«Это ж надо, добровольно топиться вместе с кораблём! — про себя восклицала я, охаживая рейки ударами. — Так ещё и под лозунгом «Надо проверить»! И если ничего не получится, Джонс порвёт меня на британский флаг! Или мы вообще пробьём дно ада и попадём на новый круг! А что из этого страшнее? И где эти двое, когда их помощь бы так пригодилась!»

Тираду возмущения прервал мощный поток воды, что резким джебом сбил меня с ног. Едва ли не сделав сальто, я бухнулась в собравшуюся на палубе воду и отползла на четвереньках в сторону. Море быстро заполняло небольшой трюм. Прорвало остальные трещины, и теперь шум потока заглушал любые звуки. И всё же мне удалось расслышать угрожающее:

— Запомни, в случае чего так легко, как Воробей, ты не отделаешься!

Я отошла к трапу. Сквозь решётку сверху проникал тусклый свет. Пробоины в бортах шипели, плевались и с треском разевали пасти всё шире, пока всё не слилось в единый гул. Холодная вода прибывала стремительно, проглатывая пространство и вытесняя воздух. Забравшись под самый верх и ухватившись за решётку, я занялась наиболее подходящим в данной ситуации делом — запела песню из «Титаника». Шхуна не соглашалась тонуть, причём, не по воле недругов, а из прихоти тех, кто был на её борту: дерево застонало, дрогнули и затрещали колонны мачт. Со змеиным шипением погасли фонари. Вода подобралась к ногам, и я легко съехала вниз, не разжимая пальцев. Хрустнуло и засвистело над палубой. Воздух покидал последние дюймы пространства трюма. Я сделала глубокий вдох (наверное, скорее по привычке, чем из опасения в его необходимости) и скрылась под водой.

Вдруг голос стал оглушающе громким. Я тут же зажала уши, и невероятная сила потащила меня вниз. Зов Моря. Завораживающе красивый и вместе с тем полный тоски. Он звучал всё громче, словно теперь уже изнутри, вытесняя слова, мысли — даже собственное осознание. Оставляя одно единственное желание — раствориться в нём. Зов этот обволакивал, отбирал последние крупицы разума.

Прозрачные пузыри устремились кверху. Нырнувший в недра корабля луч солнца отступал перед морем и навлекаемой им темнотой. Сверкающие отблески растворялись, а перед глазами пускались в изящные пляски пряди длинных волос.

Днище шхуны вздрогнуло, и от низкого утробного эха скрутило нутро.

Резко и раняще голос исчез. И следом исчезло всё.

Я подорвалась с диким криком и ощущением, что бешеный зверь разрывает когтями мои лёгкие. Но вместо крика наружу с хрипом вырвалась вода, солью раздирая глотку. Я зашлась кашлем, отхаркиваясь и отплёвываясь. От спазма в груди было больно пошевелиться. Глаза пекло, и из-за слез ничего нельзя было разглядеть.

Со стороны донёсся кашель — правда, не такой истеричный и отчаянный, как мой. Сплюнув очередную порцию горькой воды, я протёрла ладонью глаза и повернула голову: точно посередине верхней палубы, с выражением бесконечного удивления и непонимания на лице застыл Дэйви Джонс. Я подавилась смешком, следом прорвалась новая порция кашля. Весь вид Морского Дьявола — растерянный, как у землянина, ступившего на иную обитаемую планету, — был забавный и трогательный одновременно. Экс-капитан «Голландца» никак не мог поверить ни собственным глазам, ни ощущениям, ни окружению. Я тяжело осела на палубу, не сводя с него глаз и вслушиваясь во взволнованное биение сердца. Джонс поднял дрожащие руки к лицу, а затем перевёл на меня шокированный, всё ещё неверующий (или боящийся поверить?) взгляд.

По палубе звенела капель с такелажа. Я заулыбалась. За спиной капитана катилось к горизонту гигантское яркое солнце на фоне пастельно-голубого неба. Косые лучи подсвечивали сияющим пламенем тяжёлые тучи над головой, из которых сыпал освежающий тихий дождь. От прохладного дыхания вечернего бриза проступили мурашки. Волны заинтриговано перешёптывались за бортом. Я запрокинула голову, блаженно закрывая глаза и подставляя лицо тёплым каплям, и широко расставила руки. Хотелось крикнуть во всё горло — охрипшее и фальшивящее, но не хотелось нарушать эту идиллию.

