Деруа обвёл быстрым взглядом каюту, задержался на ковре у стола и двинулся ко мне, поправляя шейный платок.
— Non, вы правы. Вывести. — Солдаты вытолкали пирата вон. Француз галантно указал на дверь: — После вас, мадемуазель. — Он стоял близко. Так близко! Можно было дотянуться, выхватить саблю, бежать. С каждым мгновением промедления взгляд чёрных глаз становился всё напряжённее. Я молча вышла на пустующую палубу, и едва наши с Джеком взгляды встретились, мы оба поняли, что и как делать. — Прошу, — Деруа протянул пистолет.
Я напрягла руку до побеления пальцев, чтобы скрыть дрожь. Оружие тяжело легло в ладонь. Солдаты замерли по обе стороны от капитана Воробья. Я шагнула к нему. Астор замер за моей спиной.
— На колени. — Джек громко фыркнул. Его заставили. — Будет последнее слово? — вглядываясь в ромовую радужку, отстранённо спросила я.
Джек Воробей растянул коварную улыбку.
— Не промажь.
«Не сомневайся». Палец лёг на спусковой крючок. Опухшая ладонь буквально впилась в рукоять. Когда дуло указало точно в сердце, кэп едва заметно кивнул. Я мгновенно развернулась, дуло заглянуло в лицо французу, и спустила курок. Раздался щелчок, точно кто-то языком цыкнул. Со снисходительным одобрением. За спиной поднялась возня. Тут же, не давая опомниться, я метнулась к Деруа, пальцы зацепили холодный эфес меча. Мощный резкий удар наотмашь смёл меня на палубу. Во рту стало солёно от крови.
Деруа навис надо мной с победным оскалом.
— А как же наш уговор? — театрально удивился он.
— Ты убил Джеймса! — с яростным криком накинулась я на него. Деруа ловко увернулся, ударил по спине, выбивая воздух. Одной рукой я схватила его за плечо, другая поймала эфес меча, металл тихо зазвенел, покидая ножны. Француз тут же перехватил мою руку. Мощный удар коленом в живот будто перевернул все внутренности, мигом замутило. Сильные пальцы Деруа впились в шею, едва не ломая позвонки. Я только царапнула его ногтями по лицу, он впечатал меня в палубные доски, словно мешок.
— Ха, значит, не всё равно… — прилетело насмешливо, пока перед глазами расползалась темнота. Не успел взгляд сфокусироваться, я подорвалась в новой попытке разорвать его голыми руками, ведь говорил во мне не разум, не умения, не расчёт, а кристально чистая, неразбавленная, а потому слепая ярость. Наградой за это стал удар сапогом под рёбра. Пока я корчилась от боли, Деруа склонился, ухватил меня за подбородок и заставил глядеть в его смеющееся лицо, в полные садистского наслаждения чёрные глаза. Плевок кровью остался на манжете. Я безвольно рухнула на спину. Горло сдавило — француз наступил сапогом, постепенно надавливая всё сильнее.
— Чтоб… ты сгнил… в забвении! — прохрипела я. Погружаясь в тьму, взгляд поймал Джека Воробья, что был придавлен к палубе несколькими солдатами. Искры в глазах, если бы ими можно было ранить…
Карцер заполняла кромешная тьма. И это было к лучшему. Я слышала Джека, а он пытался услышать меня. Вонь плесени не ощущалась, её заменял устойчивый запах сырости, намешанный с гарью — трюм «Чёрной Жемчужины». От этой мысли вроде стало легче. Тишину, пробирающую до дрожи, разбавлял шум крови в голове — какой-то неправильный, совсем не похожий на шёпот моря, когда подносишь раковину к уху.
— Диана? — От меня остался бесчувственный мешок костей, так что Джеку не суждено было услышать отклик.
— Джек, ты? — вторгся осторожный вопрос.
Со стороны Воробья донёсся шорох.
— Гиббс! Ах ты старый чёрт! Выбрался всё-таки!
— Ну, — протянул старпом, — нет вообще-то. Я в камере. Как и все остальные. — Загудели низкие голоса. Послышалось разочарованное сопение. — А вы как здесь? Чего они нас сюда перевели? — заволновался моряк.
Джек Воробей, судя по ёрзанию и позвякиванию цепей, уселся у решётки. Все пленники молчали. Вопрос Гиббса так и остался без ответа, возвращая карцер в мрачную тишину. В кромешной тьме, где единственным свидетельством того, что ты не оказался на краю Вселенной, служило чужое дыхание, «Жемчужина» походила на сгинувший корабль, неприкаянный призрак, что с неупокоенной командой скитался по морям в поисках невозможного спасения. Быть может, это и был план Деруа? Обречь нас на одиночество? Пока от жажды, голода и тьмы не начнём терять рассудок? Пока в кровь не сотрём руки, пытаясь выбраться из-за решёток?
