— А где мне ещё быть? — едва ворочая языком, протянул Джек.

Я скрестила руки на груди.

— На корабле. Со своей командой.

Кэп неуклюже перевалился в надежде удачно стать на ноги, но не рассчитал и загрохотал на пол. Я шагнула было к нему, чтобы помочь, затем остановилась. Спустя несколько секунд сосредоточенного сопения Воробью удалось взгромоздиться обратно на скамью и принять почти сидячее положение. Обследовав содержимое пустых бутылок и трёх кружек, Джек нашёл искомое и после долгого глотка и звонкой отрыжки злобно стукнул по столу.

— Он украл её! — Голова его описала дугу, взгляд поймал меня в фокус. — Барбосса украл у меня мою «Жемчужину», — с болезненной улыбкой проговорил кэп. — Снова.

Я покачала головой.

— Нет, она здесь. В порту.

— Пфф! — как можно отчётливее попытался выплюнуть пират, но в итоге зашёлся кашлем. — Это просто… — Его глаза съехали с меня куда-то в угол. — Пепел.

— Мы можем её починить.

— Могли бы… — растянуто поправил Воробей и посмотрел на меня. — С тем золотом, что этот мерзавец стащил из-под носа! Компенсация?! Абордажный крюк ему в глотку, а не копе… коме… — Джек махнул рукой.

Я направилась ближе к нему.

— Послушай, — голос зазвучал мягче, человечнее, — этим золотом ничего не кончается. Можно…

— Пойти на Тортугу? — состроил удивлённую гримасу кэп. — Да! Хотя погоди… — Он задумчиво перебрал пальцами по затылку, а затем выпятил губу. — Нельзя, ведь теперь там всюду королевский флот.

Я развела руками.

— Можно иначе заработать… Выйти в море…

— Да-а-а-а-а… — растянул Джек, и его взгляд постепенно приобрёл всё менее адекватный оттенок, растворяясь и проходя сквозь меня. — А для этого нужен корабль. А чтобы его починить, нужно выйти в море, а для этого нужно судно… — Кэп поднял плечи. — Очередной круг ада, — усмехнулся он, а затем оторвал от пола тяжёлый взгляд. — Как видишь, всё кончено.

— Ничего не кончено, пока твой прах не развеян по ветру! — вспылила я. Джек болезненно сощурился при высоких нотах голоса. Я оперлась ладонями о стол, склоняясь ближе. — Знаешь, я всё ещё не могу простить тебя. Я всё ещё чувствую ненависть. Хоть совершенно этого не хочу. Это ничего не изменит, да и моей вины во всём не меньше. Я устала, Джек, устала быть сильной! Я хочу так же поднять лапки кверху и ждать, когда всё само собой рассосётся… — Слетел шумный выдох. — Очень хочу. Но так не бывает, ты сам говорил, сам это знаешь. Мне было бы проще повиноваться тебе, уйти и… бросить всё это. — Он пугающе улыбнулся и указал на дверь. — Но, видишь ли, ты и есть та самая причина, по которой я всё это время продолжала двигаться дальше. То ли из любви, то ли из желания придушить тебя собственными руками.

— Ну и для чего? — качнул головой Джек.

Я заглянула в его блестящие от алкоголя глаза, будто там был начертан ответ. В царившем полумраке радужка пиратских глаз потемнела, и взгляд, обыкновенно подсвеченный особым коварством и задором, теперь вызвал желание отвернуться, уйти и обезопасить себя от тех демонов, что рассматривали меня сквозь эту черноту. Джек не умел обращаться с чувствами, с серьёзными чувствами, и поэтому предпочитал строить из себя идиота, прятаться под шутовской маской и не замечать, не цепляться за что-то важное, потому что давно измерил цену потерь. Потому со всеми старался держать дистанцию, не допускать крючков в сердце, чтобы не усложнять себе жизнь. И единственная, кому дозволено было нарушить это правило, — «Жемчужина». На протяжении долгого времени она была его другом, боевым товарищем, домом. Его свободой. И настроение Джека можно было понять.

Кэп был слишком пьян для серьёзных откровений или вдохновенных речей, да и вдохновения во мне набралось разве что для того, чтобы подтолкнуть висельника к краю табуретки. Я выровнялась, глядя на пирата сверху вниз.

— Всё равно нельзя отчаиваться, нельзя сдаваться.

— А я и не отчаююсь! — воскликнул Воробей. — Я пью! У меня… этот… как его… заслуженный отдых, смекаешь? — Голос его становился всё громче. Джек подскочил, ухватился за столешницу, чтобы не упасть. — Имею я, в конце концов, право отдохнуть от всех вас, а?! Так что вон! — В дверь полетела бутылка. Я невольно попятилась. — Прочь! Уходи! — почти прорычал капитан.

— Хорошо, — кивнула я, — я уйду. Но я вернусь.

Прежде чем за спиной захлопнулась дверь, Джек успел бросить вслед что-то гневное и неразборчивое.

— Ну что? — Гиббс бдел на лестнице и тут же подскочил ко мне.

Я резко выдохнула, проводя руками по голове.

— Мистер Гиббс, — взгляд полз по свисающим с потолка безыскусным светильникам, — мне нужно, чтобы вы собрали команду утром на «Жемчужине».

— Ну, это будет несложно… А что Джек?

Я ободряюще улыбнулась.

— Он присоединится к нам позже. — Гиббс понимающе кивнул. — Но пусть ему разбавляют ром.

— Ещё? — ахнул старпом. Я подавилась сухим смехом.

Возвращалась на «Чёрную Жемчужину» в одиночестве, не разбирая дороги, ориентируясь не на местность, а на шестое чувство. Спешить было некуда: время только близилось к полуночи. Корабль выделялся на фоне разбавленного огнями звёзд неба, будто его породила адская тьма, а не умелые руки плотников, да только оголённые мачты маячили, как кресты, ожидающие распятия. Море всё ещё было тёплым, я смело вошла в воду, хоть знала, что на берегу осталась лодка. Мокрые босые ступни звонко шлёпали по пыльному дереву. Приостановившись, я распахнула створки дверей капитанской каюты. Стёкла на корме тускло поблёскивали от невидимого света. Посвистывал ветер. Я вдруг поймала себя на мысли, что ещё никогда прежде, даже в тот печальный момент у Исла-де-Лагримас, когда Джек считался мёртвым, ни его корабль, ни каюта не выглядели столь покинутыми, брошенными, так что мне пришлось побороться с нерешительностью, прежде чем войти и по памяти нащупать фонарь на стене. Повозившись с огнивом, сидя на коленях, я наконец выпустила в темноту рыжевато-жёлтый тёплый круг света.

Взгляд проплыл по каюте, и тут же захотелось потушить свечу, ибо во мраке зрелище не было столь печальным. В боковых окнах зияли дыры, в которых сквозил бриз. От чудесного гигантского стола осталось три бесформенных деревяшки. Джек Воробей никогда не брезговал собирательством, вернее, «коллекционированием», и теперь все эти «коллекции» золотой и деревянной посуды, всевозможных моряцких приспособлений, подсвечников, шкатулок со всякими мелочами, карт и свитков беспорядочно валялись на полу, у левого борта, на который у «Жемчужины» был сильнейший крен. Палубный настил засыпал плотный слой битого стекла, и я с жалостью взглянула на свои голые ступни: рундук с одеждой застрял у койки в противоположном углу. Вдруг глаз зацепился за песочные часы, что каким-то чудом не разбились, лежали на боку у самого окна. Я улыбнулась.

Куском доски я сгребла осколки подальше, подожгла ещё два канделябра, пропитывая каюту живым светом, и наконец отыскала сапоги. В уцелевших стёклах проявилось моё отражение, и взгляд против воли уставился на него. Верхняя юбка — мокрая и тяжёлая — опала к ногам, я спустила верх сорочки и медленно поднесла руку к шее, где чернел синяк в форме каблука. Пальцы скользнули ниже, к каменному рогу у соединения ключиц, затем по рёбрам, как по ступенькам, к области сердца. Я точно не знала, что хотела увидеть, но отсутствие шрама от пули — что на груди, что на спине — вызвало неуместную грусть, будто потерялось дорогое украшение. На деле невидимые следы Тайника были куда заметнее, чем те, которых не осталось на коже. Мне не следовало долго разглядывать ссадины на теле, порезы и кровоподтёки на рёбрах, чтобы не вспоминать о ноющей боли и не гадать, заработала ли я перелом. Но измученное отражение, больше похожее на проявившегося призрака, упорно тянуло на себя внимание. В «век прогресса» я бы уже давно лежала на диване с компрессом на голове в ожидании «скорой», что никак не хочет ехать, и прописывала в мыслях основные пункты завещания, а тут только ухмыльнулась: «Ну, по крайней мере, жива».