— Что?.. Я…

— Чёрт возьми! Мне нужен один чёртов репортаж про семью Джонни Деппа! — грозно зашипел МакКиллан, как раздраконенная гадюка.

Я усмехнулась, опуская голову. Он специально такое предложил? Проверял меня? Или действительно надеялся получить такой репортаж?

— Знаете, что, сэр? — Я подняла голову. — Я не стану этого делать. — МакКиллан удивлённо вскинул брови. — Может, вы и не понимаете, что заниматься подобным — это подло, или просто не обращаете на это внимания. Ваше дело. Но я на такое не пойду. Раз вы знаете, где я работаю, точнее, у кого, вы должны знать и то, как я к ним отношусь. Сколько бы денег вы ни предложили, я не стану этого делать. Вам не понять, но это предательство. Грязное и мерзкое. — Я встала, сгребая вещи в сумочку. — Вы зря потратили время, мистер МакКиллан. Копаться в грязном белье удел жёлтой прессы и им подобных. Я вас таким не считала. До этого момента. Если для вас доверие ничего не стоит, то, поверьте, для меня это много. Всего доброго. — Я развернулась, собираясь уходить, но МакКиллан сухо сказал:

— Тогда можешь поставить крест на своей работе.

Я на секунду остановилась, сделала резкий выдох, и, обернувшись, ответила:

— Кто сказал, что я мечтала о такой работе? — Смерив его презрительным взглядом, я пошла прочь.

— Забудь о карьере фотографа! — крикнул мне вслед МакКиллан.

— Бон вояж! — ехидно бросила я через плечо.

Два квартала от кофейни я пролетела словно на реактивных туфлях. Просто бежала прочь, боясь, что меня догонят. Слова? Нет. От сделанного выбора я не собиралась отказываться, я бы никогда и ни за что не предала Джонни. Но… Теперь уж точно путь в мир большой фотографии был закрыт. Я не знала — сожалеть мне или гордиться. В груди сжался маленький комочек страха и отчаяния. Конечно! Как у меня — вечной неудачницы — может всё идти как по маслу?! В мою бочку мёда обязательно кто-то должен вылить цистерну дёгтя.

Я вернулась в дом и спряталась под пледом в своей комнате, забравшись на подоконник и наблюдая, как небо затягивают тучи. С востока надвигалась чёрно-сизая грозовая волна, где-то вдалеке поблёскивали молнии и бурчал гром. Я провалилась во времени, следя за тем, как медленно исчезает голубое чистое небо под натиском агрессивной грозы. Кто-то постучал, и я лениво ответила: «Войдите».

— Милочка, ты мне нужна, — с порога заявила мисс Тиффани. — Что с тобой? — тут же спросила она, как только я повернулась к ней.

— Кажется, я разрушила свою жизнь, — проговорила я.

— Вот как? Ну, звучит страшно, — мисс Тиффани вошла в комнату и вопросительно кивнула, — а как на самом деле?

Я потупила взгляд и вздохнула.

— Не знаю. Я… Отказалась от… шпионства, и теперь буду проклята заказчиком. На моей карьере стоит жирный, как Гарфилд, крест. — Мисс Тиффани внимательно слушала. — Мне предложили сделать фотосет изнутри этого дома. Понимаете? Я, грубо говоря, послала из-за этого своего наставника. — Я перевела взгляд на небо. — Вот такие дела, мисс Тиффани.

Она подошла ко мне и положила руку на плечо.

— Ну, милочка, — протянула она, — не скажу, что ты поступила правильно. — Я резко обернулась с ошалелым взглядом и открыла было рот, но мисс Тиффани прервала меня: — Но! В выборе ты не ошиблась. Представь, что бы ты делала, если бы согласилась? Если я в тебе не ошибаюсь, ты бы сейчас молила Люцифера послать тебе все муки Ада за предательство.

— Тут вы правы, — не сумев сдержать улыбки, ответила я.

— Вот и прекрасно. — Мисс Тиффани ободряюще похлопала меня по спине. — А теперь, милочка, думая о хорошем, вперёд на кухню!

Не то чтобы внутри меня воцарилось абсолютное спокойствие. Я чувствовала себя роботом, словно из меня высосали все чувства разом, оставив тело бездушной матрёшкой с единственным предназначением — выполнять данную работу. Водоворот мыслей всё вращался вокруг произошедшего в кофейне. Сделанного, конечно, не воротишь, но ведь есть такая чудесная вещь как бессмысленные сожаления! Особенно когда плеер виртуозно подбирает подходящее музыкальное сопровождение для душевного апокалипсиса. Я поняла, что эта мрачная воронка начинает опасно затягивать и прямо спросила себя: «Если бы можно было всё вернуть назад, я бы поступила иначе?». В какой-то степени, да, не хамила бы МакКиллану; но уж точно бы отказалась от его «предложения». Но раз уже ничего не изменить, то самоедство не поможет. Всё равно скоро катить домой, а судя по насыщенности моих обучающих занятий я бы дождалась этой работы годам к семидесяти. Таким образом, приходим к заключающему выводу — что ни делается, всё к лучшему. И как можно грустить, если ты буквально живёшь в своей самой непредсказуемой мечте!

