В фойе перед актовым залом пришлось ретироваться, ибо «вышибала» всё ещё стоял на фейс-контроле, разгоняя желающих свалить с пары «безбилетников». Я отправила SMS, и вскоре по коридору пронеслось нечто пищаще-визжаще-орущее — моя группа поддержки. На весь этаж раздался крик: «Стоять!», да такой, что у меня аж засосало под ложечкой, а потом вслед за этим «нечто» поспешил громкий и частый стук каблуков. Я рысью кинулась к двери, сунула под нос свою «корочку» новому контролёру и беспрепятственно проникла в зал.

Само мероприятие прошло довольно интересно, фотографировать вообще было одно удовольствие, благо по залу кружила целая дружина с объективами. В конце начался отбор кандидатов. Точнее, они уже были отобраны, просто называли их имена, и счастливые, сияющие улыбкой студенты выходили и получали свои удостоверения, пока я остервенело жала на кнопку затвора. После раздались традиционные напутственные слова, и публика двинулась к выходу.

Я бросилась к сцене, где гости делали фото со счастливчиками. Каблуки — страшная сила, ужасная до невозможности, а самое главное — подлая. Я взбиралась на сцену, как вдруг изящный каблук, гордость моих туфель, проткнул лежащий на ступеньке линолеум и застрял между досками. Я застыла, прислушиваясь к скрежету несчастного каблука. Дёрнула раз, дёрнула другой. Безрезультатно. И тут я увидела, как делегация, а главное, тот самый человек, отбирающий студентов, уходят. Секунда, и я сняла туфель. Да, именно туфель. Поэтому чертовски хромая, как Долговязый Джон Сильвер, поскакала вдогонку.

— Сэр! — Профессор Хоппс обернулся. Я мысленно похвалила себя за то, что, по крайней мере, английский не забыла. — Здравствуйте, вот! — без обиняков выпалила я и сунула ему в руки свою камеру.

Он сначала не понял, но, когда увидел на снимке себя, начал листать фотографии, при этом странно причмокивая.

— О, впечатляет, мисс. Весьма впечатляет. Я вас не видел, где вы были?

— Ракурс удачный нашла, — коварно улыбнулась я. И тут подумала: а что, если он похвалит, да этим и ограничится?

Но профессор словно прочёл мои мысли или просто увидел безумный блеск в глазах от неоновой вывески «Ну возьмите меня!», достал из дипломата заветную золотистую бумажку и протянул со словами:

— Будете одиннадцатой.

Я захихикала. Правда, как ненормальная — безудержно, через подступающий писк. Хоппс, видимо, понял мой шок, потому что тоже рассмеялся, а потом кивнул на мои ноги:

— Русская Золушка? Мне нравится!

========== Глава 2 ==========

— Маааам! — Я влетела в квартиру с полувизгом-полукриком на губах и, аки фурия, пронеслась по всем комнатам. — Мам! Мама! Ты не поверишь! — Я, как десятилетняя школьница, прыгала вокруг, а мама держала половник и никак не могла понять степень моего безумия. — Я уезжаю! Уезжаю! Представь! Я была в универе, а там эти — американцы, я в кустах сидела, а потом на сцене каблуком застряла, а он сказал, что я русская Золушка и буду одиннадцатой! А визу и очередь, там потом! Ему они понравились, а я ведь не знала, как доказать! Я еду, мама! — Я стиснула ошарашенную женщину в объятьях и со звериным кличем унеслась к себе в комнату.

Рухнув на кровать лицом в подушку, я начала перебирать в голове всевозможные благодарности небесам. Вскоре пришлось опомниться, что, если я как можно скорее не разберусь с бюрократическими жертвоприношениями, то мои маленькие заковырки перерастут в неприятные неприятности. Тогда будет очень обидно.

Я уже хотела рывком подняться с кровати, как услышала топот, поэтому завернулась в плед, ожидая… На меня навалилась туша, именуемая Трикстер. Слюни, лапы, шерсть, язык — и это всё мой пёс. Знаете, кто такие лабрадоры? Да, такие милые золотоволосые собаки-ангелы. Я тоже так думала, пока Трик был щенком и забавно копошился в коробке, но, когда его лапы окрепли, а зубы начали не на шутку чесаться, настало время узреть его тёмную сторону. За эти полгода, что мы вместе, я уже на автомате научилась убирать вещи на высоту выше «зуболинии». Теперь это чудо, моё любимое чудо, стаскивало с меня покрывало, нещадно топчась по спине. Стоило сдаться, и тут же его морда врезалась в мой нос, а язык облизал всё лицо в одну секунду. Я легонько потянула его за ухо, чтобы он вспомнил о приличиях. И тут же Трикстер куда-то унёсся, молотя хвостом по стенам. Я села на кровати, поправляя волосы, и уже решила, что день так и есть — идеальный, ни больше ни меньше, — как в комнату влетел Трик, что-то теребя в зубах.

