Спуск с очередного крутого склона выплюнул нас в заросли травы, что мне доставала по плечи. Жёсткие стебли полосовали руки тонкими царапинами. Впереди меж деревьев заманчиво блеснула полоска моря. Ликующе громыхнуло мысленное: «Спасены!», а ему в ответ — вполне реальный краткий и забавный вскрик, точно коту хвост отдавили. Я едва успела опомниться и перепрыгнуть через рухнувшего плашмя прямо передо мной Джека. Нога подогнулась, и несколько футов тело прокатилось по инерции, приминая влажные стебли. В колене запылал очаг боли, и организм решительно поднял белый флаг: сил не осталось. Я поднялась на дрожащие ноги и, увидев безрадостное зрелище, лишь пристукнула зубами: отряд не заметил потерь и растворился в ночи. Капитан Воробей, пошатываясь, принял вертикальное положение, скривился, сделал шаг и рухнул вновь, как подкошенный. Я тут же бросилась к нему.
— Вот чёрт! — В районе левой лопатки из пирата торчал длинный тонкий шип. — Джек! Эй, слышишь меня? — зашипела я, выдёргивая дротик. Удары сердца отсчитывали драгоценные секунды.
Кэп заворчал и гордо оттолкнул мою руку.
— Порядок! — оповестил он, продвигаясь на четвереньках. Затем поднялся и решительно поплёлся вперёд той походкой, которой обыкновенно двигаются моряки по палубе в девятибалльный шторм… ну или после вечера в тортугской таверне. — За мной!..
— Нет, сто!.. — Но неверные ноги уже понесли капитана прямиком в ближайшее дерево. Даже рухнув носом в землю в третий раз, пират не избавился от решительного упрямства и попытался вскарабкаться по стволу.
Послышались голоса. Я едва успела пригнуться, пригвождая Воробья к земле. Тихо зашелестела трава. Быстрые и гибкие, подобно гепардам, дикие атлеты проносились мимо, точно как вагоны скоростного поезда, чей гул недавно мне послышался. Я забыла, как дышать. Прижалась к Джеку, зажмурилась. Сердце билось боязливо и где-то глубоко. От этого — кажущегося бесконечным — шелеста по телу расходились волны холодных мурашек. Разум заполнили спутанные мольбы не быть обнаруженными. Я словно бы пыталась сжаться — вместе с Джеком — до размера молекулы, абстрагироваться от этого мира или вовсе исчезнуть из здесь и сейчас. Хватка страха оказалась столь неожиданно сильной, что, даже когда кругом вновь воцарилась привычная и вроде безопасная тишина, ещё какое-то время тело продолжало пребывать в коматозном оцепенении. Наконец я решилась поднять голову. Оценивающий взгляд молнией метнулся по видимому пространству. Никого.
— Дже… — я осеклась на полуслове: кэп обмяк и мирно сопел, устроившись щекой на корне дерева.
«Значит, не яд…» — облегчённо выдохнула я. Ситуация от этого вряд ли становилась менее удручающей. Внутри перемешались обида и страх, а разум пытался затушить этот кипящий отвар порциями адекватного мышления. «И не сворачивайте», — всплыло недавнее предостережение. Неизвестно, опаснее ли это, чем вариант остаться практически на виду да ещё на пару с недееспособным капитаном.
— Так-с, Джекки, — похлопала я его по плечу, — нужно укрытие.
Несколько минут я чуть ли не ползком обследовала местность, пока не нашла наилучший выход. Тащить капитана Воробья — пусть и по влажной и скользкой траве — оказалось тем ещё испытанием, к тому же приходилось при каждом шорохе припадать к земле, словно дикому кролику.
— Прости, Джекки, — наконец выдохнула я, — но так надо, — и как можно нежнее толкнула безвольное пиратское тело вниз, а сама бросилась следом.
На дно небольшого оврага мы приземлились почти одновременно: Джекки перевалился на спину, а я саданулась о бревно уцелевшим коленом. Вновь ухватив кэпа за руки, я поволокла его в убежище, что заботливо подсветила луна. С высоты мне казалось, там пещера, но вблизи она превратилась в нависающую над землёй, точно выпяченная губа, каменную плиту. И всё же какая-никакая — а крыша над головой. Шесть с половиной ярдов: я не знала, откуда в моём теле, которое я уже и не чувствовала, брались силы. Душу холодило противное чувство, вроде того, когда ночью, выскользнув из тёплой постели, чтобы попить воды, возвращаешься в кровать и с каждым шагом идёшь всё быстрее и быстрее из страха, что из-за спины выскочит Бугимен и утащит в темноту, раз ты из легкомыслия осмелился покинуть убежище из одеяла.
