Оставив попытки успокоиться, я, как трусливая крыса, припустила на запад по самым глухим, а следовательно, грязным, вонючим и заброшенным проулкам. Там, у западной границы городка стояла таверна «Сторожевой пёс» — не многим лучше, но уж точно не хуже остальных. Извечные пьяницы до неё добирались редко, ибо двухэтажное здание разместилось на пригорке, который никак не поддавался заплетающимся от крепкого пойла ногам. Чем ближе я подходила, тем сильнее становилось чувство, что направление верное. Нижний этаж заливал пляшущий жёлтый свет, как никогда манящий уютом, но сочился он через щели плотно закрытых ставень. Облезлая дверь покачивалась из стороны в сторону на ржавых петлях. Опасливо обернувшись, я глубоко вдохнула и решительно вошла внутрь. Ко мне тут же обратилось с десяток настороженных взглядов. Убедившись, что под капюшоном женщина, а не вояка, посетители вернулись к своим занятиям — неразборчивым разговорам вполголоса и выпивкой без тостов. Трактирщик не сводил с меня глаз. Помявшись у входа и так и не решившись справиться у него, я поддалась зову сердца и поднялась на второй этаж.

В небольших комнатках, отведённых под ночлег, то звонко храпели, то полушёпотом спорили или сипловато посмеивались, выиграв пари. Двери оставались позади одна за одной. Пресловутая женская интуиция уверенно, упорно вела меня в конец коридора, а затем налево. В тёмном тупике лишь сквозь одну щель проникал тусклый свет одной свечи. Сердце взволновано трепетало. Всё же не каждый день восстаёшь из мёртвых. Долго я стояла у двери, не решаясь войти. Несколько раз рука останавливалась в дюйме от ручки. Мне стоило успокоиться: взбудораженные эмоции кипели внутри, мешая сосредоточиться. Я направилась к лестнице, но резко развернулась и, не останавливаясь, буквально ввалилась в комнатушку. Единственная оплавленная свеча задрожала, и свет затанцевал на стенах. Скромно обставленную комнату окутывал стойкий аромат рома. У стены сиротливо приютилась не бог весть какая койка. Точно напротив двери стоял небольшой стол, на нём две бутылки — одна пустая, другая на четверть полная.

Джек Воробей безмятежно спал, откинувшись на спинку стула, вытянув ноги и любовно приобняв ещё одну бутылку. Я замерла, боясь даже вздохнуть, моргнуть и тем самым прогнать всё это, развеять, обратить в очередную иллюзию. Верная треуголка сиротливо валялась на полу. Я присела и, помедлив, подняла шляпу с пола. В момент, когда пальцы коснулись жёсткой кожи, в голове громыхнул голос: «Неужели это взаправду? Неужели реальность? Неужели я вернулась?». С особой нежностью я проводила по полям потрёпанной шляпы, вспоминая каждый миг, когда её появление среди голов праздных зевак или врагов сулило совершенно не то, что предполагалось. Просились слезы радости. Я закусила губу и прижалась спиной к двери. То спокойствие, в котором пребывал Джек, мирная тишина небольшой комнаты так контрастировали с тем ужасом, что творился за дверью. Не хотелось упустить ни мгновения, потому что любое из них могло стать последним. Я прислушивалась к умиротворённому сопению пирата, и собственное дыхание затихало, сердце перестало колотить по грудной клетке.

Впервые мысль коснулась насущного вопроса: что сказать? С чего принято начинать приветствия в подобной ситуации? Галантно кашлянуть? Или, может, нежно постучать кэпа по плечу и предъявить его непонимающему взгляду свою улыбающуюся мордаху? Или дождаться за дверью утра? Ярче всего горело желание накинуться с объятьями и не размыкать рук во что бы то ни стало, пусть даже исчезнет Вселенная.

Я бережно примостила треуголку на край стола и погладила Джека по щеке — увы, только взглядом. Заскрипели половицы. Я отступила на пару шагов. Гулко прокатилась в угол опрокинутая бутыль из-под солений. Этого шума оказалось достаточно, чтобы прервать хмельной сон пирата. Джекки замычал, облизывая пересохшие губы. Замлевшая рука потянулась к похрустывающей суставами шее, пока кэп разлеплял глаза.

— Джек… — Губы непроизвольно расплылись в улыбке.

