— Не советую додумывать то, что ты подумал! — пригрозила я, скрещивая руки.

Оставив Джека Воробья наедине с его увлекательным занятием, я быстро возвращалась в лагерь, слегка возмущённая, но вполне довольная тем, что кэп всё же заботился о «бытовых проблемах». Пусть и в своей манере.

— Признаю, люди умеют удивлять.

Закат вылизывал кипящее волнами море. Золотые лучи ныряли до самого дна. Вечерний бриз приносил частички солнца: они танцевали повсюду, окутывали, путались в волосах, проникали в лёгкие со свежими потоками воздуха. Я стояла у обрыва южного мыса. Трава щекотала босые ноги. Калипсо объявилась неслышно, внезапно, впрочем, как и всегда.

— Значит, решила всё-таки? — Богиня поравнялась со мной и сощурилась, как пантера, глядя на огненное солнце. — И не жалко?

Взгляд осторожно опустился: ветер шуршал листками бумаги, что я бережно держала в ладонях.

— История подошла к завершению. Должна начаться новая, с чистого листа, — тихо проговорила я. — Знаешь, один человек как-то сказал мне, что люди простые существа: одни борются за то, чтобы их запомнили, другие — чтобы не вспоминали. — Я подняла голову и, на мгновение прикрыв глаза, вдохнула бриз. — Я просто хотела оставить свой след на песке времени. Знать, что всё не просто так, что что-то останется позади. Когда придётся покидать этот мир, я уйду без сожаления — если буду знать, что есть что-то, что напомнит обо мне. И эти слова, эта история… Так будет справедливо.

— Я не об этом.

— Я знаю, — вздохнула я. — Нет, не жалею. Сожаления вообще странная вещь. Мы можем сожалеть о чём-то, потому что знаем, что получилось в итоге, но в тот момент, когда мы принимали решение, разве оно не казалось наилучшим? — Море было бесконечно красиво, вобрав сотни оттенков и полутонов. После всего, что пришлось вынести наедине с волнами, с жалящим ветром, такая красота завораживала. На душе тоже воцарился долгожданный мир. — Может, прозвучит слишком сентиментально, но… Проживать полностью каждую минуту до самой смерти гораздо легче, зная, что значишь что-то в чьей-нибудь жизни. Или значил. Прикоснувшись к чьему-нибудь сердцу, подарив глоток счастья… Только так можно доказать себе, доказать миру, что ты жил. — Пальцы крепче сжали бумаги, я кивнула с улыбкой. — И я — я была здесь: жила, любила, делала… сделала всё, чего желала, и это было гораздо больше, чем я могла представить! И… Эти записи… — Я впервые искоса глянула на Калипсо. — Просто хочу, чтобы они знали, что я отдала всю себя и сделала, всё что могла.

— Они?

— Кто-нибудь. Кого выберет море. — Губы богини тронула снисходительная улыбка.

Бриз подхватил густую пену у подножья мыса, затем взмыл вверх, унося с собой свежий запах моря, и умчался к сочной зелени гор. Я легко стянула ленту, что обвязывала кипу исписанных страничек. Тысячи слов, сотни событий, бесконечность чувств и эмоций — всё уместилось под выгоревшей изумрудной лентой из атласа. И теперь всё это я выпускала на свободу, а вместе с тем отпускала всё то, что скопилось в душе, всё, через что я глядела на мир, через что дышала. Листы сплочённо взмыли вверх, а затем отдались на волю ветра. Беспорядочно, сумбурно, путая имена и даты, понеслись прочь — искажая события, сменяя долгие рассуждения хаосом мыслей. Я следила, как ветер забавляется с ними, роняет, вновь подхватывает почти над самой водой, и как один за одним листы исчезают в тёплых волнах.

— Так ты считаешь, это правильно? — Калипсо даже стала ко мне вполоборота, словно её искренне интересовал ответ на этот вопрос.

Я поджала губы. Взгляд задержался, надеясь поймать уцелевшие листки.

— Я не знаю. — Я сцепила ладони и покачала головой. — Если я скажу «да» — это не будет полностью правдой; если скажу «нет» — это всё равно будет звучать эгоистично. Вопрос, наверное, в другом. Я влюбилась в сказку, в сказочный мир, а теперь — это реальность…

— О, и ты разочарована? — перебила Калипсо.

Я резко обернулась к ней.

— Ч-что?.. Нет, ни в коем случае! — голос прозвучал звонко, перебивая даже шумные крики чаек на гнёздах. — Этот мир, это место — самое прекрасное, что я когда-либо видела и могла бы вообразить. Он настоящий. Но… — взгляд потупился, — я боюсь.

