Я, и вправду, не понимала, о каком выборе идет речь. Её речь казалась и правдой, и надуманным многословием. И все же что-то серьезное крылось за этими словами.
─ Ты не думала, что ждет тебя и двух твоих друзей, когда окончится ваше путешествие? ─ спросила она, словно подталкивая к сенсационному открытию.
Конец нашего путешествия… А разве он был? Точнее, разве виднелся настолько четко, чтобы уже волноваться на его счет? По-моему, впереди зияло беспросветное множество неизвестности. Гадалка явно пыталась вложить в свои слова более сложный и тяжелый смысл.
— Я не понимаю, — прошептала я.
— Кому, — она наклонилась почти к моему лицу и договорила одними губами, — достанется ваша находка?
Я резко отстранилась, словно ожидая удара. Как она могла так много знать! Она не имела права! Не обращая на мое замешательство ровно никакого внимания, мулатка продолжила:
— Рано или поздно перед тобой станет выбор: кому спасти жизнь. И выбор этот, знаю, не из легких. Высшая несправедливость класть этот груз на твои плечи, но… Увы… И я представляю, как тяжело тебе будет спасти одного, убив другого. Ведь, признаешься ты себе или нет, ты, скорее, умрешь сама, чем примешь решение. Но, скажу тебе, это не выход. Это ничего не решит.
Я и сама не поняла, как задрожало дыхание и на глазах навернулись слезы. Все виделось так ясно. Ни одно слово не могло покинуть губ.
— Но что, если я смогу тебе помочь и избавлю от этого выбора? Я спасу их обоих.
— Здорово. За это я продам душу? — не удержалось внутреннее я от сарказма.
— Я беру плату, но душа твоя мне ни к чему.
— Так что тогда? — Я шмыгнула носом.
Незнакомка поиграла перстнем на правой руке, размышляя.
— Хм, — наконец изрекла она, подведя глаза к верху, — твоя глубокая печаль в тот момент будет лучшим казначеем. Тогда и сочтемся.
Я тяжело вздохнула. Все это так сложно, явно за этими словами крылись подводные камни. Могла ли я ей верить и уж тем более вверять наши жизни? Но ведь отказаться никогда не поздно. В ответ на её вопросительный взгляд я лишь молча прикрыла глаза.
— Диана! — донеслось со стороны. Я глянула туда, где Джек активно махал мне рукой, а когда обернулась обратно, гадалки и след простыл. Не успела я прийти в себя, как капитан материализовался под боком и, подхватив за талию, повел в другой угол таверны. — Прошу любить и жаловать, мисс Диана. — Джек бесцеремонно подал мою ладошку своему новому знакомому, чтобы тот оставил на ней пьяный и жутко противный поцелуй.
— Так вы та самая? — прогундосил он.
Я метнула в Джека гневный взгляд и собралась уйти.
— Ну же, цыпа, не артачься. Мистер Гаас хотел поближе тебя лицезреть. — Кэп насильно усадил меня за стол, пока мистер Гаас неистово сжимал мое запястье в мозолистой руке. — Кажется, кончился ром, — улыбнулся Воробей, — пойду принесу.
Когда он скрылся, мистер Гаас, тщательно проговорил:
— Вы любите море, мисс Диана? — Причем мое имя он буквально выплюнул, и капли слюны приземлились на тертый стол.
— Очень, — скривилась я. «Кавалер» деловито подпер рукой подбородок — чтобы голова перестала вращаться во всех немыслимых плоскостях.
— Соврал, старина Джек, — с икотой сообщил он.
— Правда? — Я тщетно попыталась забрать свою руку.
— При свете этих, — он попытался дунуть на расплывшуюся по столу свечку, — огней, вы изумительно прекрасны. И я ни о чем не жалею.
— О чем вы не жалеете? — переспросила я.
Мистер уже открыл рот, но тут на стол с плеском приземлились две кружки, тут же переманившие к себе часть его драгоценного внимания.
— Видишь, в твоем присутствии человек забывает обо всем, что гнетет его, — промурлыкал капитан Воробей.
Гаас залпом осушил кружку, явно потерял ориентацию, но умудрился оставить на моем запястье, помимо синяков, ещё один липкий поцелуй. Я не вытерпела и резко выдернула руку из его цепких пальцев. Он попытался возмутиться, но замер на несколько секунд, потом рыгнув, как африканский носорог, успокоился головой об стол. Мне хотелось потерять сознание от ощущения противности. Левая бровь Джека приподнялась, описывая, что кэп несколько удивлен столь ранним окончанием банкета.
