Мокрая, усталая, с выражением секундной готовности «отпираться» я протиснулась на кухню и тут же поняла, что вся конспирация через пару минут разлетится в пух и прах. За столом, попивая чай и мирно беседуя, сидели родители. Двое. Надо ли говорить, что я сильно удивилась, увидев у нас дома папу, который работал в другом городе. Моя и без того неуверенная улыбка впала в кому, неестественно застыв на лице, как у фарфоровой куклы. Я и в обычной ситуации не отличалась разнообразием мимики, а теперь просто окаменела, словно лицо заморозили, как челюсть на приёме у стоматолога. Папа — он человек жутко весёлый: да, именно «жутко», потому что от его шуток иногда становится страшно. Может, и поэтому тоже мама с ним развелась.

— Кать, тебя что, под катком протащили? — вместо приветствия хохотнул он. Я только моргнула, то ли подтвердив, то ли опровергнув. — Привет, дочка! — Папа накинулся на меня с объятьями, и я не без удовольствия вдохнула запах «адидасовского» лосьона после бритья и автомобильного ароматизатора. Значит, пришёл совсем недавно.

— Привет, пап, — ответила я, чмокая его в щеку. — Привет, мам.

— Иди переоденься, — строго приказала мама, и я, радуясь, ретировалась с кухни на добрые полтора часа. А что? Как положено тянула время: в горячей ванне отмокала, штаны застирала, даже успела почту проверить. Но всё же выйти на кухню пришлось.

Настроение провалилось ниже всяких границ «терпимого», вместо него появился ощутимый страх: ведь не каждый же день родителям сообщаю, что вылетела из вуза!

Да и папа тут, как всегда кстати, просиял:

— Ну-ка, покажи отцу свою зачётку! — Я побледнела, наверное, благо на распаренной, покрасневшей коже это не было заметно, и медленно подняла на отца глаза. Их взгляд можно было охарактеризовать как попытку спародировать Эдварда Руки-Ножницы, Кота в Сапогах и самых милых героев аниме. — Что, троек нахватала? — подозрительно сощурился отец. — Вся в своего дядьку пошла!

Эх, если бы! Нет, правда. Мой дядька, папин брат, всегда слыл закоренелым троечником, однако сейчас живёт в Португалии и регулярно шлёт нам фотки с очередного сказочного отпуска… Невольно задумаешься.

— Катюш, ты чего? — забеспокоилась мама, когда я добавила в чай пятую ложку сахара.

— Ой! Задумалась…

— Задумалась она! О парнях что ли? — тут же подключился папа.

— Ну пап… — протянула я, надеясь хорошенько задеть эту тему.

— Что, пап? Умница и красавица выросла, а ведёшь себя как принцесса-недотрога, вечно отшиваешь всех парней! — Да, мне ещё долго будут припоминать неудачную попытку родственников сосватать меня с сыном начальника отца, настолько плоского персонажа, что лист пищевой фольги в сравнении с ним — произведение искусства. — Нельзя так, дочка. Нельзя. А то останешься старой девой, как… — папа прикусил язык, поймав на себе красноречивый взгляд мамы. Он хотел сказать: «Как Ольга Олеговна», то бишь, бабушка моя. Маму она родила рано, а потом замуж так и не вышла, руководствуясь правилом, что «не родился ещё тот красавец…».

— Ты знаешь мои идеалы… — произнесла я, наливая новую чашку чая.

— Ах, ну да! Кристофер твой!

И вы не поверите. Кристофер — это значило Джонни Депп. Когда я впервые озвучила папе полное имя своего кумира, он запомнил только эту его часть, с тех пор так и называл, а переучить его уже было невозможно. Я закатила глаза и победно улыбнулась, но всё же поспешила с этим. Папа пустился пространные рассуждения о пригодности Кристофера в качестве идеала для его дочери, потом в его монолог вклинилась мама, мол, вспомни, по ком ты «фанател» в молодости. Я молча попивала чаёк, слушая забавный диспут родителей, но, когда они добрались до того, что меня срочно нужно отучать от «голливудского разврата», даже для самой себя неожиданно, выпалила:

— Меня отчислили из универа!

— Вот видишь! — сразу же воскликнул папа, а потом ошарашено замолк.

Родители молча уставились на меня, и в жизни ещё не было столь мучительных секунд.