— Новой жизни? Того, что теперь ты стала частью этого мира, теперь можешь умереть, не то что раньше, да? — послышалась ироничная издёвка.

Я закачала головой.

— Того, что недостаточно хороша.

Мне показалось, богиня усмехнулась.

— Хм, — задумчиво протянула Калипсо. — Для него? Или для этого мира?

— Для себя. — Я вскинула голову и обрисовала взглядом линию горизонта. — Мне не хватит сил, я не смогу стать и быть в полной мере той… такой, как хотела. Этот мир такой настоящий, живой, свободный!.. Я не уверена, что могу быть на него похожей.

Она подошла к самому краю, так что вниз посыпались комья земли, и искоса заглянула мне в глаза.

— Поэтому предпочитаешь сбежать?

— Сбежала я куда раньше. Это лишь возвращение к тому, что мне предначертано. — Я договорила и мысленно усмехнулась тому, как высокопарно прозвучала фраза, значащая вполне простое и понятное.

Калипсо покачала головой, оскаливаясь в широкой, чем-то даже пугающей улыбке.

— Решаешь за вас обоих — не за это ли ты так на него злилась?

— Да мне и тебя за это поблагодарить стоит, правда? — со смешком покосилась я на неё. Она только отмахнулась быстрым движением брови. — Может и так… Быть свободной вместе с Джеком — видит Бог, нет того, чего бы я желала сильнее! Но я не смогу быть его свободой, а становиться оковами не хочу. — Я сбросила вниз крошечный камень и прислушалась, будто бы и вправду моё ухо могло уловить едва слышный плеск. — У меня было достаточно времени, чтобы всё обдумать. Ты была права. Как бы хорошо мне здесь ни было, как бы сильно я ни цеплялась за этот мир, он отторгает меня. Законный порядок вещей, всё на круги своя… Так ты говорила? Пусть бы меня рано или поздно изгнали… — Даже спустя столько дней мне всё ещё понадобился дополнительный глоток воздуха, чтобы голос не задрожал. — Я не могу простить себе гибель Джеймса. И не смогу. Но я не переживу, если стану погибелью Джека.

Калипсо не ответила. Замерла, как изваяние, позволяя ветру играть с волосами, с бесчисленными кружевами на юбках, из-за которых казалось, будто одежда её соткана непосредственно из непокорных волн. Я выдохнула и подняла глаза к небу. Нежные облака, будто небрежные мазки невидимого художника, разбавляли густую синеву, плавно извивались, закручивая тончайшие края, и устремлялись на север, когда на закате полыхали огнём не облака, а гигантские воздушные замки. Солнечный диск коснулся горизонта.

— Только не любив, можно отпустить.

— Что? — обернулась я к Калипсо.

Богиня долго вглядывалась в бахрому облаков на западе.

— Эти слова сказал мне Джеймс Уитлокк.

У меня перехватило дыхание. В голову хлынул поток сумбурных мыслей: глупых, невероятных, отчаянных.

— Уж не знаю, как случилось, что твой капитан избежал забвения, но за очередным визитом в людской мир я прознала, что он в поисках могущественного… средства от своей печали, — неспешно заговорила Калипсо, не замечая моего лихорадочно блестящего взгляда. — Я нашла его, хоть он и думал иначе. — Она внезапно посмотрела на меня большими тёмными глазами. — Уитлокк искал тебя. — Богиня усмехнулась и с лёгкой улыбкой недоумения продолжила: — Я глядела на него, пытаясь понять, что же мне помешало, но, увы, так и не выяснила. Я сказала, что ты слишком далеко, что ему тебя не отыскать, даже пытаться не стоит, и лучшее, что он может, это отпустить тебя и позабыть навсегда. О! Эта злость, что адским пламенем вспыхнула тогда в его милых наивных глазах! — Она вскинула руку, словно хватая пальцами те эмоции, о которых говорила. — Он ударил бы меня, будь я мужчиной или знай он о моей истинной природе. И всё же, — Калипсо обернулась ко мне и заставила смотреть прямо на неё, — славный Джеймс Уитлокк выдержал мой взгляд и ответил: «Только не любив, можно отпустить». — Сорвался дрожащий выдох. Я опустила голову, прикрывая глаза. — Что поделать, он подал мне чудесную идею тогда… Ну, не будем об этом, верно?.. — забавляясь, спохватилась морская богиня.