— В каком смысле?

— Ты спросил сколько, я ответил, что ценой будет твоя жизнь, — говорил он так, словно речь шла о стоимости батона докторской.

Холодное спокойствие этого человека, его невозмутимость и уверенность внушали такой страх, что Злодеев, немного подумав, понял главное: речь действительно идет о его жизни.

— Что ты хочешь?

— Уже лучше, — одобрил Савелий. — Мне нужно от тебя получить ответ только на один вопрос, может быть, на два, и все, гуляй, Валера, продолжай гадить людям до того момента, когда перед тобой сядет не такой сентиментальный человек, как я, жалеющий твою старую мать, которая изо всех сил старается скрыть от тебя, подлеца, возможно, самую важную в твоей жизни правду.

— О чем ты? — нахмурился Злодеев.

— Твои вопросы потом, сначала я спрашиваю, а ты отвечаешь, как в отделе кадров. Итак?

— Я согласен.

— Пожалуй, в инстинкте самосохранения тебе не откажешь. Я хочу знать фамилию человека, который тебя нанял следить за фирмой «Герат».

— Как ты проверишь, что я назвал именно того, кто меня нанял?

— Логично, — согласился Савелий. — Давай так: рискни обмануть меня и увидишь, чем это для тебя кончится.

— Ты так убедительно говоришь, что у меня, похоже, действительно нет другого выхода, кроме как сказать правду.

— Очень верное решение.

— Это Жарковский, работает…

— Я знаю, где работает Геннадий Александрович, — прервал его Савелий, — что еще он заказал, кроме устранения Олега Вишневецкого?

— Я не убивал его! — истерично воскликнул Злодеев. — Поверь, не убивал, — тихо добавил он.

— Да, не убивал, но заплатил за то, чтобы ему подстроили аварию, так?

— Да, заплатил, но я был уверен, что все кончится благополучно: «лексус» очень надежная машина. Я был уверен, что Олег поймет это как предупреждение и пойдет навстречу просьбам Жарковского. Это Жарковский приказал убить Вишневецкого! — чуть ли не выкрикнул Злодеев.

— Он так и сказал: убить?

— Нет, он сказал «убери его, но так, чтобы комар носа не подточил!» Разве не понятно, что имелось в виду? Прошу тебя, не убивай, даю слово офицера, что всей оставшейся жизнью докажу, что я не такая уж сволочь.

— Какой ты офицер? Ты баба! Застукал жену в постели с другим, выгнал ее — твое право, а потом рассопливился, как баба, и исковеркал свою дальнейшую судьбу и службу, правда ведь? — Почему-то Савелию было жаль этого парня, то ли потому, что он тоже бывший «афганец», то ли из-за его заботливого отношения к матери, трудно сказать.

— Прав ты, парень, — тихо проговорил Злодеев, — на все сто прав. Получив задание следить за ним, я както не въехал, что Вишневецкий — «афганец». Он был для меня очередным «объектом», за которым я должен был следить, и все. Да и деньга хорошие платили, а на мне мать-старушка да еще брат-инвалид с детства; сейчас я отправил его на полгода в санаторий, а это такие бабки…

Только не подумай, что это я говорю, чтобы оправдаться или вызвать сочувствие. Совсем нет, мне хочется, чтобы ты понял мое состояние теперь, после того как я побывал на похоронах Олега Вишневецкого, увидел, сколько народу пришло проводить его, встретил там тех, с кем воевал не один год…

Господи! Да мне самому жить не хочется после того, что я натворил. Только на похоронах до меня, тупого идиота, дошло, что Олег, как и я, бывший «афганец». Господи, если бы не мать и не брат, которые не выживут без меня, я бы собственными руками придушил эту гадину Жарковского, а потом бы и себя наказал. До конца дней придется нести мне на себе этот груз позора и вины. — Он замолк и виновато опустил глаза.

Савелий, не перебивая, выслушал монолог этого, не совсем еще потерявшего совесть, парня. И конечно же он «слушал» не только произносимые слова, за которыми можно скрыть все, что угодно. И конечно же вспомнил, что видел его на похоронах.

— Считай, что тебе выпал еще один шанс вновь стать нормальным мужиком, — сказал Савелий и добавил: — Надеюсь, не нужно специально убеждать тебя в том, что я в этом доме никогда не был?

— Ты… Вы оставляете мне жизнь? — удивленно спросил Валерий. — Вы поверили мне?