Слёзы, — которых, казалось, не осталось, — заскользили по щекам. Никогда в жизни так не плакала: тихо и спокойно, будто бы боясь нарушить тишину, боясь быть услышанной.
Что-то стукнуло над головой. Затем снова и снова. Застучали сапоги. Джек звякнул цепями. Топот сменился частым грохотом, будто протащили что-то тяжёлое. Поскрипывали доски, что-то падало, сквозь редкие щели просыпалась пыль и обрывки французских фраз.
— Ох, не к добру это, — через какое-то время с досадой проговорил Гиббс, явно что-то распознав.
— Порох… — как-то обречённо выдохнул кэп.
Голоса забормотали, загудели — взволнованно, нестройно, с надеждой обращаясь к капитану. Их прервал смех: хрипловатый, приглушенный и оттого более жуткий, будто потусторонний. Затем из темноты донеслось:
— Француз любит красивые зрелища. Взорвать такое судно — чем не красивое зрелище?
Я впервые двинула головой, разлепляя опухшие, склеенные кровью губы. Потому что голос сулил невозможное.
— Барбосса? — Вопрос прозвучал хрупко и так похоже на поскрипывание стекла под гвоздём.
— Барбосса?! — подхватил Джек, громыхая цепями о решётку. — Что ты тут делаешь? — возмутился он, будто Гектор заявился к нему в каюту с утра пораньше.
Капитан «Мести королевы Анны» снова рассмеялся.
— Расплачиваюсь за то, что прислушался к тебе, когда ты убеждал меня, что девчонка не опасна. Ну что ж, теперь мы все буквально и фигурально в одной лодке. Надеюсь, ты доволен.
Мне бы стоило удивиться, но сил на это не осталось. Я приняла как должное, что тот, кого я считала мёртвым от моей руки, теперь радовался пусть и странному, но восстановлению справедливости.
Капитан Воробей же был иного мнения.
— Если бы кто-то не профукал и Меч Тритона, и корабль, никто не сидел бы сейчас здесь! — парировал он.
— Джек, Джек… — с наставнической улыбкой в голосе протянул Гектор Барбосса. — Знаешь, я дожил до тех лет, когда на пороге смерти не ищешь виновных. Ты, давай, импровизируй. Я же готов пойти ко дну со своим кораблём.
— Это. Мой. Корабль, — безапелляционно заявил Джек. Барбосса счёл достаточным ответить философской усмешкой. Через минуту шумного молчания Воробей спросил: — И как ты попался?
— Подружка разве не рассказала? — отозвался Барбосса. Я рвано выдохнула. — Она сбросила меня за борт. — Почему-то в голосе шкипера прозвучали весёлые нотки, точно его забавляла ситуация. — А второй бриг француза выловил из шторма. И знаешь, Джек, если бы…
Приближался частый топот. В глаза ударил свет фонаря, ослепляя. Несогласно заскрипели петли в решётках. Меня подхватили под руки и потащили куда-то, считая коленями ступени трапа, следом Джека. Никто не упирался, и вот уже предвещающий наступление вечерней прохлады бриз прошёлся по свежим ранам.
— Бойль?! — Взгляд наткнулся на него сразу же, едва сапоги скользнули по доскам верхней палубы. В голову хаотичным потоком хлынули картинки, как в стереоскопе: все те «невинные» бессмысленные разговоры, «случайные» моменты, вопросы «невзначай», «недоразумения», за которые никто не был в ответе. И один-единственный выстрел, перевернувший всё вверх дном.
Матрос мотнул головой в сторону кормы. Я пыталась вывернуться, пока нас вели на полуют, но только пробудила новый очаг боли. Без излишних церемоний и каких-либо трудностей солдаты приковали нас к бизань-мачте по обе стороны, так что, когда я приземлилась на колени, руки оказались подняты над головой.
Бойль поднялся следом, придирчиво оглядел сначала мои кандалы, потом подступил к Джеку:
— Encore, — и следом Воробей недовольно зашипел: «Я тебе что, шкура для выделки?».
— Бойль! — с хрипом прикрикнула я требовательно. Он нехотя, но всё же подошёл, смерил суровым взглядом сверху вниз. — Как ты мог? — пронзая его взглядом, процедила я.
