Я бегом кинулась на улицу, намереваясь поймать такси и успеть в аэропорт. «Ведь я должна отдать фенечку! Он ведь их так ценит!» — пожалуй, единственное, что вертелось у меня в голове. Судя по фан-записям, Джонни возвращался в Лос-Анджелес. Машину я поймала быстро, в салоне принялась сверять расписание вылетов и выбрала аэропорт Кеннеди. Ехали мы скоро, правда, пока не выехали на шоссе, ведущее в аэропорт, и не попали в пробку. Я ёрзала на сидении, выглядывала в окно, просила, умоляла водителя сделать что-то, но всё это было без толку. Я отставала уже на двадцать минут, и стало казаться, что я до конца дней своих останусь в этой пробке, как вдруг такси быстро набрало скорость и помчалось в аэропорт. Машина ещё не успела затормозить, а я уже вылетела из неё и бросилась в здание терминала. Нужный рейс и место посадки нашлись быстро. Я подлетела к коридору посадки, нарвавшись на преграждающий жест контролёрши.
— Нет, вы не понимаете! Мне нужно отдать очень важную вещь! Я никуда не собираюсь лететь! Пустите, пожалуйста! — умоляла её я, пытаясь прорваться. — Это вопрос жизни и смерти! — Она только качала головой, говоря, что посадка завершена, и она не имеет права меня пропустить. — Мне нужно отдать это Джонни Деппу! — шелестящим шёпотом просвистела я.
— Но у нас не было такого пассажира, — недоумённо и всё же мягко возразила она.
— Как так не было? — Я отступила назад, впиваясь в неё недоверчивым взглядом. Она, верно, дурит меня! Работница развела руками. И только тут поняла, что Джонни летел своим, частным самолётом, а уж на этот рейс я, несомненно, опоздала.
========== Глава 6 ==========
Прошло две с половиной недели. Не то чтобы меня всё случившееся выбило из колеи или, наоборот, не тронуло. Нет. Эта встреча, как бы я в ней ни сомневалась, переключила во мне какую-то кнопку, и я стала смотреть на некоторые вещи совершенно другими глазами. Храня браслет кумира в небольшой шкатулке, я каждый вечер перед сном смотрела на него и обещала себе, что рано или поздно верну владельцу его аксессуар. И словно бы это сплетение ниток с бусинами придавало мне сил, разрушая уверенность в сплошной чёрной полосе.
И первой победой после столь сокрушительного поражения в аэропорту стало то, что я смогла отстоять себя, когда редактор собрался выгнать меня из издательства с большим скандалом. Дело в том, что Хопкинс за тот день не выбросил из головы мысль о скандале с участием звезды. Поэтому, вернувшись на работу, я застала разъярённого редактора, метающего из глаз молнии. Он требовал назад фотографии, но я не могла их отдать, поэтому сказала, что выбросила за ненадобностью. В словах шеф не стеснялся. После пятидесяти минут беспрерывного крика и обвинений он указал мне на дверь. Я — заплаканная, с размазанной тушью — встала и уже собиралась уйти, но потом резко передумала. И вовсе я не собиралась утверждать, что без уборщицы их контора прогорит — хотя это и было очевидно.
— С какой это стати? — резко спросила я, а Хопкинс фыркнул от неожиданности. — Вместо того чтобы сказать спасибо за то, что я уберегла вас от «утки», от последующих судебных разбирательств, вы меня ещё в чём-то обвиняете? Похоже, ваши слова насчёт «серьёзного издательства» та же дрянь, что и репортаж вашей секретарши. Бессмыслица и ложь. Идите тогда сами к чёрту с вашей вшивой газетёнкой, которую даже в лоток животному положить будет противно!
Ну, я погорячилась, что поделать. Я была жутко расстроена и не особо волновалась за последствия. Но, скорее, мне повезло, ибо на моего босса такой холодный душ действовал безотказно и, как оказалось, в мою пользу. Он несколько минут смотрел на меня, тараща глаза, а потом расхохотался и сказал, что, мол, «поспешил с выводами», и я, по-хорошему, права.