Глаза засверкали подобно альфе Ориона. Я напряжённо застыла по стойке смирно, пытаясь хоть как-то сдержать неописуемый восторг, что взрывал буквально каждую клетку организма. Но длился он недолго. Едва пиратский взгляд сумел сфокусироваться на моём силуэте, его обладатель изменился в лице. Былой сон как рукой сняло, а на лице отразились самые тёмные оттенки гнева. Мгновение — и в меня полетела пузатая бутылка. Я лишь успела укрыться рукой, и тара со звоном приземлилась у промокших сапог.

— Джек! Ты че… — Я подняла глаза, и тут же тело сковали оковы холодящего душу ужаса. В упор на меня смотрело тёмное око — дуло пистолета. Я чувствовала, как глаза расширяются от ужаса, а челюсти отбивают мелкую дробь — но совладать с собой не могла. «То, что нас не убивает, делает сильнее». А как насчёт того, что убивает? Мной овладела паника. Безудержная. Хотелось сломя голову бежать прочь, укрыться в тёмном уголке, спрятаться и перестать чувствовать жжение страха в сердце. Из глаз скатились две дрожащие слезинки. Я стояла не в силах пошевелиться, не в силах что-либо сказать. Остальной мир превратился в расплывчатую гамму, и лишь круглое и непроглядное дуло пистолета непоколебимо и упрямо глядело прямо на меня. Пронёсшиеся стремглав несколько секунд показались вечностью, проведённой на задворках ада.

— Мёртвые оружия не боятся, — прозвучал вердикт. Пистолет медленно опустился вниз. Теперь я смотрела на Джека. Он и вправду словно привидение увидел, но не то, что гремит цепями в старинных замках, а сделанное из простыни, чтобы напугать соседа. — Ты жива… — с непонятной, совершенно неоднозначной интонацией проговорил Воробей.

— И ты решил это исправить, — нервно отозвалась я, потирая ушибленную руку. Не успел вернуться из мёртвых — получи синяк, убедись, что живой.

— Ты же погибла, — вновь усомнился капитан, с прищуром приглядываясь к моему лицу. Его взгляд скрупулёзно изучал каждую деталь во мне, не менее тщательно, чем когда оценщик приглядывается к алмазу.

— Очевидно, это не так, — улыбнулась я, стараясь прогнать остатки ужаса. Вновь всё пошло совершенно не так, как хотелось.

Джек, поколебавшись, уложил пистолет на стол и склонил голову набок. Бросив сомневающийся взгляд на початую бутылку, кэп задал самый ожидаемый вопрос:

— Что ты здесь делаешь?

— Ты, похоже, не рад, — даже не пытаясь скрыть разочарования, проговорила я.

Вместо ответа Джекки резво поднялся, замешкался, качнувшись и скользнув пальцем по рукояти пистолета, и подошёл ко мне, оставив между нами меньше ярда. На его вопросительный взгляд я слегка развела руками. Упорно глядя прямо в глаза и тем самым заставляя дышать шумно и взволнованно, Воробей двумя пальцами ухватил меня за предплечье и сжал, пока я забавно не ойкнула. И только после этого успокоено выдохнул: «Хм». Выдохнула и я.

— Ну и, — с заинтересованной беззаботностью Джек упал обратно на стул и жестом предложил мне присесть на кровать, — поделишься рецептом чудесного спасения?

Мне послышалась в его голосе заведомая недоверчивость. В целом же кэп пребывал в чудесном расположении духа, к рому не прикладывался, пистолет убрать не торопился, но глядел доброжелательно, даже, показалось, несколько более, чем раньше.

— Ничего чудесного, — пожала я плечами, начиная тщательно заученную легенду. — Я очнулась на борту шхуны, меня подобрал торговец. Рану, как могли залечивали, благо лекарь толковый попался. Как только окрепла, направилась на ваши поиски и с чего-то решила, что наверняка встречу вас на Тортуге. — Усы на пиратском лице сложились сомневающейся дугой. Слегка улыбнувшись, я добавила: — Я бы показала шрам, но это скомпрометирует меня как порядочную девушку.

Кэп закачал головой, не сводя с меня глаз.

— Шхуна, значит? — переспросил он. — А как называется, не скажешь, а то вдруг посчастливится встретить…

— «Лисица».

— Угу, — протянул Воробей и продолжил испытывать моё самообладание изучающим взглядом. — Выпьешь? — Очертив восьмёрку, палец указал на ром.