— Трик! Трики! Кому сказала: иди сюда! — Лабрадор на секунду замер, а потом продолжил рвать то, что было в зубах. Пришлось встать. — Трикстер! — строго прикрикнула я, выдёргивая «жертву» из собачьей пасти. Я оцепенела и рухнула на колени, не веря своим глазам. Минуту я сидела, словно меня по голове ударили, а потом, всхлипывая, начала лепетать: — Трики, ну как же так… Я же… Мне же… Где ты только взял его?.. — Я разрыдалась, так горько, как могла. И ведь было из-за чего: Трикстер в клочья разорвал мой загранпаспорт — ту единственную вещь, о которой не надо было беспокоиться.

Я закрыла лицо руками, как назло, угодив в глаз углом странички паспорта. Всё рухнуло. Так просто. Потому что в порыве радости я бросила рюкзак с паспортом на пол. Трикстер улёгся на колени, тарабаня по мне хвостом. После истерики не осталось сил злиться на него или на себя, я просто поняла, что все старания пали прахом. Так, наверное, нужно специально — когда всё хорошо, какой-то Рок обязательно подсунет какую-нибудь гадость: «Чтоб жизнь мёдом не казалась». Сквозь стенания в голове вдруг всплыли слова: «Слишком просто обвинять других и обстоятельства в прошлом за твою собственную ненависть к себе». Джонни прав как никогда. Этим я и занималась — вешала неудачные ярлыки вместо того, чтобы действовать. А это следовало прекратить.

На полувдохе я сорвалась с места, хватая остатки загранпаспорта, рюкзак и камеру, и понеслась со всех ног в лучший отель города. Да, идея бредовая, но кто-то во мне с чего-то решил, что профессор Хоппс сможет помочь в такой ситуации. Хоть чем-то. Глупо, но с конференцией всё удалось, а там о взвешенных рассуждениях и речи не было…

— А, Золушка! — Я подпрыгнула и замерла, перестав наконец работников ресепшена нервировать метаниями по холлу. Профессор спускался мне навстречу лёгкой пружинистой походкой. — Чем могу помочь? — по-доброму улыбнулся он.

— Профессор… — Вытаращив на Хоппса глаза, я беззвучно хлопала губами и, чтобы уж довести ситуацию до абсурда, молча протянула ему ошмётки паспорта.

Профессор не сразу понял, в чём дело, затем покрутил в руках драную книжицу, посмотрела на меня, потом на паспорт и вернул его мне.

— Это ваш заграничный паспорт, мисс, верно? — Я кивнула, боясь поднять взгляд. — Боюсь, это не совсем тот вид, в котором он должен быть. И что же вы хотите от меня?

— Я… Меня ведь с ним не пропустят, — пробормотала я под нос.

— О, да. Так восстанавливайте, — сообщил он очевидное.

— Это займёт больше месяца.

Хоппс развёл руками.

— Дорогая моя, я же не дипломат, я только профессор.

Я склонила голову ещё ниже и побрела прочь с чувством, будто проворонила последний «Золотой билет» на фабрику Вилли Вонки.

— Постойте! — Я обернулась с такой скоростью, что аж позвонки хрустнули. Глядя в мои ожидающие взмаха волшебной палочки глаза, профессор Хоппс смягчился. — Ваше место для стажировки я сохраню. Приезжайте, посмотрим, что потом можно будет сделать. — По-хорошему стоило бы носиться по лобби с дикими криками счастья или накидываться на Хоппса с горячими объятиями, но я умудрилась отделаться элегантным кивком благодарности и даже не застрять в дверях на выходе.

Обнадёжил. Спасибо. По крайней мере, мне пообещали место, а стремиться к чему-то менее абстрактному гораздо легче.

Потянулись недели оформления документов. Это время оказалось ужасно выматывающим. Бюрократия в нашей стране не знает границ, извечная истина. Но в каждой инстанции приходилось объяснять причину утраты загранпаспорта, а потом выслушивать, «как это нехорошо, милочка». Прошло полтора месяца, и я, распрощавшись со всеми, пусть и не совсем с лёгким сердцем, полетела за океан. Полетела с тем спокойствием, будто это всего лишь поездка на дачу к бабушке за вареньем и солнечными ваннами в траве. При посадке тут же вспомнилась фраза, мол, все мы атеисты до первого полёта на самолёте. Турбулентность — это та штука, которую я теперь боялась больше всего в жизни, так же, как и все пассажиры того рейса теперь боялись русских девушек. При каждом «прыжке» лайнера я чуть ли не на весь салон восклицала: «Мать моя Хелена!» или «Упаси Джонни!», причём это было неконтролируемо, ибо бал правил страх. Полет вышел весёлым, и, боюсь, как бы меня не занесли после такого веселья в «чёрный список» пассажиров.