— Что вас так заинтересовало, мисс? — вежливо поинтересовался мистер Гаррингтон, и от его британского акцента у меня слегка подкосились ноги.

— Потрясающая работа! — восхищённо воскликнула я. — Простой пейзаж, но удивительно цепляет. Напоминает дом, — ностальгически вздохнула я. — Хоть это и совсем разные места. Есть здесь что-то хрупкое, тёплое и родное. — Смущённая улыбка скользнула по губам.

— По-моему, самый обычный снимок, не самый достойный — сухо прокомментировал Гаррингтон.

Я закатила глаза:

— Вы в этом что-то понимаете? — Он едва дёрнул бровью, а я многозначительно хмыкнула. — Раз автор выбрал этот пейзаж, значит, видит в нём что-то особенное, значимое, что заставит человека остановиться. Не так ли? — Томас Гаррингтон только уклончиво улыбнулся, промолчав. — Нет уж, отвечайте. Кто вы такой, чтобы так кардинально судить?

— Кардинально?!

— Да! Вы могли сказать: «Мне та понравилась больше этой» или «Мне кажется, что в той фотографии больше цвета и яркости». Но нет, вы рубите с плеча: недостойна! — Я говорила с экспрессией, активно жестикулируя, как Джек Воробей, у которого только что увели корабль.

— А вы, значит, что-то в этом понимаете?

Я сощурилась и фыркнула:

— Странный вопрос от человека, который осмотрел мою фотокамеру до миллиметра. — Гаррингтон легко рассмеялся. — К слову о компетентности. Вы больше похожи на человека, который притащился сюда, чтобы сделать кому-то одолжение, чем на искренне заинтересованного любителя искусства.

Фотограф расхохотался ещё пуще, но потом всё же решил объясниться:

— Да, тут вы правы, я здесь только потому, что делаю одолжение своему менеджеру, хотя предпочёл бы снежную пургу в Антарктиде, но увы. — Он забавно пожал плечами — фирменный жест, — и моя конспирация снова оказалась на грани краха. — Я, действительно, кое-что во всём этом понимаю и считаю эту работу… гхм… откровенно слабой. Хоть уже не уверен в своём мнении. И, думается, имею на это полное право. Как её автор.

Я придала лицу вид абсолютного смущения и растерянности, а потом постаралась обыграть попытку успокоиться: выпустить часть эмоций было невероятно приятно, будто до этого я соревновалась с кем-то в умении задерживать дыхание.

— Всё равно, — кашлянула я, — это не даёт вам право так отзываться о прекрасных работах! Вы предвзяты!

Гаррингтон покачнулся на пятках, посмотрел на меня, затем перевёл задумчивый взгляд на снимок. Вид у него был задорный и вместе с тем крайне спокойный.

— Что ж, мисс, — развёл он руками, — вы меня практически убедили. Собственно, этот пейзаж повесили случайно, по ошибке. Но, видимо, он ждал именно вас. Я подарю его вам! — просиял Том, тут же снимая картину.

Я молча потеряла челюсть. Нет, это, конечно, прекрасно и великолепно, и я уже вижу будущее, где буду молиться перед этим пейзажем, но мне нужно чуточку другое!

— Огромное спасибо!.. — Взгляд просиял шокированной радостью, щёки ощутимо припекало.

Спустя пару часов я прохаживалась возле выставочного зала, ожидая выхода последних гостей. Такая уж у маэстро привычка — приходить первым и уходить последним. Когда последняя пара покинула зал, я направилась туда и завела разговор с улыбчивым фотографом. Если Джонни был для меня ярчайшей путеводной звездой по жизни, то Томас — вдохновителем по части профессии, оттого, соскребя запасы наглости в самонадеянный кулак, я надеялась набиться к Гаррингтону в ученицы, ассистенты, да хоть бы и в рабы! Ну и к тому же скоро должен был состояться благотворительный вечер в Лос-Анджелесе — сборище всех «Самых», и без Томаса мероприятие бы не обошлось. Та ещё задачка… И верно, как и следовало ожидать, Гаррингтон удивился столь странной, мягко говоря, просьбе и отказал.

— Если у вас все, мисс, я пойду.

Я заплакала — натурально и громко, от разочарования и отчаяния.

— Конечно, конечно… Это всего лишь был мой единственный шанс.

— Шанс на что? — спросил Гаррингтон.