— Не тебе, а твоей матери, твоему брату, наконец… А-а! — Савелий махнул рукой, встал и направился к выходу.

— Извините, — остановил его Злодеев, — вы обещали сказать, что скрывает от меня мама, — напомнил он.

— Как ты думаешь, куда каждый четверг она ездит? — Савелий считал, что отцу следует знать, что у него есть дочь.

— Я не думаю, я знаю: в собачий питомник…

— Сам ты собачий питомник, — съязвил Савелий. — Она ездит к твоей дочери.

— У меня нет никакой дочери, — растерялся Злодеев.

— Представь себе, есть. Твоя бывшая жена родила ее после вашего разрыва. Они сильно бедствуют… а твоя мать тайком от тебя и поддерживает их…

— Это правда? — На его лице появилась глуповатая улыбка.

— Зачем мне тебе врать? — Савелий пожал плечами и повернулся к выходу.

— Спасибо тебе, земляк, — бросил вдогонку Валерий дрогнувшим голосом.

Перед входной дверью Савелий снял маску, сунул ее в карман и вышел из квартиры. Спускаясь в лифте, он подумал, что, вероятно, не зря пощадил этого парня, у него действительно есть возможность искупить свою вину. Особенно убедила Савелия в его правоте реакция Злодеева на то, что у него растет дочка.

В машине Савелий подвел итог дня: еще одно звено цепочки отпало, впереди более крупная рыба — Жарковский. Он набрал номер Воронова и спросил:

— Ну что, удалось «процедить» второго кандидата?

— Ну и рыбина, доложу тебе. Где ты только таких выискиваешь?

— Места знать нужно. Давай рассказывай.

Выслушав все то, что Воронов «накопал» на Жарковского, Савелий не выдержал:

— Как же ему удается всякий раз всплывать?

— Говно ведь никогда не тонет. Никто из тех, кто ходатайствовал за него, не был с ним близок, а запах издали не доносится, пока ветра нет. Те же, кто знает его сущность, боятся нарваться на неприятности и обходят его стороной, чтобы не нюхать. Их тоже можно понять.

— Да, — согласился Савелий, — довольно противно описал, но образно и точно. Что поделаешь? И говно кому-то нужно убирать…

С Жарковским оказалось сложнее, чем со Злодеевым, но это и естественно: чем выше поднимешься по цепочке, чем ближе к главной фигуре, тем сложнее и опаснее становится задача.

Савелий приступил к наблюдению, чтобы определить оптимальную тактику. Почти две недели, изо дня в день, с раннего утра он, как на работу, приезжал к дому Жарковского. Еще повезло, что Богомолов вошел в положение, и на имя Воронова выделялась машина, якобы для выполнения «спецзадания». «Лексус» гератовцы продали, чтобы ничто не напоминало о трагедии. К счастью, в гараже ФСБ машин хватало, в крайнем случае номера можно было менять хоть два раза в день.

Вскоре Савелий без труда установил, что Жарковский живет в одиночестве. Семья от греха подальше отправлена за границу. Он никогда и нигде не появляется один без сопровождения — коллеги по работе, просто знакомые, водители, и у него нет никаких привязанностей или интересовано работы и дома. Да и маршруты его перемещений были до нудности однообразные: утром за ним заходил водитель, и через несколько минут они выходили из подъезда, садились в машину и ехали в департамент.

Ровно в шесть часов вечера он садился в машину и ехал домой. Водитель сопровождал его до дверей квартиры, после чего возвращался к машине и уезжал. Пару раз были неожиданные вызовы машины поздно вечером, когда ему нужно срочно с кем-то встретиться в «Рэдиссон-Славянской», но Савелий не рискнул следить за ним в самой гостинице. Эти встречи были в разные дни и продолжались не более часа. Однако, как говорится, терпение должно быть вознаграждено.

Обладая феноменальной памятью, Савелий однажды обратил внимание на то, что в подъезд дома, где жил Жарковский, вошла миниатюрная девица, которую он уже раньше заметил среди служащих, входящих и выходящих из здания департамента, где работал Жарковский, и это не могло быть простым совпадением. Вскоре он узнал, что Надежда Соломоновна Вайнштейн работает секретарем Жарковского. Открытие это стоило того, чтобы убить уйму времени и сил на утомительную и весьма нудную слежку. Скорее всего, эта девушка и явится тем ключиком, который откроет Савелию путь к Жарковскому…