Через какое-то время, оправившись и взяв себя в руки, капитан переродившейся «Лисицы» первым нарушил тишину:

— Ну, и где мы теперь? — Не было в голосе ни презрения, ни недоверия, ни былой раздражительности.

Я медленно раскрыла глаза, плавно поднялась и неспешно обернулась. Волна восторга вновь сбила дыхание. Я прижала ладони к губам, пытаясь сдержать слезы, пока взгляд суетливо скользил по сплошь заросшему двугорбому горному хребту, метался к белоснежной полоске берега с редкими пальмами и тут же возвращался обратно.

— Капитан Джонс, — я обернулась с широкой счастливой улыбкой, — через несколько часов мы прибудем на Тортугу!

====== Глава XXXVI. Расплата ======

Птицы пели звонко, переливчато. Ощущение сладкого сна мерно растворялось. Я медленно приподняла веки, моргнула и открыла глаза. Тонкая полоска солнца протискивалась в самый угол окна. Рассвет. Взгляд опустился ниже, к пальцам руки, что служила вместо подголовного валика и одновременно приобнимала меня за плечо. Сорвался беззвучный смешок. Я аккуратно перевернулась на спину. Джек засопел, дёрнул замлевшей рукой и, стоило мне только приподняться, тут же подтянул её к себе, как котёнок собственный хвост. Я села, оглядываясь по сторонам и в то же время ничего не замечая. Солнца становилось всё больше. Я услышала, как Джекки проснулся, и спросила:

— Это что, сон?

Кэп зашевелился, потянулся. Послышался шорох, возня, а затем тяжёлый вздох.

— Во сне был бы ром.

— А ты всегда только об этом, — с улыбкой заметила я, оборачиваясь.

Он тут же очутился над моим плечом и выдохнул на ухо горячим шёпотом:

— Не только и не всегда, дорогуша.

Я едва удержала хихикающую улыбку и отвела взгляд куда-то вверх и в сторону, водя пяткой по палубе. Играючи его пальцы скользнули по моему плечу, как по клавишам фортепиано, двумя линиями очертили шею и с дурашливой осторожностью убрали с лица прядь волос. Джек решил поставить точку — быстрым внезапным поцелуем, от которого захотелось застучать задней лапкой, как довольному кролику. Карие глаза осветились задором, усы иронично изогнулись — Джек распознал сладковатый привкус на моих губах.

— А вчера настаивала, что никакого рома.

Вспоминать вчерашнее было слишком сложно. Слишком волнительно. Слишком чувствительно. Вряд ли бы мне удалось сдержать эмоции и не поддаться истерично-счастливому смеху. Я посмотрела на солнце и зажмурилась — впервые тепло было не только на коже, но и в душе. Впервые хотелось прочувствовать каждую секунду, каждый миг вдвойне дольше, чем они проносились на самом деле.

— Джекки… мне следует что-то сказать?

— Думаешь, нужно? — с понятным намёком в голосе отозвался он. И вдруг толкнул в плечо, да так чувствительно, что моё «Хей!» вышло крайне перепуганным.

«Чёрт», — взвыла я. Кругом расстилалась ночь. Шлюпка второй раз коснулась пологого берега, что знаменовал начало территории пиратского рая. Перед глазами сверкала огнями и кипела жизнью свободная Тортуга, а мне так хотелось вернуться в эту странную иллюзию — к рассветным лучам в окнах каюты и желанным прикосновениям.

Сердце заколотилось с волнительной дрожью. Не обращая внимания на происходящее, я понеслась по лабиринтам улочек со скоростью того самого счастливого кролика. Бежала, не замечая липких словечек и капель пота. Бежала к таверне, которую ненавидела всем сердцем за бесконечный шум и тесноту, пресыщенную не самыми приятными ароматами. Но пустующие «Жемчужина» и «Странник» дремали в гавани, и я знала, где искать как минимум одного капитана. Все заготовленные слова выдул свистящий в ушах ветер. Да и какие речи достаточно хороши для подобных моментов?

Перемахнув через распластавшегося поперёк ступеней моряка, я ввалилась в двери и встала как вкопанная. Народ шумел, кипел драками, танцами и тисканьем девок. Под потолком, подобно центрифуге, ходила ходуном простреленная в нескольких местах люстра. Медленно продвигаясь к центру, я искала глазами знакомые лица, угадала двух матросов со «Странника» и тут…