Удивившись, что мне помогла самопсихотерапия, и воспрянув духом, я взялась за свои обязанности с двойным усердием. Заметив перемену моего настроения, мисс Тиффани улучила удобный момент, чтобы отправить меня поливать цветы. Занятие не было излюбленным, но приносило пользу: можно было шнырять по дому и не бояться, что мозг зависнет, ища ненужное оправдание, когда я с кем-нибудь столкнусь. Время шло к вечеру, было ещё рано, свет не горел, а из-за туч в доме царил мистический полумрак. В такую пору можно давать волю воображению, представлять всё, что вашей душеньке угодно — хоть сказочный замок, хоть царские катакомбы. Когда в наушниках играет новый альбом любимой группы, на сердце не совсем спокойно, а на небе варится грозовое зелье, в душе такого впечатлительного человека, как я, начинает твориться магия. На меня навалилось внезапное чувство уверенности в том, что сейчас мне всё по плечу, хотя тщедушная тревога после пережитого ещё подло грызла своими кривыми зубками пятку моего внутреннего «Я». А затем вдруг отчаянно захотелось петь. Петь так громко, чтобы услышал весь мир! И пусть подумают, что я сошла с ума. У меня кумир — чуточку безумец, — а с кем поведёшься, того наберёшься.

Я вприпрыжку поскакала на открытую веранду, не столько за тем, чтобы полить цветы, сколько за тем, чтобы оказаться на свободе и дать волю эмоциям. Но у дверей я резко затормозила и чуть не вписалась носом в стекло, а в следующую секунду спряталась за углом. Предгрозовой ветер трепал пышные пальмы во внутреннем дворике, а на ступеньках веранды сидел Джонни. Он просто сидел, я даже не видела его лицо, но почему-то показалось, что он явно расстроен. Я не была так в себе уверена, чтобы подойти и по-простому спросить: «Эй, Джонни, вы в порядке?». По правде говоря, это ведь совсем не моё дело. Моё дело цветочки поливать да пыль вытирать. Но Джонни выглядел таким одиноким, хотелось стиснуть его в объятьях, чтобы он не грустил, и заодно защитить от всего мира. «Искреннее детское пожелание», — недовольно высказала я сама себе. Из укрытия я тихо наблюдала за его спиной, успевая ещё и пританцовывать в такт. Прошло минут пятнадцать, не меньше, ветер принёс издалека три глухих раската грома, как вдруг мне на плечо легла чья-то рука. Я подпрыгнула и чуть не вскрикнула. Мисс Тиффани выжидательно смотрела на меня, вертя в руках большой кухонный нож.

— Я тут… — неуверенно прошептала я, глядя на её клинок.

— Что? — Я молча кивнула головой в сторону веранды. — А, понятно. Вот что, пошли отсюда. — Я замотала головой и глазами потребовала подробностей. — Не наше это дело. Утром был очень… недружеский разговор у хозяина миссис Ванессы, — нехотя шёпотом объяснила мисс Тиффани. — Не задерживайся тут, ладно?

«Никто не посмеет обижать моего Джонни Деппа, даже его жена!» — яростно закричал кто-то внутри меня. Я проводила мисс Тиффани взглядом и вновь посмотрела на Джонни. Он закурил сигару. Не стоило мне дольше оставаться: для деппомана смотреть, как Джонни просто курит, всё равно, что для эстета пялиться на квадрат Малевича. Каждый сходит с ума от какой-то особенной для него красоты. Джонни из тех людей (и не смейте сказать, что только для деппоманов!), которые даже когда чешут пятку или нос, являют собой произведение искусства.

Я опустилась на пол и ушла куда-то в глубины своего разума. Мои глаза видели, но мозг отказывался понимать. Я просто смотрела и внутри себя с сачком гонялась за словами песен, влетавшим в уши. Мне не хотелось просто так прятаться, хотелось подойти и просто улыбнуться ему. Он же столько раз выручал меня, когда было ужасно скверно на душе. Просто улыбался. Что-то говорил. Пусть даже на экране, но во мне не было и толики сомнений, что Джонни разговаривает со мной. И вот теперь, когда подарить улыбку надо ему, я сижу на полу, а меня продолжает тыкать ножиком проклятая нерешительность. Вдруг в воображаемый сачок для слов влетел голос солиста The Rasmus: