Многозначительно поведя бровью, я приняла наиболее расслабленную позу: откинулась на спинку стула, поставила локоть на подлокотник и принялась скрупулезно разглядывать ногти.
— Вы лукавите, говоря, что продолжаете поиски лишь для того, чтобы найти. И муки совести здесь играют не главную роль. — Взгляд с искорками напускного ехидства сместился в сторону офицера. — Полагаю, когда некий артефакт называют «эфиром власти», его ищут во имя обладания этой самой властью. И что за сила заключена в нём?
Смолл повел подбородком, три секунды растворились в тишине, и сэр Уильям мягко рассмеялся. Я опустила руки на стол, сплетая пальцы, и внимательно обратилась к нему в холодном терпении.
— Отличная партия, мисс Диана! — одобрительно закивал он. — Я вас немного недооценил, — признался Смолл, вставая из-за стола. — Благодарю, что составили старику компанию, — впервые по-простому обратился он. Я слегка растерялась, наблюдая, как офицер неспешно направляется к выходу.
— На север. Ваш курс верный, — в спину выговорила я.
Смолл медленно обернулся, его темные глаза просветлели от незаметной улыбки. Ответа не последовало. Мужчина оставил меня в одиночестве и смятении. До глубокой ночи я просидела наедине с ворохом гипотез.
Тортуга исчезла за горизонтом, а вместе с ней и надежда на скорый побег. От кукования в заложниках страдало, пожалуй, лишь неудовлетворенное любопытство, в остальном же быть пленницей Смолла оказалось не так уж и плохо: цепи не надевали, в сырых подвалах не запирали, рацион не сокращали до корки плесневелого хлеба — и на том спасибо. За кормой расстилалось пастельно-лазурное море, изредка в легком саване дымки мимо проплывали огрызки суши. Мир по ту сторону двери оставался загадкой: пришлось укрощать исследовательские порывы и покорно сидеть в заточении в надежде усыпить бдительность тюремщиков. Наконец, когда вечерняя вахта отбила четыре склянки (что на сухопутном наречии значило десять часов вечера), я решила исследовать остальные чертоги «плавучего замка». Дверь в каюту доверительно не запиралась, но стоило едва просунуть в щелку нос, на пути возник солдатик в красном мундире: чуть моложе меня, с глазами новичка, переполненными через край любопытством и удивлением ко всему, особенно к девушкам-пиратам.
— Вам нельзя выходить, — максимально сурово оповестил он и чуть менее формально добавил, подумав: — Мисс.
— Понимаю, — пропела я, стеснительно укрываясь веером ресниц, — но я лишь хотела размять ноги на свежем воздухе, от качки мне становится дурно. — Для пущей убедительности я качнулась, хватаясь за плечо служилого.
Молодой солдат обернулся, оценивающе оглядывая пустующую палубу, и всё же отступил на полшага. Я благодарно улыбнулась и медленно двинулась к левому борту. Колени неуверенно подрагивали и отнюдь не от вхождения в роль. Кто бы знал, что ирония по поводу «плавучей крепости» окажется предвидением. С перепугу мне подумалось, что на один этот корабль приходятся два «Странника», или, если бы кто-то решил открыть на Карибах круизную компанию, сей парусник стал бы идеальным кандидатом на роль туристического лайнера. Только на верхней палубе я насчитала четырнадцать пушек, помимо двух кормовых. О носовых орудиях даже загадывать не решилась. Огонек на баке маячил словно бы в милях от меня; над марселями стволы мачт растворялись в ночном мраке. С вершины башни полуюта на меня глянул хмурым взором королевский дракон в форме рулевого. Где-то на полубаке просматривались в свете фонаря фигуры вахтенных офицеров. В остальном же в парусном замке было, на первый взгляд, немноголюдно, но спуститься на шканцы или пройти дальше, на звук голосов из кубрика, никто не позволил. Солдатик следовал за спиной как неверная тень, и едва я направилась к трапу, живо преградил путь. Настаивать я не стала.
Следующие два дня я виделась с Уильямом Смоллом гораздо чаще, чем хотела бы. Он буквально навязывал свое общество, не давал времени собраться с мыслями, пораскинуть мозгами, однако совершенно не настаивал на новой порции драгоценных сведений. Беспокойство проявилось, лишь когда я вновь переоделась в пиратский наряд. Что поделать, в практичной моряцкой одежде тело не запекалось, как в слоеном тесте из платья, да и чувствовала я себя в ней увереннее, словно в доспехах.
