Гарри отвечал очень неохотно, зевая от усталости, навалившейся на него сразу, едва он переступил порог дома, уже ставшего родным. У Дурслей он не ощущал такого умиротворения, как здесь, несмотря на разительную разницу в шуме — целая ватага подростков не могла тягаться с Петунией.
— Неподалеку есть интересное местечко, надо лишь час на поезде потратить. Я потом расскажу тебе, что это было, — сказал он, продолжая лежать с закрытыми глазами.
— Спасибо, — с явным сарказмом ответил Рон, — сувениры тоже привезёшь?
— Не паясничай. Когда я подхожу к тебе с предложением полетать или чем-нибудь заняться, то ты его отвергаешь, а сейчас требуешь что-то.
— Потому что издалека видно, что предлагаешь это лишь потому, что тебя совесть душит.
Гарри зарычал в подушку, а потом бросил её в Рона. Ему возразить-то было нечем, Рон говорил сугубо правду: слепым он никогда не был, хотя порой умело притворялся.
Его загнали в угол.
— Теперь ты не отвертишься, — Рон швырнул подушку в ответ, несколько подобрев. Видимо, он готов был дать Гарри шанс. — Признавайся: куда ты пропадаешь каждое воскресенье? Три недели подряд.
— Дополнительные занятия.
Фактически Гарри не соврал и самодовольно ухмыльнулся. Нет разницы, кто его учитель, и пусть это был Драко Малфой, который сводил с ума своей непредсказуемостью. Со временем Гарри это даже начало нравится: заходя в заднюю комнату бара, укрытую от посторонних глаз, начиналась игра в угадывание, каким на этот раз будет Драко. Опять начнет возмущаться за плоховыученный урок или, может быть, проявит снисходительность и начнет искрометно высмеивать его, а потом будет скупо извиняться? Неожиданно, но Драко мог понимать, что кого-то обидел и это его беспокоило.
— Допустим, — Рон поджал губы, — а зелье тоже для ума ты купил?
Опешив, Гарри кашлянул и резко вскочил. Пальцы мелко задрожали от, пожалуй, самого неприятного страха, воплотившегося в реальность — страха разочаровать. А это было именно разочарование: голубые глаза Рона врать не умели. Смотрел не с обидой, не с гневом, а с жалостью и горечью.
Как так вышло, что мальчик со славой храброго гриффиндорца стал изгоем, зависимым от волшебной жидкости? Падение произошло столь стремительно, что никто не смог бы сказать, когда они упустили переломный момент — всё происходило слишком быстро и незаметно. Гарри был окружён людьми и при этом оставался один на один со своей незримой борьбой.
— У меня нет выбора и не надо меня осуждать, — процедил он, — никто не удержит свой рассудок, если поживёт моей жизнью.
— Это нездоровый механизм преодоления. Я не… не осуждаю, но не одобряю тот способ, который ты выбрал.
— Время, проведённое рядом с Гермионой, не проходит даром.
— Хватит, — перебил его рассерженный Рон, — мы сотни раз нарушали правила, речь идет не о правильности твоего поступка, а о том, что он тебе не поможет.
Гарри странно посмотрел на него.
— А кто мне поможет?
От растерянности Рон лишь отвернулся к окну, не выдержав зрительного контакта.
— Кто? Мне казалось, что ответ очевиден.
— Прости, — Гарри хотел было сесть рядом, но что-то внутри щёлкнуло и остановило его, — это не должно вас касаться. Я разберусь со всем сам. И я не один.
— Я догадываюсь кто, — на лице Рона мелькнула слабая улыбка, — вы крепко сдружились. Очень. Он…
Очертания мебели растворились. Единственный источник света погас: Гарри хлопнул ладонью по лампе. Падающие вещи оповестили о том, что Рон не ожидал этого и свалился с кровати, ведь сидел на её краю, оперевшись на подоконник.
— Я хочу спать. Утром договорим, хорошо? Миссис Уизли нас может услышать, а я хочу сохранить всё сказанное в секрете.
Не дав Рону и слова сказать, Гарри прижал к себе подушку, крепко обняв её, и загипнотизировано смотрел на потолок, видя вместо деревянных плоских досок совсем другое: красочное и по-настоящему волнующее воспоминание этого дня. Он выключил свет, чтобы его лица не было видно, иначе он бы сгорел от смущения, от которого нахлынул жар. Это чувство не могло спугнуть ничто: ни недавний спор, ни скорое наступление утра — серый бледный светоч проник в комнату.
Сегодняшний день мог бы назваться самым обычным. Они встретились у дома и направились в небольшой городок, расположившийся между лесом и бескрайними полями, защищавшими от мира маглов. Городок едва ли отличался от десятков других волшебных поселений, так что Гарри и Седрик не возлагали никаких надежд увидеть нечто необычное. И если Гарри, живший с детских лет среди обычных людей, мог еще чему-то удивиться, то Седрик был закоренелым скептиком и реагировал на всё крайне равнодушно.
Хотелось это исправить. С этой целью Гарри заставил Седрика заглянуть буквально в каждую лавку и подносил к нему всё, что казалось интересным ему самому, но Седрик лишь из вежливости делал вид, что его что-то удивило. Это превратилось в соревнование. Гарри остервенело требовал от продавцов «чего-то ну о-о-о-очень необычного» и бросался к витрине, едва завидев за ней что-нибудь броское.
Под конец дня ему удалось удивить не только Седрика, но и себя.
Уставшие после насыщенного дня, полного беготни и шума, они плелись по безлюдной улице и болтали о пустяках. О деле никто из них не проронил ни слова. Сказанное что-либо о тех события мигом омрачало их встречи. Молчаливый уговор они соблюдали беспрекословно (хотя Гарри порой норовил его нарушить, изнемогая от любопытства).
Вдоль улицы, слева, был высокий бордюр. Гарри встал на него и, осторожно переступая с носка на носок, шагал вперёд, вытянув для равновесия руки в стороны.
— Мне легче что-то делать под музыку. Это привычка относительно новая: с тех пор, как я попросил Дамблдора разменять пару галлеонов на магловские деньги и купил наушники. Это помогало не сойти с ума от скуки летом у Дурслей. Там захолустье такое же, как здесь, но без волшебства совсем тоскливо.
— Я могу позавидовать тебе, — отозвался Седрик, — ты не так избалован и получить впечатления тебе проще. Хотя… не обижайся, но какое-то время я считал, что ты заносчивый.
— Догадываюсь почему, — совершенно не обидевшись, ответил Гарри. — Поэтому ты был в начале таким холодным?
— Хотел бы я исправить твое мнение, но…
— Ты уже исправил.
— Правда? — недоверчиво спросил Седрик, шагая рядом. — Так я прощен?
— Ну-у-у… — Гарри споткнулся и замахал руками, но Седрик вернул его в стойкое положение, — почти.
— Почти? И что мне надо сделать ещё? — Седрик сделал голос ниже, сохраняя серьёзное выражение лица, чуть опустив брови. — Мистер Поттер, наша новая знаменитость, а вы в самом деле высокомерны и требуете к себе особого отношения?
Уловив начавшуюся между ними игру, Гарри закатил глаза, громко цокнул языком и остановился.
— Вы поняли всё верно, — манерно протянул он, — знаменитость требует немного больше.
— И что же?
Не так Гарри представлял себе окончание вечера. Это не было присуще его характеру, но всё чаще и чаще он поддавался импульсам, требующим мимолетных решений, призывая наплевать на последствия. Ему срочно были необходимы острота, яркость, вспышки чего-то не будничного и надоевшего, а доводящего до дрожи, пока в горле не пересохнет. Он сам не понял как так смело обхватил Седрика за шею и жадно прижался к его губам. Он был готов задушить его и задохнуться сам, словно в приступе. Руками он сжал его мягкие волосы, делая ему больно и получая от этого какое-то необъяснимое удовольствие. Седрик чуть растерялся: всё было внезапно, хотя в глубине души они ждали лишь подходящего момента, но он почти сразу ответил и прижал его к себе, позволяя и дальше душить себя, не давая глотнуть воздуха.
Когда-то Гарри переживал, что опыта в поцелуях у него нет и всё получится неловким и глупым, но сейчас то переживание было забыто напрочь. Смотрят ли на них посторонние? Так было бы даже острее.
Но потом они ничего друг другу не сказали, посчитав, что разговоры в эту ночь излишни.
