«Любопытно… — пронеслось в голове. — Утерянный клинок, записка и Гиббс… Ради чего такие старания? Зачем, Джекки?» Если бы кэп просто хотел лишить Смолла источника сведений, почему нельзя было сообщить Джеймсу? К чему была вся эта секретность, дезинформация, которая на деле оказалась правдой и лишь по чистой случайности никому не повредила? Воробей, конечно, не надеялся, что Смолл возьмет его под белы ручки, но тогда, выходит, он повел бы офицера до самого Инагуа? Или дальше? Быть может, не уговор — сведения в обмен на помилование — ради побега, а побег — лишь предлог для союза «на всякий случай»? Ведь даже Барбосса не побрезговал в свое время затесаться в каперы. Но записка? «Я буду с Джеком…» В уверенности в себе Джеку Воробью не откажешь, однако такое — излишняя самонадеянность. Хотя приятно думать, что благодаря столь незначительной детали я предстала перед пиратами не бедовой дамой, а авантюристкой-напарницей капитана Воробья.

«Не загордись, подруга!» — предупредительно прозвучал внутренний голос. Да уж, с такими партнерами мне подобное не светит. Сейчас я для них никто, максимум никто по имени Диана. Расскажи я несколько приукрашенную версию наших с кэпом приключений, авось накинут мне пару очков да и забудут через пару дней. Увы, с Кракеном не сражалась, войну Ост-Индской Компании и Британской Короне не объявляла, в Тайник Джонса не погружалась, где ж пиратскую славу раздобыть?.. А может, априори не видят ни Элизабет, ни Джек, ни Барбосса во мне собрата по крови, интуиция не позволяет… Ведь капитан Джеймс «Феникс» Уитлокк органично вписался в это трио, так что мне осталось лишь вытравливать из взгляда зависть и гордиться своими небольшими в Карибских масштабах подвигами.

Я улыбнулась своему отражению; на лопнувшей губе проступили капельки крови. «Лучше уже не будет», — рассудила я, покидая каюту. Команда «Странника» пребывала в подготовительных хлопотах. Куда корабль двинется, спросить не успела, но уж точно парусник не собирался куковать в Порт-Хауэле в ожидании своего капитана. Не успело карибское солнце лизнуть носки сапог, мимо пронесся разгневанный человек. У меня аж плечо хрустнуло от удара, а вместо извинений тот лишь злобно выплюнул: «Глаза разуй, сосунок!». Пылающий возмущением взгляд приклеился к ковыляющей фигуре.

— Барто! — укоризненно прикрикнула я вслед.

Старпом приостановился, обернулся; нервно дрогнула щека.

— Так себе выглядишь, — бросил он и вновь устремился в сторону бака.

Решительно вдохнув, я заковыляла следом, на ходу пытаясь выяснить, что так разгневало старого моряка. Барто говорить не хотел, бурчал и отнекивался, воистину, как обиженный ребенок; правду едва ли ни клещами вытянуть удалось. Кто бы знал, что именно с этим пожилым одноглазым испанцем мы окажемся собратьями по несчастью, пострадавшими от чрезмерной заботы Джеймса Уитлокка. Вся десятиминутная отповедь, что Барто доверил мне, если очистить от восклицаний и возмущений, сводилась к единственной фразе: Феникс не берет старпома с собой. Ободряюще похлопав старика по плечу, я с улыбкой заверила, что исправлю эту чудовищную несправедливость. И хоть единственный глаз недоверчиво сузился, морщины на обветренном лице разгладились, и трубка в желтых зубах задымила ровнее.

Уитлокка я застала в каюте за сборами: он бережно упаковывал карты в тубус. После обмена общими фразами, я начала издалека:

— А что же «Странник»? Здесь останется?

Джеймс покачал головой.

— Надеюсь использовать это время во благо. Днище покрыто ракушками, тянуть больше нельзя, так что команда займется килеванием на отмели неподалеку.

Я многозначительно хмыкнула.

— Под руководством Барто?

Уитлокк поднял взгляд. Мгновение, и лицо капитана осветила понимающая улыбка.

— Он тебя подослал? — мягко спросил Феникс.

— Нет, — тут же выдала я. — Сама пришла. Видел бы ты его, Джеймс! Я понимаю, поверь, как никто понимаю твои мотивы, но ты совершаешь ошибку. К тому же он тебе ещё долго этого не простит. Пожалуйста, капитан, измените решение.

Хлопнула крышка тубуса. Просветлевшие голубые глаза обратились ко мне с внимательным взглядом.

— Почему ты настаиваешь? — Джеймс пожал плечами.

Я оказалась не готова к такому вопросу, и язык вытолкнул первые слова, что пришли на ум. Аргумент был, прямо сказать, не убедительный:

— Потому что мы пропадем без него.

— Барто больше нужен мне здесь, на «Страннике», — не унимался капитан, убирая в футляр какие-то измерительные приборы.

Я закатила глаза.

— Ты же можешь положиться на своих людей, — развела я руками, — а на неизведанном пути человек, которому доверяешь, как себе, просто необходим. — Я направилась к двери и напоследок проговорила: — Просто подумай над этим.

Барто ждал на шкафуте. Ждал, несмотря на весь свой абсолютно равнодушный вид. Я улыбнулась старику и решительно кивнула, хоть однозначного ответа так и не получила. Отчего-то в душе царила уверенность, что Джеймс Уитлокк последует моему совету.

«Буревестник» загорал под солнцем полностью готовый к отплытию. Может, байки о душах кораблей чистой воды выдумки, но теперь шхуна не выглядела, как гниющие развалины. На Тортуге у пристани скреблось множество суденышек: однотипных, полузаброшенных, пропитых, похожих на завсегдатаев дешевых местных кабаков. И «Сбитая чайка» ничем не была лучше. Сейчас, когда шли последние приготовления, «Буревестник» походил на поджарую гончую — староватую для охоты, но не утратившую чувства погони; гончую, которую хозяин решил вывести на последнюю прогулку, и она едва ли не рвалась с поводка, поскрипывала, постанывала в томительном ожидании, от жажды — насладиться кратким мигом былой молодости. «Только не развались по пути, — попросила я, скребанув ногтями по борту, — остальное прощу». Судно отмалчивалось, а на его борту перекрикивались с собратьями со «Странника» отобранные капитаном члены команды. Даже стоя поодаль, корабль нависал над шхуной, как крепость над фермерским поселением, поблескивал стеклами в панорамных окнах на корме и снисходительно перемигивался пушечными портами — их зачем-то проверяли перед отплытием. На «Буревестнике» они были наглухо задраены, и я сильно сомневалась, что несчастные восемь-десять пушек на борту нам, случись какая напасть, смогут хоть чем-то помочь.

— Только не развались, — повторила я, поднимаясь по трапу.

Где-то под лопаткой зарождалось незваное волнение. Дело заключалось не столько в судне, сколько в тех, кто с минуты на минуту должен был ступить на его борт. Гектор Барбосса и Элизабет Тёрнер — никто из них и не думал обмолвиться о мотивах желания завладеть сокровищем. Интуиция беспокойно ворочалась, подсказывая, что наши друзья знают куда больше, чем говорят, хотя некоторые соображения на их счет имелись. Надо было только с кем-то обсудить… Джек Воробей — воплощение бесконечности вопросов. Пытаться понять его мотивы и мотивы его поступков всё равно, что играть в шахматы с гроссмейстером, когда не знаешь правил. Конец партии неумолимо приближается, а уверенности в собственных ходах больше не становится. Нет даже шанса понять, кто ему «заклятые друзья» — партнеры или соперники? По крайней мере, на данном этапе. Ясно, что, когда перед глазами заблестят десятки, может, сотни карат, каждый будет сам за себя, но до заветного камня — сотни неизведанных миль…

Бойль пинком отправил пустую бочку из-под солонины по трапу с борта «Странника». Она, по инерции перепрыгнув через ящики, слетела с пристани, плюхнулась в лодочку, отчего та, оттолкнувшись от свай, отправилась в свободное плавание, и теперь матрос несся следом, ругаясь и отмахиваясь от язвительных подколов боцмана. Против воли вырвался громкий смех.

Забавно, подумала я, мы ведь, как эта бочка — Уитлокк, Воробей… и я за компанию. Объявился могущественный некто, дал пинок — мотивацию, то бишь, — мы ускорились, того и след простыл, а мы всё катимся, катимся — то ли по собственному желанию, то ли по инерции. Но, вот странность, никто не подталкивает вроде, а катимся всё скорее, несёмся сломя голову… Иногда человек — противоестественное создание.