Ветер дул в корму, отчего массивный корабль полз с черепашьей скоростью. Но полз неизменно на север. И этот факт наводил на печальную мысль: возможно, Смолл так уверен в выбранном курсе, поскольку, пока я ломаю голову, прежде чем выдавить из себя хоть ползвука, вероломный капитан Воробей поет соловьем на пользу противнику. Совесть нервно ерзала, но я не могла списывать со счетов и такой вариант. С другой стороны, Смолл не относился к числу излишне самоуверенных людей. С трудом верилось, что он не допускает мысли о заговоре и заведомо ложных сведениях. Быть может, всё это — мое удачное похищение, добровольное явление Джека Воробья — лишь предвосхищающий шаг пиратов?.. Ах, если бы… Экс-капитан был слишком спокоен для человека, играющего на высокие ставки с, мягко говоря, ненадежными соперниками. А с каждым часом, приближающим прибытие к Инагуа, эти ставки возрастали. Смолл неуклонно демонстрировал абсолютный контроль над ситуацией. За всё время удалось лишь сформировать гипотезу, что небогатый запас офицерских знаний о камне либо исчерпан, либо крайне туманен. И больше ничего — ни намека на предателя-пирата под боком! С предателем, конечно, я преувеличивала, ибо поверить, что Джекки отдает такие козыри в руки противнику, да еще и противнику с поддержкой королевского флота, было сродни признанию Марса прародиной человечества. Во всем этом должен был быть хоть какой-то смысл… или умысел. Как бы там ни было, пропустив мимо ушей на Тортуге всю мало-мальски значимую информацию, раскрыть его я не могла. Приходилось каждую секунду быть настороже, но ситуация начала меняться лишь на третий день.
Утро подкрадывалось к полудню. Я несла вахту на кормовом балкончике; тоскливый взгляд забытого пса елозил по линии горизонта. Порой в чистом лазоревом небе мелькали снежинками белоснежные чайки. На душе было скверно. Я будто бы оказалась вдали от дома, в чужой недружелюбной земле без намека на родственную душу. Окончательно раскиснуть не давало любопытство и напоминание о пирате-попутчике где-то в карцере. Я как раз подыскивала, чем бы отвлечься от безрадостных дум, когда из каюты палубой ниже донеслись отголоски горячего спора. Натужно заскрипели позвонки и едва не засверкали пятки над головой, когда я свесилась через перила в надежде ухватить кусочек разговора. Но ветер, гнавший корабль фордевиндом, скоро припечатывал слова к корме, оставляя лишь утихающие тона эмоций.
Не прошло и четверти часа, как дискуссия завершилась, в дверях каюты объявился Уильям Смолл, натянутый, как струна у неумелого лютниста, с непроницаемым лицом и средоточием во взгляде.
— Не хотите размять ноги, мисс Диана? — без приветствия и уже привычной словесной игры предложил он. Соглашаясь, я бесстыже рассчитывала на экскурсионный променад по военному кораблю с непременным спуском в трюм. На деле же маршрут вышел скудным и уже известным, и от прогулки остался лишь элемент неспешного шага, коим Смолл ненавязчиво сопроводил меня на полуют, к мостику. Днем устрашающий вид корабля убивал весь захватнический дух со скоростью некогда улепетывающего от пелегостов пса-тюремщика. Будь такой парусник в пиратском арсенале, достаточно было бы «Веселому Роджеру» захлопать костями на ветру, и любое судно сдавалось бы без боя. — Внушительно, верно? — спросил Смолл, поймав взгляд моих округлившихся глаз.
— Не то слово. Охотник за пиратами?
— Ещё узнаем. — Слова сопроводил красноречивый взгляд.
Угроза или предостережение? Англичанин говорил как никогда двусмысленно. Выбирая из двух зол меньшее, я тактично промолчала.
— Я обещал не давить на вас, мисс, но не все присутствующие здесь наделены сходным терпением. Поэтому вынужден спросить вас прямо и рекомендую дать исчерпывающий ответ наиболее скоро. Если наш курс верный, что нас ждет там, куда мы идем?