— За чей счет гуляем? — вклинился голос прислужницы. Подбоченясь, она взирала на нас так, что не оставляло сомнений — ударить, даже пирата, для неё, как вдохнуть.
— Платит он, — расплылся в кошачьей улыбке Джек, указывая на мистера Гааса. Пока девица обшаривала его карманы, капитан «Жемчужины» схватил меня под руку и чуть ли не бегом повел к выходу.
Не успели мы выйти из-под крыши заведения, как вслед прилетело: «А ну, держи их! Никто не пьет в моей таверне даром!».
— Ты априори ни за что не платишь? — возмутилась я.
— Я экономный, — ухмыльнулся Джек. И мы бросились бежать.
Несмотря на то, что кэпа окружал стойкий аромат рома, походка и бег ничуть не отличались от его обыденных, трезвых манер. Погоня за нами оказалась ленивая и отстала, едва мы преодолели пару-тройку переулков.
— Мерзавец! — Тут же предъявила я претензию, толкнув Джека в грудь, едва мы остановились. — Ты хотел мной расплатиться!
— Но он рассказал, что нам нужно.
— Ты! Хотел! Мной! Расплатиться! — вновь заорала я. Две куры покосились на нас и, возмущенно кудахча, скрылись в амбаре.
Воробей отступил назад, его лицо приняло ангельское выражение.
— Дорогуша, я просто искал срочный выход из критической ситуации, — объяснил он, перебирая пальцами. — Я бы не дал тебя в обиду, — добавил Джек бархатным тоном. Я уж хотела было умилиться этому и все простить, но услышала: — Твой капитан бы придушил меня.
Я закачала головой.
— Ты неисправимый эгоист и мерзавец, Джек Воробей, — устало проговорила я и направилась к пристани.
В данный момент, пожалуй, выбор, о котором недавно шла речь, заботил меня менее всего. Рассерженная, уставшая, с раскалывающейся головой я вернулась на «Черную Жемчужину» раньше Джека и, не дожидаясь никакого внимания, свернулась калачиком на канатах у борта и быстро заснула. То ли канат попался жесткий, то ли внутреннее шестое чувство никак не могло успокоиться, но не прошло и пары часов, как сон исчез, словно не бывало. Палуба тонула в матросском храпе. Вздохнув, я подошла к борту и взглянула на светящуюся пирамиду города впереди. Ночь — самое время для мелодии перестрелок. Но, помимо грохота выстрелов, доносившегося с суши, слух тронул ещё один посторонний стук. Внизу покачивалась на волнах и билась о борт шлюпка. И стояла она ровно там, где её оставили в моё возвращение. Похоже, капитану Воробью даже крайне важное дело не мешало развлекаться. Не знаю, с чего мне вдруг приспичило добраться до суши, но я ловко перебралась в шлюпку. Много калорий ушло, чтобы утлая лодчонка заскребла, наконец-то, по песку. Вытащив лодку на сушу, я направилась бродить по городу. Это была не самая лучшая идея. Затиший на Тортуге, видно, отродясь не бывало, и всего за каких-то десять минут меня: едва не задавил экипаж, рассекавший немыслимыми зигзагами, едва не пригвоздили к стене, промахнувшись в драке, и едва не сбросили в канаву. Пытаясь найти место поспокойней, я забрела к вершине холма, на котором поселился город. Хм, Тортуга — пиратский муравейник, ухмыльнулась я. Большинство таверн жались ближе к порту, где народу побольше. А здесь, почти в тишине, обитали те немногие, кто жил не разбоем и грабежами, а торговлей (зачастую, того, что награбили другие) и изготовлением того, что не всегда получалось украсть. На улицах изредка подрагивал догорающий фонарь, да кое-где из полуприкрытых ставень сочился желтый свет. Ноги лениво несли меня вперед, пока голова бесцельно перебирала клубок мыслей. Справа на облупленной стене резко замерла чья-то кривая тень, словно прислушиваясь. Я остановилась. Тень приосанилась и исчезла. Ведомая женским любопытством, я свернула в соседний переулок; он вывел меня к пересечению двух улиц. Фигура в широком черном плаще стояла спиной ко мне, против света. Зато фонарь за головой человека ясно осветил второго ночного скитальца. Джека Воробья. Не знаю, возмутилась или удивилась я первым делом, но вместо того, чтобы не совать нос в чужие дела, я попрала законы совести и соображения безопасности и притаилась за телегой с соломой. Поначалу эти двое говорили тихо, до меня долетали лишь окончания фраз, но потом фигура в черном резко стукнула капитана пальцем в грудь и прикрикнула:
