Стараясь меньше попадаться на глаза, я побрела на бак, поднялась по другой лестнице и тяжело опустилась на доски на носовом балконе. Удивительно, но пиратское безразличие, точнее, отсутствие сюсюканий, сочувственных шмыганий носом и качаний головами придавало сил. Вся эта жалость лишь подтверждает твою слабость и даёт повод ею воспользоваться. Иногда это полезно: нельзя всё время быть человеком из вибраниума в мифриловой кольчуге. Сейчас же я была благодарна, что не имею права (или не хочу им пользоваться) на девчачьи стенания, страдания и пожизненное освобождение от любой нагрузки, что тяжелее пережёвывания безе. Назвался груздем, полезай в кузов.
Одно только не давало покоя. Я буквально чувствовала, как в душе разверзается чёрная дыра. Мысленные битвы с самой собой в попытке всё исправить походили на сизифов труд. И затем так некстати появился мастер расковыривать раны.
Я сидела у бушприта, оперев локти на колени и уронив голову. Позади прозвучали шаги. Я мысленно застонала.
— Дорогуша, не пристало это героям прятаться! — Воробей заявился в своей обыкновенной манере благодушного раздражения. Я медленно подняла голову. Даже в ночной тьме зрелище Джека не особо порадовало. Он дёрнул подбородком и отвернулся, с интересом изучая огни Тортуги.
— Я убила человека.
— Бывает, — пожал плечами пират, даже не обернувшись.
— Я убила человека! — голос прозвучал хрипло, надломлено. Кэпу было абсолютно всё равно, будто он услышал, что я съела его порцию брокколи. Внутреннее состояние не поддавалось описанию, обличению в слова. Перед глазами у меня стояла покрывающая душу ужасом картина: выпученные глаза неизвестного мужчины, искажённое гримасой лицо со слетевшей давно маской, искривлённый сиплым криком рот. Он бесконечно долго заваливался набок, пытаясь дотянуться рукой до дыры в груди. Меня испепелял и одновременно замораживал кровь в жилах взгляд мертвеца, отчаянно цепляющегося за жизнь. Меня мучило чувство вины, смешанное с оправдывающим гласом рассудка, разрывало на части, не давало забыться.
Наконец Воробей соизволил обернуться. В глазах сверкнули блики моря.
— Ну, мир весьма жесток, — качнул он головой. — Иногда это просто необходимо.
Я отчаянно затрясла головой.
— Необходимо?.. Как… Я не понимаю… не могу принять… Как можно судить, чья жизнь важнее?
Джек Воробей опёрся о борт и раздвинул локти на планшире.
— Ну, твоя-то поважнее будет, ибо она твоя. К тому же, — заметил пират, — мерзавец, что нападает на безоружную и… милую девушку, того заслуживает.
Вырвалась усмешка.
— Конечно. Ты так легко судишь о ценности человеческой жизни, Джек, но сам-то предпочитаешь избегать насилия. — Кэп ответил шумным философским вдохом. — «Что биться? Лучше договориться».
На пару секунд воцарилась задумчивая тишина: то ли Джек вновь удивлялся цитированию, то ли готовил ответ на вопрос.
— Поверь, дорогуша, рано или поздно наступит момент, когда перед тобой прояснятся все границы и меры этой ценности. Ты поймёшь, что жизнь, когда она чужая, — не стоит ничего, и нет ничего дороже, когда эта жизнь — твоя. Вот и вся философия. Главное — не сойти с ума от этого осознания и не превратиться в… — он запнулся, словно не решился ляпнуть лишнего, — чудовище.
Этот короткий монолог был слишком серьёзен для балагура капитана Воробья, и я в очередной раз поняла, как много о нём не знаю, как много хотела бы узнать.
— Вот, значит, как? А сам-то ты, Джек? Ты готов был погубить сотню человек во имя собственной шкуры!
— Но ничего не вышло! — мгновенно заметил Воробей.
— Но ты хотел! — не унималась я. — Это ли не шаг к обращению в чудовище?
— Это другое! — Кэп резко отмахнулся. — Знаешь, в чём разница? Тогда у меня была цель, смысл, ради чего жить. Именно жить. А каждый из них просто влачил жалкое и никчёмное существование, и служба на «Летучем Голландце» была бы лучшим, что когда-либо случалось в беспросветном тлене их жизни! Ясно? — В порыве пылкого возмущения Джек вытянулся и отчасти грозно нависал надо мной. Было видно, его задели за живое. Я чувствовала это — тот же надлом, что внутри меня. Вряд ли Джеку Воробью предоставлялся шанс, а если и случалось, вряд ли он им когда-либо пользовался, шанс признать свои ошибки. — Думаешь, я жалею? — Я учуяла наигранную надменность в голосе. — Нет. — Он ничего не пояснил, лишь коротко добавил: — И ты не будешь.
Напряжённое молчание подковало ночную темноту. Я задумчиво уставилась в едва различимые коленки; «жемчужный» капитан вновь отвернулся к порту. Против ожидания этот разговор не расковырял червоточину в душе. Пусть и не залечил, но помог заключить в рамки, не дать разрастись ещё больше и поглотить полностью. От того, что случилось этой ночью, мне никуда не деться, этого не забыть, как ни старайся. В голове сформулировался один простой вопрос: «Променяла бы ты свою жизнь на жизнь этого незнакомца?», и я дала на него вполне трезвый и взвешенный — отрицательный ответ. Не знаю, чего добивался Джек, да и вообще, пришёл ли он во имя моральной поддержки или просто из любопытства, но я смогла закрыть глаза и примириться с тем, что вижу пред мысленным взором. Интересно, знал ли он, как помог мне? Я долго и бесплодно ворочала языком, подбирая нужные слова, и, едва они пришли на ум, Джек молча и совершенно внезапно ушёл. Просто ушёл. Просто оставил меня. «Чёрт… Спасибо вообще-то!»
Ночь выдалась слишком долгой. Эмоции улеглись, разум прекратил биться в истерике, и навалилась невыносимая усталость. Тело обратилось в один целый очаг боли. Я с трудом добралась до кормы и завалилась на койку, тупо уставившись в потолок. Пахло гарью, морем и печёными яблоками. Я лежала как кукла, таращась во тьму и изредка моргая. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем меня сморило. Проснулась я через несколько часов: серел рассвет, по верхней палубе гулко разносились шаги вернувшихся участников облавы. На короткий миг, пока тяжело открывались веки, мне показалось, что всё случившееся — лишь чересчур реальный ночной кошмар, но облегчённому выдоху помешала окровавленная повязка на плече и искажённый голос.
На лицах собравшихся на палубе ясно виднелся отпечаток неудачи, а в их глазах — непогашенный огонь мстительного гнева. Джеймс что-то крайне резко высказывал Барто на мостике, а тот лишь качал головой, поджав губы. Завидев меня, капитан бросил отрывистое указание старпому и направился на шканцы. Холодность его лица сменилась беспокойством и сочувствием. Я шмыгнула носом, и ноги отчего-то понесли меня на место пожарища. Катастрофы избежать удалось. Никакого функционального вреда пожар «Призрачному Страннику» не нанёс.
— Я сожгла твой китель, — первое, что прозвучало, когда Уитлокк нагнал меня.
— Ты спасла мой корабль, — как-то неловко ответил он.
Я вошла в каюту, раскидывая ногой полусгоревшие стулья, истлевшие лохмотья и пепел множества сожжённых бумаг.
— Я вот всё думаю, как хорошо, что ты не любитель рома, — усмехнулась я, протирая стекло от копоти. Джеймс натянуто улыбнулся. — Могло быть и хуже, да? Должно было быть?
Уитлокк напряжённо повёл скулами.
— Они явно знали, что делали. И когда, — натужно выговорил он, словно бы сознавался в собственном преступлении. Верно, напавшие своё дело знали: сначала поджечь капитанскую каюту, затем, когда огонь распространится, подпалить крюйт-камеру, убить вахтенных и, когда корабль взлетит на воздух, всё спишут на несчастный случай.
— Изверги, — вздохнула я, — здесь было так уютно. — Я обернулась. — Его не поймали? — прозвучало даже не как вопрос, а как утверждение. Уитлокк отрицательно покачал головой. Пронизывающий взгляд застыл на его лице, но капитан прятал глаза, якобы оглядывая сгоревшие апартаменты. Я поджала губы и лишь многозначительно кивнула. Так и не дождавшись каких-либо пояснений, я направилась прочь.
— Прости, что заставил пережить всё это, — виновато прозвучал пиратский голос.
Я обернулась.
— Это не твоя вина. И… всё в порядке.