— Я приехала из России. Меня должны были взять в университет для обучения по обмену, но внезапно моё место исчезло, и меня просто выкинули на улицу. У меня украли все вещи, и я вынуждена донашивать чужие, которые мне велики. Я каждое утро разгребаю беспорядки в каком-то журнале, где шеф и понятия не имеет о журналистике. И всё это ради одного: мне нужно увидеться с человеком, которому вы запросто пожимаете руку. Я всю жизнь жила с этой мечтой и просто не имею права сдаться, хоть и шансы мои равны нулю! Многое в моей жизни зависело и зависит от этого человека, а я понимаю, что так и останусь предметом для уборки, если упущу хоть одну возможность. А вы просто так отвечаете, что я сошла с ума. Вспомните себя — да, я знаю вашу биографию наизусть! — как вы умоляли вашего учителя взять вас в тур? Он дал своё согласие, и теперь вы — это вы. И вы, Томас Гаррингтон, заявляете, что вам нет дела до чужих занятий и стремлений?! — Я трагично всхлипнула, утёрла слезы и пошла прочь, оставив фотографа в тишине.

Свежий ночной ветер обдувал лицо, высушивая дорожки от слез. Мой шанс плевать на меня хотел… Я поглубже вдохнула и перевела взгляд с тёмного неба на кружок света от фонаря. Возле столба сидела дворняжка довольно упитанного вида и деловито чесалась за ухом. Я подготовила камеру и, сев на асфальт, поджав под себя ноги, начала снимать лохматую каштановую модель. Собаке, впрочем, было всё равно, но теперь мне думается, что появилась она там по чьей-то доброй воле.

— Неслыханно! — раздался позади меня голос. Я обернулась и встретилась с ошарашенным взглядом Гаррингтона. — Ей только что в жёсткой форме отказали, а она как ни в чём не бывало фотографирует какую-то дворнягу! Да ты помешанная! — по-доброму восхитился Гаррингтон. Я с улыбкой пожала плечами, мол, само собой. — Если ты завтра… Ой, нет!.. уже сегодня. Если ты сегодня, в четыре двадцать утра будешь в аэропорту Кеннеди в итальянском кафе, то получишь тот шанс, которого так хотела добиться.

Я запрыгала от радости, хлопая в ладоши. Но под наигранно-суровым взглядом своего учителя (на что я смела надеяться) мгновенно успокоилась и, попрощавшись, понеслась домой.

На следующий день, пережив все страхи взлёта и посадки, съев несколько пачек M&M, примерно в два часа после полудня я вышла из здания аэропорта Лос-Анджелеса вместе с Томом Гаррингтоном, полная надежд, что здесь все пойдёт совсем иначе, чем в Нью-Йорке. И в доказательство этого торговец прессой протянул мне толстый журнал с большой статьёй и разворотом с Джонни Деппом. Да. «Бери, что хочешь, и не отдавай обратно!»

========== Глава 7 ==========

Роскошный отель в несколько десятков этажей, искрящийся чистотой; улыбчивые лица, услужливый персонал, готовый по первой просьбе тебе кусочек Луны раздобыть; мягкая кровать с шёлковым пологом, джакузи размером с кухню малосемейки, балкон с видом на город; полные вазы всевозможных фруктов, королевские банкеты вместо обычных перекусов на двадцать минут, кофе в постель с тёплыми вафлями… и ещё много других прелестей досталось мистеру Гаррингтону, поселившемуся в лучшем отеле Лос-Анджелеса. А я проводила его щенячьей улыбкой и словами благодарности и поплелась по заполненному людьми тротуару, отмахиваясь от кучи раздаваемых флаеров. И хоть сам Томас Гаррингтон был расположен завести себе чуток одержимого, но крайне послушного раба, его менеджер, встретивший нас, оказался иного мнения.

Серый чемодан на колёсиках забавно подпрыгивал при каждом шаге с бордюра, глаза ослепли от яркого солнца, и страшно хотелось мороженого. Парочку тонн. Куда же могла отправиться фанатка, заметьте, русская фанатка, прибыв в звёздный город? На Аллею Славы? Ха, как бы не так! Безусловно, это место значилось первым пунктом, куда следовало пойти, но внезапно перед глазами мелькнула огромная вывеска. «Мефистофель!» — пронеслось в голове, что в переводе на скучный человеческий язык значило: «Макдональдс». Никогда не грезила о том, чтобы лопнуть от переедания в таком-то ресторанчике и забрызгать собой толстых мальчиков и девочек. Но почему-то именно в том месте, за квартал до Аллеи Славы, именно в тот момент, когда желудок негодовал по поводу не захваченного с собой обеда из самолёта, я и заметила эту обитель калорий.