— Хм? Ты так уверена? — Я молча кивнула. — Кроме меня, здесь ещё сотня человек, — заметил кэп.

— О, уверена, ты не дашь меня в обиду, — улыбнулась я.

Кэп скользнул медленным взглядом вверх по мачте.

— Так ты меня знаешь? — несколько минут спустя спросил он. Мой самый непонимающий взгляд был ответом. — На Тортуге, — как бы напомнил Джек, — ты утверждала, что мы взаимно знакомы. А ещё, что я убил тебя, — хохотнув, добавил кэп.

— И? — недовольно выдавила я.

— У меня отличная память на лица.

— Как видно, не на все, — едва слышно прошептала я, но громче пояснила: — Это была уловка. Сыграть на чувстве вины. Чтобы попасть на борт.

Воробей повел бровями.

— И почему именно ко мне?

От негодования ногти процарапали бороздку на стойке лестницы. Черт возьми, Джек Воробей! Здесь я должна задавать вопросы!

Я поднялась, поравнявшись с пиратом взглядом. Джек принял самый располагающий вид, а глаза словно бы отражали всю суть понятия «непринужденный разговор». Мне же было жутко обидно и… больно. Потому, что правда — как оказалось, только моя правда, — в ушах всех остальных звучала безосновательной выдумкой.

— Корабль «Черная Жемчужина», — многозначительно повела я глазами и направилась прочь. Затем, остановившись, обернулась: — Говорят, он быстроходен, даже неуловим.

Сохранив в памяти образ ошарашенного капитана Джека Воробья, я ушла в каюту под руку с чувством собственного превосходства. Наверное, кэп догнал бы меня, но его отвлек возглас матроса: ветер, менявший направление, развернул парус и вырвал трос из мозолистых рук. Последние лучи солнца угасли в настигающей нас грозовой тьме.

На моем веку нечасто случались штормы, но этот — обещал стать самым страшным. Я долго ворочалась на жесткой постели. Все лучше приживалась мысль, что капитан Воробей ненастойчиво хочет выжить меня с судна. Едва приоткрылась дверь в мир снов, меня швырнуло на палубу с остервенелостью разгневанного тролля. Приподнявшись на локтях, я попыталась сообразить, что происходит. Палуба ходила волнами, словно бы вместо судна подо мной паровозик на американских горках. Ливень вгрызался в стекло и обшивку, будто сверху обрушилась не вода, а тысячи кинжалов. От воя ветра волосы вставали дыбом. И всем этим дирижировал дуэт грома и молнии. Зря я поднялась на ноги. Никогда бы не подумала, что ходить — настолько трудно. Пару минут попытавшись балансировать меж переборок, я почувствовала приступ морской болезни и в панике понеслась на палубу. Намертво прилипнув к борту, я отчаянно хватала ртом воздух, чтобы унять рвотный позыв, и даже не обратила внимания на творящийся кругом ад. Бедные матросы бросались в отчаянную схватку с ураганом, пытаясь убрать паруса, тянущие корабль в кипящее морское варево. Пиратов швыряло меж бортов. Волны захлестывали палубу, сбивая с ног. Дерево намокло и скользило под ногами. Я подняла голову как раз вовремя, чтобы увидеть несущуюся на меня стену воды. Ноги прилипли к палубе. Вместо того чтобы бежать или хотя бы пригнуться, я лишь испустила полный ужаса крик. Волна врезалась в правый борт, сметая меня с легкостью пушинки. «Жемчужина» накренилась, и я по инерции покатилась дальше, со скоростью света понимая, что фальшборт меня не спасет. Морская пучина была в нескольких дюймах от моего тела, когда меня кто-то, не очень благородно, схватил за шкирку. Я перевалилась за планшир, повиснув, как щенок, и пытаясь хоть за что-то ухватиться. Корабль снова накренился, но уже на правый борт: тело подбросило вверх, и все та же добрая рука приземлила меня на палубу. От удара в глазах потемнело. Запнувшись о мою ногу, рядом рухнул матрос, тут же облив потоком отборной пиратской брани. Я практически ни слова не поняла. Инстинкт самосохранения посоветовал срочно убираться из-под ног и с глаз долой. Кое-как поднявшись на четвереньки, я поняла, что на двух ногах мне не устоять. И снова сильный крен: как шайба, я поскользила к борту, но пальцы вовремя вцепились в решетку трюмного люка. Мне было так плохо, что даже страх отступил на второй план. Перед глазами все плыло. Конечности не слушались. Лишь пальцы упрямо сжимали толстые прутья. Надо мной витало множество голосов. Точнее, это был ор, тщетные попытки перекричать бурю. Меня захлестнула волна отчаяния: на спину обрушивались брызги, дождь хлестал по лицу… Я заревела — как маленький ребенок, что никак не может встать на коньки. Как вдруг боцман — я разглядела лишь его серьгу — подхватил меня подмышку, как мешок, и потащил прочь с палубы. Я не помню, как оказалась в каюте, запомнился лишь вздох облегчения, перед тем как рассудок смылся куда подальше.

