— Он и так у меня. — Джек похлопал себя по карману. — Тебе не кажется, что ты предполагаешь сговоры и козни там, где их нет?

Я сделала глоток, задержала вино во рту в попытке найти среди кислоты нотки приятного аромата и только после ответила:

— Паранойя мне не грозит, но — спасибо за беспокойство.

— Куда же делась твоя вера в людей, а?

— Хм… — я слизала с губ остатки вина, — погибла в мучениях. Больше не хочется подобным заниматься.

— Но кто-то же должен, — заметил Джек.

Я задержала взгляд. Кэп, не изменяя себе, переключился с серьёзного разговора на чтение пометок на карте. Он поступал так каждый раз, когда не хотел придавать словам их истинного значения, когда ему было что сказать, но он не до конца был уверен, что стоит. И теперь Воробей ждал, что я продолжу разговор, захочу просто даже из любопытства вытянуть из него побольше, и он снизойдёт, прикрывшись «Ну раз ты настаиваешь…». Получу ли я правду или только её обещание, Джек Воробей развернёт разговор ему удобным образом, заставит услышать то, что выгодно ему. Усмехнувшись про себя итогу несложных умозаключений, я подалась вперёд и пылко заговорила:

— Я согласна, Джек! Сотрудничество, союз, соглашение… Называй, как хочешь. Давай сбежим, так далеко, что сам дьявол не отыщет. С этим камнем мы где угодно станем королями! Станем свободными! Абсолютно свободными! Всё будет зависеть от нас и только.

Карие глаза внимательно изучали меня. Проверяли на прочность взгляд, исследовали тени коварной улыбки на губах.

— Ты говоришь серьёзно? — вкрадчиво спросил кэп. — Или это проверка? — Я молчала, ведь сама не могла понять, искренни ли эти слова. Считав ли мою растерянность или приняв тишину за согласие, Джек Воробей рассудительно заговорил: — Так ты, что же, выходит, жаждешь свободы над свободой? Или, вернее, власть над свободой? Где нет опасности ошибиться в людях. — Пират провёл пальцами по усам и слегка качнул головой. — Беда в том, дорогая Диана, что такое возможно, лишь будучи совершенно одиноким. — Джек прямо глянул в глаза. — Свобода прекрасна до тех пор, пока есть с кем её разделить.

Стало тихо. Многозначительно тихо. Момент затянулся. Стал излишне интимным, излишне весомым. Как никогда хотелось, чтобы нас прервали. Но пауза висела долгая, ощутимо напряжённая, словно бы это был последний разговор на пороге смерти и его святость не могла быть нарушена. Святость, которой, на деле, могло и не быть. Как отличить момент истины от игры ва-банк, где каждый делает ход, скрестив пальцы? Где каждый говорит правду, скрестив пальцы? Теперь я не желала гадать, а стала тем самым игроком, что прячет руку за спиной.

— Тогда я выберу собаку, — сухо обронила я.

Лицо Джека покрыли все оттенки непонимания, и, пока его разум отчаянно искал смысл в сказанном, я подвинула графин ближе и быстро покинула каюту. За дверью меня пробрал неуместный смех, наверное, от осознания, как глупо это прозвучало. Так или иначе, но абсурдная фраза выполнила роль щита и не позволила кольнуть откровенным разговором, хотя намерения Джека так и остались невыясненными.

Я направлялась в карцер, проверить, не лишились ли мы раненого информатора с лёгкой руки пиратских врачевателей, когда за спиной отчётливо звякнули цепи. Я выглянула из-за трапа, ведущего с верхней палубы. Орудийный порт был открыт, хотя пушка покоилась на месте. В тусклом свете прорисовывался силуэт Элизабет Тёрнер. Она орудовала с кандалами то ли в попытке их снять, то ли уложить так, чтобы наручники не натирали запястья, но в этом мешала короткая цепь от других оков, что крепилась к бимсу. Элизабет бросила на меня колкий взгляд.

— Если тебе станет легче, это, — кивнула я на кандалы, — в планы не входило. — Миссис Тёрнер гордо приподняла подбородок и промолчала. Только теперь я заметила ключ, что болтался на кривом гвозде под самой палубой на том же бимсе — слишком высоко, чтобы до него дотянуться. — Нет никакой нужды брать тебя в заложницы, а Джек просто хочет…

— Потешить самолюбие? — закончила Элизабет. Её взгляд задержался на ключе и плавной дугой сместился в мою сторону. — Поверь, уж я-то знаю. — Без раздумий взяв ключ, я принялась орудовать с замком. — Зачем ты это делаешь?