Волей случая, я таки осталась в «ST News». Мистер Хопкинс уже на следующее утро забыл и о фотографиях, и о нашем разговоре и переключился на скандал на Волл-стрит. Я же решила, раз мне везёт, надо от удачи брать все. Поэтому целый день, не жалея времени, попадалась на глаза редактору, говорила отзывы о статьях, как бы намекая, что в этом тоже что-то смыслю. Такими темпами дело сдвинулось бы с мёртвой точки года так через два. Но, на моё счастье, я мыла полы в кабинете шефа как раз в тот момент, когда он заговорил о своём юбилее с помощником. Из разговора стало понятно, что вечеринка хоть и будет маленькая, но даже это событие надо запечатлеть. А виновника торжества так некстати стала душить жаба, мол, жалко на фотографа деньги — он всё равно напьётся и ничего не сделает. Я сперва хотела разубедить его в этом и защитить своего коллегу-незнакомца, а потом вдруг подумала: на скупости именинника можно неплохо заработать. И предложила себя в качестве фотографа. И вечер прошёл на ура. И Хопкинс остался мной доволен. Именно так я стала внештатным фотографом «про запас».
Всё бы ничего, но мысль, что всё может вдруг рухнуть, не оставляла меня в покое. У меня не было дома — магазин мог закрыться со дня на день, у меня не было работы — репортажей мне, естественно, ещё не поручали, у меня не было уверенности в себе. И это самое ужасное. В России я была просто воплощением твёрдости характера и уверенности в своих поступках. Но здесь, особенно, после «ужина с кумиром», которого я даже не узнала, за каждым моим поступком следовала мысль «А вдруг…», «А если…». Я боялась сделать шаг в сторону — пойти поискать более перспективную работу или постоянный дом. Лишь вечером, сидя перед телевизором, закутавшись в плед, я говорила себе, что так нельзя и завтра обязательно сделаю новый шаг. Но наступало завтра, а я ничего не меняла в течении времени и действий. Видимо, судьбе стало со мной скучно, и она решила сама сделать первый шаг.
Стояло солнечное утро понедельника. Живо расправившись с работой по созданию «шедевра» из хаоса, я сидела перед зданием редакции на новенькой скамье, поставленной в честь недавнего праздника. Первым на работу, к моему удивлению, пришёл сам мистер Хопкинс. Размахивая портмоне в одной руке и еле удерживая кипу бумаг в другой, он вскарабкался на ступени редакции и попытался открыть дверь. Ему это было явно неудобно делать, поэтому в дело вмешалась я, решив помочь. Мою помощь, как и всегда, шеф расценил со своей стороны, то есть подмял обстоятельства под себя. Буркнув: «Пошли поможешь», он поплёлся в свой кабинет. Затем дал задание разгрести бумаги — «статьи в номер сюда, «обрезки» в корзину». Я начала заниматься этой нудятиной, перекладывая бумажки по разным стопкам. Не то чтобы мне было лень этим заниматься. Просто скучно. Всё помечено — положи просто туда, куда надо. Но шефу не объяснишь, что я не секретарша, которая ещё дома и красит ногти, а фотограф и уборщица, пусть и внештатная. Однако, когда в руки попала статья об открытии выставки знаменитого фотографа Томаса Гаррингтона, я поняла, что провидение благосклонно ко мне.
Стоит объяснить, что Томас — король своего дела. В двадцать лет он открыл свою студию, потом выставку, а сейчас, спустя двенадцать лет, он тот, кого зовут знаменитости на семейные «торжества», чтобы выглядеть «царями и царицами», пусть даже носясь по корту за теннисным мячиком с паклей на голове. Гаррингтон не задерживается на одном месте дольше одного дня. Всегда в пути, всегда в поиске. Сегодня он может устраивать фотосессию Питта и Джоли, а завтра болтаться на канате над Ниагарой. Словом, это ещё один человек, которым я восхищалась. И этот человек, как оказалось, сегодня в Нью-Йорке, открывает новую выставку. Стоит ли говорить, что я решила туда попасть?
К вечеру, напившись валерьянки, перемерив десятки нарядов пришедшей на помощь Мэри и, в конце концов, одевшись как всегда — джинсы, футболка, кожаная куртка, — я вооружилась фотокамерой и отправилась за удачей.
Выставка проходила на бывшей подземной парковке. Народу собралось достаточно, чтобы не выделяться, но и не сливаться с толпой. Я уже около получаса торчала у фотографии одного пейзажа и не двигалась прочь. Пейзаж, что говорить, был изумителен, но у меня стояла цель — пообщаться с его автором. А нет ничего проще, чем привлечь внимание фотографа, прозябая у одной из его работ с шокированным видом. Результат не заставил себя долго ждать: вскоре ко мне подошёл высокий подтянутый мужчина с взъерошенными волосами, похожий на богатого студента-хипстера. Обознаться второй раз было бы не простительно. И как бы внутри всё ни подрагивало от восторга, виду я не подала, отчаянно стараясь заглушить подступающий восторженный писк.
