— Ну и пусть, — злобно и решительно выдохнула я, — мы успеем. Обязаны успеть. Капитанам, кроме нас, надеяться не на кого, но, уверена, без боя они не сдадутся. И мы права на это не имеем.

«Я не допущу, мы не опоздаем, — мысленно поклялась я. — Только не снова».

Потянулись часы привычно изматывающего ожидания. Мандраж холодил кожу и горячил кровь. Роли были чётко распределены, сценарий отрепетирован и заучен до уровня рефлексов. Я нервно кочевала из угла в угол: мне в этом смысле повезло больше, чем шестерым ютящимся в клетке пиратам. Чем дольше мозг разбирал затею по молекулам, тем сильнее становилось убеждение, что план опасно сырой и непродуманный. Но это всё, что у нас было, всё, на что могли рассчитывать почти десять душ.

Примерно за час до назначенного срока вновь загремели барабаны — громче и куда более устрашающе. «Барабаны смолкнут, и простимся мы с Джеком Воробьём», — ужасно некстати всплыли в голове слова Джошами Гиббса. Я откинулась на каменную стену, закрываясь в собственной голове, разыгрывая образно представление, как внутреннее «Я», вложив в руку всю накопленную пиратскую дерзость, отчаянно ковыряется в костре Злости: распаляет, чтобы дать бой страху. Грохот доносился издалека — стройный, отрепетированный, сложный. Но теперь клетки моего тела не резонировали с ним, а словно бы покрывались щитами, отторгая и возвращая со стойким равнодушием.

— Готова?

Глаза медленно приоткрылись, я слегка повернула голову вправо. Барто приник к смежной решётке, постукивая костяным ножом. Остальные сидели полукругом в таинственном молчании. Вместо ответа на губах сверкнула односторонняя коварная улыбка. К счастью, ждать оставалось недолго.

Я так и сидела у стены напротив двери, тщательно прислушиваясь к барабанному ритму, что постепенно становился все тише и плавнее. Наконец громыхнул пиратский чих: так Бойль подал условный знак. Мышцы покорно расслабились, превращая тело в подтаявший пломбир. Остекленелый взгляд полуприкрытых глаз застыл на ямке у самого выхода. Зашуршали торопливые шаги, чиркнули меж собой деревянные миски, с лёгким стуком в них высыпали фрукты — так нам подавали ужин. Изо дня в день в последние минуты перед закатом приходила женщина в компании одного воина. Перед клетками становились две грубые деревянные миски, и затем в них щедро вываливали из корзины по несколько фруктов. То же происходило и сейчас, мне не нужны были глаза, чтобы чётко представлять каждое движение аборигенов и их следующее действие. Упал последний фрукт. Воин подошёл к вкопанному в землю столбу, к которому шла подвесная система подъёма решёток. Слегка стукнули камни в сетке-противовесе, и им в ответ скрипнули бревна. «Кормилица» молниеносным движением задвинула миску в клетку и отпрыгнула назад. Решётка тут же стала на место. Пираты, словно оголодавшие дикие звери, налетели на скудный паёк, и звук барабанов перекрыло звонкое чавканье. Такой же ритуал был проделан и с моей камерой. Однако я не двинулась с места. Всё зависело от следующих нескольких секунд: ведь они могли просто уйти, равнодушно исполнив обязанности… Но нет. Женские шаги замешкались. «Хой!» — я едва не вздрогнула, когда туземец грохнул копьём о решётку. Некоторое время стояла тишина, лишь слегка посвистывал воздух, точно кто-то пытался изъясняться жестами и крайне торопился.

— Да не знаю! — раздосадовано выплюнул Барто. — Весь день так сидит. Может, померла, я-то откуда знаю! Не отвечает же, так мы даже дотянуться не можем. — Судя по шороху, старик просунул руку меж прутьев, демонстрируя внушительное расстояние от решётки до «полумёртвой барышни».

Сердце колотилось бешено. И вдруг я почувствовала, как меня начинает пробирать нервный смех. Пришлось задержать дыхание.

Женщина переминалась с ноги на ногу у самой двери, затем что-то затараторила своему сопровождающему. Воин явно колебался. «Давай же. Давай! — покрикивала я мысленно. — Такими темпами и правда окочурюсь!» Сомнения туземца можно было понять. В их системе безопасности существовал изъян: решётка клетки оставалась открытой, пока кто-то держал рычаг у столба, и именно на этом просчёте строилась основа побега. Поколебавшись, абориген всё же открыл дверцу. Женщина ступила осторожно, будто бы пробуя почву на прочность. В это время пираты предусмотрительно держались подальше, якобы не представляя ни малейшей угрозы. Продвинувшись на пару шагов, туземка легко толкнула меня ногой в сапог. Никакой реакции. Женщина продвигалась ближе воистину муравьиными шагами, а тем временем кислород в организме исчезал с обратной скоростью, хотя, стоит признать, синюшность шла на пользу моему образу. Меня бы вряд ли посмели коснуться, а потому, когда участливая самаритянка, обдавая пряным резким запахом, склонилась надо мной, в дальнейшем промедлении уже не было нужды. Словно фурия, вырвавшаяся на свободу, я накинулась, хватаясь за смуглые запястья, и пригвоздила туземку к смежной решётке. В тот же миг Барто метнулся навстречу, и горла женщины коснулся нож. Она издала краткий иступленный вопль, от которого нутро скукожилось и попыталось зарыться куда-то поглубже. Взгляд, полный праведного ужаса, словно при встрече лицом к лицу с их разгневанным божеством, застыл на моих руках: угроза смерти пугала не так, как касание чужачки по прозвищу «вэ-ервиста». Однако не успела я полноценно вдохнуть, дверца камеры с грохотом стала на место. Туземец-охранник воинственно выставил копье.

Я тыкнула пальцем на дверь соседней камеры.

— Открывай!

Абориген рыкнул и покрепче стиснул оружие. В ответ я схватила пленницу за волосы, отчего та начала выть — гундосо и отчаянно. Нож Барто угрожающе скользил по артерии. Остальные пираты топтались у выхода в полной готовности, точно рысаки перед заездом. Разрисованный воин колебался, затравленно указывая на нас пикой, но звать на помощь — уже было некого.

— Открывай! — собственный искажённый голос снова напугал.

Туземец сник и надавил на рычаг. Пираты вырвались, как осиный рой, окружили аборигена, отобрали оружие и загнали в клетку. Барто выскочил в щель с проворством хорька. Я толкнула пленницу в глубь камеры и последней оказалась на воле. Несколько триумфальных секунд мы молча пялились на одураченных тюремщиков, тяжело дыша и до конца не веря в совершенность задуманного. Туземец кружил в клетке, как затравленный волк, а его спутница, забившись в угол, монотонно продолжала выть.

Ночью сломя голову — до поселения было рукой подать. Деревня опустела. Кругом не было ни души, ибо ритуальный вечер сыграл нам на руку. Жилье вождя никто не охранял, и Барто без промедлений бросился наощупь искать отобранный пиратский скарб, а мы дежурили у входа. Закат догорел быстро. Ночной небесный страж не пожелал показываться, и единственным огнём в наступившей тьме оказались крошечные факелы выше по склону. Я поглядывала на дрожащие огоньки, нервно сжимая-разжимая кулаки, и сердце тяжелело от ледяного спокойствия — бессовестного от абсолютной уверенности, что, будь нужда, я оберну время вспять, но не позволю этому вечеру идти по драматическому сценарию.

— Разбирай.

Барто вытянул из темноты корзину и пинком опрокинул её. Выхватив любимую шпагу, я почувствовала уже знакомый прилив сил, будто прикоснулась не к клинку, а к магическому артефакту. Пистолетов оказалось немного, да и те без пуль и пороху сошли только за декор. Старпом подобрал длинную шпагу Феникса, а я позаботилась о Джековой сабле и машинально сунула за пояс чей-то пистолет. С огнём в глазах и клинками наголо наша шайка понеслась известным путём вверх по каменистой тропе. Врата в «квартал священнослужителей» гостеприимно встречали нас разинутой пастью створок. Всё же пришлось притормозить, чтобы не напороться на местный патруль, но единственной живой душой оказалась истеричная макака, вскрикнувшая где-то в зарослях. Огни ритуальной процессии затерялись среди крон: мы не знали наверняка, какую дорогу выбрать дальше, а в наступившей темноте неправильный выбор мог вполне стоить жизни.

— Может, разделимся? — предложил Бойль.