Надя Вайнштейн жила вдвоем с матерью в районе Кутузовского проспекта. Ее детство пролетело беззаботно и счастливо. Отец был видным ученым и хорошо зарабатывал, мать нигде не служила, домашним хозяйством занималась домработница. Казалось, все так и будет длиться вечно, но… Когда Наде исполнилось четырнадцать лет, отец скончался от инсульта, и с его смертью все внезапно рухнуло.

Мать, ничего не умевшая и ни к чему не приспособленная, стала постепенно распродавать вещи, роскошная в прошлом квартира все больше и больше приходила в запустение: убирать ее было некому, ни мать ни дочь к черной работе не привыкли. Устав от материнских слез и ее бесконечных причитаний. Надежда уединялась в своей комнате и одна-одинешенька горевала об ушедшем навсегда счастливом детстве.

Постепенно она пришла к не слишком оригинальному выводу, что единственным шансом для нее выкарабкаться из нищеты является мужчина. Кое-как закончив школу, Надя без колебаний продала бриллиантовое кольцо, подаренное отцом незадолго до его кончины, которое до сей поры прятала, оставляя на «черный день». На вырученные деньги она обновила свой гардероб, приобрела модные наряды и начала искать работу. Причем не просто любую, но работу, что называется, в престижных местах: в богатой фирме, в банке, в посольстве. Ей здорово помогло то, что отец нередко просил ее перепечатывать рукописи своих научных сочинений и она мало-помалу научилась вполне прилично печатать на машинке.

И вот судьба свела ее с Жарковским, который питал слабость к маленьким женщинам: его жена была и внешне, и особенно по характеру настоящим гренадером, и он ее откровенно побаивался. Их случайная встреча произошла в банке, где у Жарковского был открыт счет, а Надежда оказалась там в поисках работы. Девушке в очередной раз отказали, но Жарковский, став невольным свидетелем этой краткой беседы, оглядел с ног до головы незнакомку и ни с того ни с сего протянул ей визитку:

— Извините, получилось так, что я все слышал, как раз ищу секретаршу, и если вы не найдете себе нечто лучшее, милости прошу.

Мельком взглянув на визитку. Надежда поняла, что наконец ей улыбнулась удача, но не проявила бурного восторга и безразлично спросила:

— Какая зарплата положена вашему секретарю?

— Думаю, вам будет вполне достаточно для нормальной жизни, — с намеком ответил Жарковский.

На следующий день она позвонила ему, а еще через день была зачислена на должность секретаря, в которой пробыла не более месяца, в течение которого «раскалила» бедного шефа так, что тот, когда девушка смилостивилась над ним и раскрыла на диване в его рабочем кабинете свои прелести, не успел даже донести свой любовный нектар и расплескал по дороге…

На следующий день Надежда уже была его личным помощником. Между ними было заключено нечто вроде договора, что она будет его любовницей, а он обеспечит ей безбедное существование, однако на работе никто не должен об их связи даже подозревать. Поэтому Жарковский был вынужден устраивать ей демонстративно прилюдные головомойки, хамить. Для него это было невыносимо, и каждый раз после подобной сцены он всячески задабривал ее дорогими подарками. И, естественно, она с ним делилась любой полезной информацией, оберегая своего покровителя, — ведь он единственный приносил ей пользу.

Жарковский, всю жизнь усердно лизавший начальственные задницы, панически боялся, что снова окажется у разбитого корыта, и потому, будучи маниакально подозрительным, не только поощрял ее наблюдения за людьми и сбор информации о них с обязательными докладами ему, но и достал по случаю миниатюрный магнитофончик, вмонтированный в пудреницу, которым рекомендовал пользоваться по ходу важных встреч. Эта пудреница всегда находилась в ее сумочке, там она была и во время памятного ужина с Беликовым. Однако почему-то она, записав «разговор банкира с Григорием Ефимовичем, не стала докладывать не только о сделанной записи, но и о самой встрече с банкиром.