Утро настало в полдень. Все тело затекло, будто меня замуровали лет сто назад, как мумию. Лежа на спине, я медленно разлепила глаза, взгляд уперся в потолок. Прислушиваться к ощущениям было не лучшей идеей. У меня никогда в жизни не было похмелья, но сейчас мне казалось, что выглядит оно именно так. Стоило двинуться, и тело оповестило о том, что болит каждая клеточка организма, а вместо желудка какой-то скукоженный комок. «Я что, соль грызла?» — возмутилась я, проведя языком по губам. Соль чувствовалась и во рту, и даже на стенках горла. Довершала весь набор жажда, как у еврея, вышедшего из пустыни. Набравшись мужества, я выползла на палубу. Погода стояла чудесная. На небе легкой дымкой проплывали тончайшие облака. Свежий ветер приятно забирался под рубаху и тревожил прилипшие ко лбу волосы. Наверху спокойно дремали матросы в тени парусов. У штурвала, наставленчески беседуя с юнгой, бдел мистер Гиббс. «Черная Жемчужина» рассекала морскую гладь как ни в чем не бывало. Однако смотреть на всю эту идиллию глазам оказалось больно. Шмыгнув носом, я направилась к капитану.

— Ужасно выглядишь, — поприветствовал меня Джек, едва завидев.

— Спасибо, — автоматически ответила я, а потом сообразила: — Что ты сказал?

Вместо ответа капитан указал на зеркало в дальнем углу каюты. Из него на меня взглянул живой мертвец, попавший под экипаж на ипподроме. Бледное лицо с таким измученным выражением, что ярко синевшие под глазами полукруги против обыкновения придавали ему живости. Слева на лбу краснела царапина длиной в палец. Из-под того, что раньше звалось прической, поблескивала одна изумрудная сережка. Мне показалось бесполезным считать синяки на руках и ногах. Поэтому, чтобы лишний раз не наблюдать «паркинсон» на своих синеватых ладонях, я уселась в кресло напротив Джека, сжимаясь как можно компактнее.

— Поешь? — наконец заботливо поинтересовался кэп. На его раскрытой ладони заманчиво поблескивало яблоко. Я молча взяла фрукт. Сочный треск порадовал желудок, и на губах, помимо сладкой дорожки, заблестела неуверенная, но благодарная улыбка. Я грызла яблоко, словно в гостях — когда тебя, ребенка, родители взяли с собой, и ты сидишь в конце стола, тихо ковыряешь вилкой салат, стараясь не издавать ни звука, иначе внимание переключится на тебя и на поиски будущего жениха. Понемногу, когда первые кусочки яблока отозвались в желудке радостным урчанием, заработал мозг. В памяти все ярче всплывали картины прошлой ночи под недоуменное мысленное восклицание: «Господи! Как же я выжила?!». Джек вернулся к изучению карты, делая вид, что меня здесь нет. Азимут блуждающего взгляда постепенно увеличивался, но пока не приобретал четкость и умение фокусироваться. Ровно до того момента, как глаз не зацепился за зеленый камешек, поблескивающий на левом рукаве пирата, с внешней стороны. Я перестала жевать и вперилась взглядом в сережку. Либо кэп, пока я спала, снял аксессуар с моего уха и нацепил к себе на рукав, либо она застряла там прошлой ночью, когда Джек затаскивал меня обратно на палубу. Подумав, я вымолвила:

— Я же говорила, ты не дашь меня сбросить за борт. — Джек замер, приподняв ладонь над столом, а затем поочередно опустил пальцы на карту. — Спасибо, — искренне заулыбалась я. Приятный румянец окрасил щеки.

Карие глаза с хитрецой глянули на меня.

— За что?

— Ты вытащил меня ночью. Я бы утонула. — Я неуклюже улыбнулась. Это новый способ скрыть паузы, когда не знаю, что или как сказать.