— Не хочу, чтобы ты неправильно меня поняла, испытывала вражду, и ситуация обострилась, — равнодушно проговорила я.

— По-моему, твои действия весьма понятны.

— Элизабет, послушай, — со вздохом заговорила я, подняв голову, — брать тебя в заложницы, тем более на захваченный корабль, и заставлять нервничать твоего мужа крайне безынтересное занятие. Это не входило в план, повторяю. По крайней мере, в тот, что мы оговорили с Уиллом.

Элизабет молчала, словно бы расставляя по местам собственные догадки и успокаиваясь их подтверждению.

— Так это был всего лишь спектакль? — сдержанно спросила она.

— Именно. Уилл согласился дать нам устроить мятеж взамен на информацию о вашем сыне.

Суонн снова с пониманием кивнула. Темневший от гнева взгляд просветлел до оттенков недоверия.

— Почему Уилл мне ничего не сказал?

— Думаю, он просто хотел, чтобы всё выглядело натурально. Ну или у него были какие-то ещё причины… — Я прямо глянула на пиратку. — Ты не знаешь, о чем он говорил с Барбоссой перед штормом?

— Нет, — покачала она головой. — Но знаю, что Барбосса обсуждал с Джеком какую-то женщину.

— Вот как? Они назвали её имя?

— Увы. Но Джек обмолвился, что его жизнь в её руках, а Барбосса ответил, что тот у неё на крючке и ничем хорошим это не кончится. — Я мысленно закатила глаза. При всех недостатках всё же Гектор Барбосса оставался зерном разума в этой пиратской клоаке. Нет сомнений, обсуждали пираты Анжелику и оба были правы в её отношении. — Ты её знаешь? — проницательно поинтересовалась Суонн.

Я покачала головой.

— Пока что не лично. И к чему они пришли?

— Ни к чему. По крайней мере, пока мне было слышно. Они спустились в трюм, так что…

Освобождённая Элизабет в темноте задерживаться не стала, поспешила на верхнюю палубу, может, даже скорее за тем, чтобы высказать всё Воробью, а я заглянула в карцер убедиться, что пленники живы. Итак, Барбосса имел подозрения на мой счёт, крепкие подозрения, так что готов был собственноручно избавиться от претендента на заветный камень. Я отчётливо видела картину, как он покорно передаёт Эфир французу, делает карикатурный поклон и в следующую секунду вонзает клинок Деруа в горло по самую рукоять. Волков (сухопутных ли, морских) не приручить, не сдержать на цепи; покорность — лишь отсрочка неминуемой расправы над тюремщиком. Но зачем Барбоссе понадобилось вразумлять Воробья касательно этой испанки? Какое ему дело до них обоих? Заполучи он камень — и парочка бы неминуемо проиграла… Если только, как водится, на фоне общего врага двое заклятых друзей вновь не объединились, а значит, заготовленный план не просто так претерпел изменения: Джек Воробей обзавёлся людьми, безопасным кораблём и причиной взять самоотвод при встрече с Астором Деруа. Я так чётко и ясно увидела его план, что гнев невольно намешался с восхищением.

До прибытия к Иль-Верд оставалось не так много времени. Воробей не показывался на палубе, точно от солнца прятался. У самых дверей кормовой каюты я резко остановилась, услышав голоса, а, опознав их обладателей, приникла к створкам и слегка приоткрыла одну носком сапога.

— Она не справится! — прогремел Уитлокк, аж стекла отозвались высоким перезвоном.

— Брось, — гулко прозвучал Джек Воробей, — ты её недооцениваешь. Ну, а если так переживаешь, устрой с ней разговор по душам. У вас это получается весьма… романтично.

— Диана не станет со мной разговаривать. Но выслушает тебя.

— Я тут вообще при чём? Может, я каким-то образом и повлиял на любовную историю Тёрнеров и становление их семейной жизни, но больше в это болото окунаться не хочу. Однако, если хочешь совета…

— Не при чём? Хочешь сказать, что пошёл у неё на поводу не ради того, чтобы дать то, что она хочет? И стоишь сейчас здесь не потому, что на самом деле беспокоишься за неё?