Когда же она поняла, что Велихов интересуется ее любовником и по совместительству шефом, она задумалась: не пора ли менять «лошадку»? Такие люди, как банкир Велихов, никогда ничего просто так не делают. Когда он пригласил ее в ресторан, Надежде стало любопытно, чем это может завершиться. Но не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она как таковая, к ее огромному огорчению, нисколько не интересует богатого банкира.

Выждав несколько дней, Надежда как бы дала ему еще один шанс, но банкир не позвонил. Это разозлило ее настолько, что ей захотелось отомстить ему, а заодно и обеспечить себе безбедное будущее. У нее хватило мозгов, чтобы понять, что в ее руках настоящая бомба, за которую она может запросить целое состояние. Но эти же самые мозги подсказали ей, что она затеяла слишком серьезную и опасную игру, в которой, если она допустит малейший промах, не только ничего не получит, но и потеряет все.

После мучительных раздумий она позвонила Велихову и многозначительно сказала, что ей нужно срочно поговорить с ним. Не сомневаясь в том, что речь пойдет о Жарковском, Велихов туг же послал за ней машину, которая подхватила ее за пару кварталов от департамента. Сказав Жарковскому, что ей необходимо пойти к врачу, Надежда отправилась на встречу.

Она с огромным трудом подавляла дрожь в ногах: настолько ей было страшно, но цель, согласитесь, стоила разумного риска.

Машина доставила ее к ресторану «Маяковский». Велихов сидел у самого окна, и Надежда заметила его, едва выйдя из автомобиля. Ее волнение вполне оправдывалось той информацией, которую она хотела передать банкиру.

Как только Велихов увидел ее, он заметил страх в глазах девушки и своим звериным нюхом почуял опасность, однако не подал виду. Он встал, галантно чмокнул ее в щечку, пододвинул стул.

— Садись, моя девочка. — Велихов присел напротив, открыл меню. — Что тебе заказать?

— Двойной мартини!

Не моргнув глазом, он согласно кивнул, несмотря на то что в прошлый раз она категорически заявила, что ничего из спиртного, кроме шампанского, не пьет. Велев официанту принести даме двойной мартини, а ему виски с содовой, он внимательно посмотрел на девушку, потом мягко накрыл рукой ее почти детскую ручку:

— Ну, девочка, рассказывай, что случилось?

— Даже и не знаю, с чего начать…

— Начни с самого начала, и все будет нормально. — Он выдавил из себя улыбку, но она получилась страшноватой.

— Хорошо. Сижу, значит, я, набираю текст, вдруг звонок, я поднимаю трубку и говорю как обычно: «приемная Жарковского, добрый день». А сиплый такой голос бормочет: «Послушай, деваха, ты путаешься с этим денежным дерьмом Велиховым…» Извините, это он так сказал, — поспешила уточнить она.

— Ничего, продолжай, — нетерпеливо разрешил банкир.

— «Так вот, — говорит он, — передай ему, чтобы готовил мешок денег, сколько, скажу потом…» — Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и глотнуть воды, чтобы смочить пересохшее горло.

В этот момент официант как раз и принес их заказ. Дождавшись, когда тот удалится, Велихов нетерпеливо спросил:

— И это все?

— Нет-нет, сейчас. — Она сделала огромный глоток, потом еще один.

— Извините, в горле пересохло.

— Ну-ну, говори же! — уже раздраженно потребовал банкир.

— А дальше я толком не поняла: «Скажи, — говорит, — ему только два слова: мертвец и „афганец“! «

— «Мертвец и „афганец“? — нахмурился Велихов.

— Господи, — Надя всплеснула руками, — не так! «Покойник и „афганец“! „, а потом добавил: «Он поймет!“ То есть вы поймете.

— И больше ничего?

— Сказал, что свяжется со мной.

— Когда?

— Я спросила, но уже были короткие гудки. Я правильно сделала, что сразу позвонила вам? — Наивно улыбнулась она.

— Конечно, девочка моя! Ты сделала все правильно, — машинально ответил он, погруженный в свои мысли, потом взглянул на нее, натянуто улыбнулся и повторил: — Ты все сделала правильно и заслужила премиальные! — Он вытащил пухлое портмоне, достал пять бумажек по сто долларов и протянул ей.