— Да, — поставила я точку, а с ней чашку на стол, — так и есть. И всё в порядке. Правда. Мир не рухнул. МММ не возродилось. А минимаркет за углом по-прежнему круглосуточный. Просто. Я. Теперь. Не. Студентка. Пойду работать… — Я заулыбалась: хороший ход, чтобы успокоить собственные нервы.

— Как же так, Катя?.. — дрожащим голосом произнесла мама, разводя руками. Я пожала плечами, ибо понятия не имела, как объяснить, по сути, для «серьёзных людей» необъяснимое.

В общем-то этот день закончился довольно спокойно для подобных новостей, хоть традиционный кухонный разговор завершился далеко за полночь. Родители, видя, что дочь не думает впадать в панику или прокрастинацию, не стали протестовать ни против моих планов идти работать, ни против попытки восстановления на следующий год. Я, правда, не ожидала. Жизнь даже стала немного цветастей, раз моё отчисление, на деле, не оказалось катастрофой. Теперь банковский счёт пополнялся быстрее, работала больше. На ум всё чаще просилось пресловутое «Что ни делается, всё к лучшему», пока однажды мне не позвонила одногруппница.

Мы мило болтали, как она вдруг сообщила, что в вуз приезжает американская делегация: будут набирать инициативную группу для обучающей поездки в Штаты. Все проклятья, какие только знала, я послала на тот день, когда на моём пути в коридоре возникла Церберша. Это было уже не просто разочарование. Это была истерика. Отчаянная истерика.

— А скольких заберут? — спросила я в надежде, что огромный конкурс вроде тысячи человек на место и мои в принципе мизерные шансы даже в статусе студентки помогут успокоиться.

— Десять человек с нашего потока. Кроме таланта и крутого портфолио, нужна готовая виза и загранпаспорт. — Эти слова разрушили последние надежды. Виза, загранпаспорт… Минимум месяц оформления! Но и это было ещё не всё. — Конференция завтра будет, у нас в актовом. И как всегда Альфред на входе. Даже просто поглазеть не пропустит, — пожаловалась Машка, добив меня. Если Церберша стоит на входе, даже если просто стоит, она и самого Президента не пропустит, не то что бывшую студентку. Но фанат Джонни не фанат, если в его натуре нет хоть толики безумства.По всем канонам эпичных фильмов, почти под звучание пафосной музыки на фоне, пришло Осознание. Это мой шанс. И, похоже, второго не будет.

Прижимая сотовый к уху, я бросилась к столу и с энтузиазмом бомжа принялась рыться в ящике. Нашла! Я нашла его, моё студенческое удостоверение, так легкомысленно оставленное действительным. Осталось только…

— Машка, нужно будет отвлечь Цербершу!

— Что? О нет, ты же не…

— Да! Понимаешь, я всю жизнь ждала этого! Это мой шанс!

— Но… в чём смысл? Нужно было готовить работы, писать материалы! — пыталась образумить она, но меня уже было не остановить.

— Я придумаю что-нибудь, буду импровизировать! Только проведи меня в зал! Маша! — Голос дрожал то ли от восторга, то ли от осознания чуда. Машка сдалась. Мы обо всём договорились.

Всю ночь я не спала. Просто не могла уснуть. Думала, думала, как же произвести впечатление на американцев, да так, чтобы стать одиннадцатой в той десятке. И выход нашёлся сам собой.

Следующим утром я бодро шагала по аллее к университету при полном фотокорреспондентском параде. У небольшой площади перед входом пришлось затормозить: раздражающе громко зацокали каблуки, и объявилась Глафира Альфредовна во всём своём непоколебимом великолепии. Недолго думая, я юркнула в кусты сирени, что шли вдоль аллеи. Церберша взошла по ступеням, окинула видимое пространство придирчивым взглядом и застыла у входа, подобно терминатору, ещё на добрых сорок минут. И я всё это время, как маньячка, просидела в засаде и от скуки устроила на неё небольшую фотоохоту. Десяти кадров ей хватит.

Лиха беда начало. Едва замдекана скрылась в здании, а радость ещё не успела подобраться к горлу, подкатил микроавтобус, и из университета повалили ректоры, лекторы и почти весь преподавательский состав нашего факультета. Россия радушно привечала Америку. Руки сами потянулись к фотоаппарату. Ракурс был идеален, кадры выходили просто замечательные, и именно в этот момент я поняла, что это и станет моей визитной карточкой. Гости зашли в здание, я вылезла из кустов и беззастенчиво покралась следом, не забывая нажимать на затвор.