой связи и маршал Бертье. Не забыл Талейран и о себе. Вообще положительное решение вопроса об обмене орденами могло бы ослабить напряженность. У Меттерниха не было никаких принципиальных возражений, все эти символы монархии он готов был использовать как разменную монету в большой дипломатической игре. Обмен орденами, признание Жозефа Бонапарта испанским королем – это такого рода уступки, на его взгляд, на которые можно пойти ради сохранения мира.
В конце августа 1808 г. Меттерних настроен оптимистически: «Гордиев узел можно разрубить без труда»[148]. Он явно доволен собой и в своей, мягко говоря, не очень скромной манере пишет отцу (3 сентября 1808 г.), что слухи о войне, которые ходили по Европе, «благодаря моим усилиям превратились в ничто; мы не только имеем мир с Францией, но и самые лучшие отношения с ней, которые обеспечили нам Бог, храбрые испанцы, мое собственное мужество и твердое поведение»[149].