Джек сопел в глубине, у стены. Я таращилась безумным взглядом в ночь, угрожающе выставив шпагу. Время шло. Определённо. Но его количество было трудно вычислить. Дышалось ровно. Сердце колотилось бешено, наверное, уже по привычке. Ноги болели. И спина. И руки. В горле пересохло и хотелось плакать. То ли от усталости, то ли от ощущения обречённости. Тело потряхивало, словно от лихорадки, да я и не могла ручаться, что в пути не подхватила какую-нибудь заразу. Джек что-то бубнил под нос про сумасшествие и лёгкие деньги. Джунгли молчали. Затаились или попросту устали наблюдать за нашей беготней. Луна ушла. Стало темно и одиноко. Хотелось защиты, а приходилось защищать. К счастью, не думалось. В противном случае пришлось бы ещё хуже. Лишь подобно заевшей пластинке вертелась мысль: «Утро вечера мудренее». Глаза закрывались. Опустошённый во всех смыслах организм не устраивало банальное «Нельзя засыпать!». Одеяла, чтобы спрятаться с головой и тут же забыться сном в объятьях «мягкой безопасности», не было. Зато был усыплённый пират под боком и рыщущие по наши души где-то там бескомпромиссные дикари. Острие шпаги периодически клевало носом. Я периодически напрягала запястье, и клинок вновь колол тьму. Собиравшаяся в ложбине ночная сырость свербела нос, собиралась редкими каплями на каменном навесе — вместо звёзд на небе. Бриз смело закопошился в кронах…
Сон одолел, я и не заметила как. Грёзы не избавили от страха за собственную шкуру, и, когда правое плечо сжали чьи-то пальцы, я молниеносно развернулась и наотмашь саданула рукой с зажатой в ладони шпагой.
— Ай! За что?! — Джек Воробей с обиженной миной потирал ушибленную бровь.
Рассвело. Щебетали птицы. Перекрикивались обезьяны. Фоном стрекотали неумолкаемые цикады. Где-то далеко квакала на французский манер одинокая лягушка. Утренняя свежесть пропитала влажный воздух, наполняла лёгкие до краёв, исподволь заставляя блаженно закрываться глаза. Мозг всё ещё пребывал в сонном состоянии, и я не сразу определилась с местом и временем.
— Нечего пугать.
Шпага вернулась в ножны. Я поджала ноги и принялась скрупулёзно осматривать сочную зелень, опасаясь не столько засады, сколько встретиться с Джеком взглядами. Лёгкий бриз погладил заросли папоротника.
— Что случилось? — поинтересовался кэп из-за спины. Я не глядя продемонстрировала шип и выбралась из укрытия. Ноги гудели, колени норовили выгнуться в обратную сторону, но всё же держали. — Забавно, — подытожил пират после десятков задумчивых секунд. Поравнявшись со мной и вдоволь похрустев костями, он спросил с хитрой улыбкой в голосе: — А сюда я как попал?
Я ткнула пальцем на вершину оврага.
— Упал.
— Ау, — оперативно отозвался Воробей, обиженно шмыгнув носом. — Дьявол, в глотке сухо, как после того раза, когда… — Капитан осёкся. — Впрочем, это не для твоих ушек… — Закатив глаза, я сделала пару шагов в сторону и сорвала несколько листьев с куста. — Что это? — Джекки подозрительно сощурился.
— Не знаешь, что ли? — Кареглазая физиономия с парой царапин так и не озарилась пониманием. — Нам туземцы их давали вместо воды. — Воробей с сомнением принял листья. — А вам что?
— Э-э-э… воду. — Мне оставалось только раздражённо фыркнуть и укрепиться в необходимости перестать искать в этом мире справедливость. — Похоже, — не преминул заметить кэп, пожёвывая лист, — у тебя прескверное настроение. — Я тут же отвернулась и медленно побрела вперёд. — Да и выглядишь ты не очень. И пахнешь странно.
Я резко встала, будто врезалась в невидимую стену.
Джек никак не мог знать, отчего я веду себя с ним, как озлобленный ёж, колюсь репликами, фыркаю и соплю, пытаясь скрутиться клубком. Я не могла, попросту не знала, как объяснить! Как объяснить, что при каждом взгляде, обжигаясь любимыми искорками в тёмно-карих глазах, вижу тот самый, посмертный взгляд, задыхаюсь от чувства обречённости и никак, никак не могу задавить те проклятые видения грузом реально окружающих проблем. Как объяснить, что чувствую себя заочно виноватой, быть может, даже в том, чему никогда не бывать, и оттого боюсь каждого шага, каждого решения и в то же время злюсь на себя за это. У меня как будто всё на лице написано, я вновь открытая книга, что пытается защититься от опасного прочтения. Как объяснить, что просто хочу, чтобы он обнял меня, пусть и на мгновение — но по-настоящему.
