— «Ну что, пацаны, здорово я вас разыграл? «

Савелий замер в ожидании чуда, но Олег продолжал лежать в неподвижности, а фантазиям Савелия так и суждено было оставаться несбыточными фантазиями. Он поцеловал друга в лоб и тихо сказал:

— Ты всегда со мной, в моем сердце, Олежек. Прости, что не смог уберечь тебя…

Савелий уступил место у гроба Воронову и подошел к родителям Олега, обнял их, хотел сказать что-то утешительное, но повторил только то, что уже говорил ранее:

— Господи, как же это несправедливо!

— Спасибо вам, — ответил отец.

Потом Савелий наклонился к Ладе, обнял ее и прошептал на ухо:

— Держись, Ладочка, мы с тобой…

— Спасибо тебе, — поблагодарила она и снова зашлась в безутешных рыданиях.

Савелий тоже стоял в почетном карауле, и вышло так, что его напарником оказался Борис Громов. Они обменялись рукопожатиями, и генерал тихо прошептал:

— Я все знаю о вас: Олег рассказывал. Рад знакомству.

— Спасибо, мне тоже приятно…

Отстояв в карауле, Савелий в толпе столкнулся с Ростовским. Тот был одет в длинный кожаный плащ, а кожаную кепку держал в руках. Его взгляд был серьезным и печальным.

— Привет, братела, — сказал Андрей.

— Здравствуй, Андрюша. — Они по-братски обнялись. — Потеряли мы Олега.

— Да, подложила жизнь подлянку. Я с ним даже не повидался в больнице: отвозил сына. А узнал только тогда, когда он уже умер, — он вздохнул тяжело и покачал головой, — вот так… Живешь себе поживаешь, чего-то добиваешься, суетишься, а потом бац — пришла костлявая, и тебе уже ничего не нужно.

— Помнишь, ты рассказывал, что Олег еще летом хотел отойти от дел, готовил себе замену?

— Конечно. Он словно чувствовал что-то, торопился с делами, с этим дурацким, никому не нужным шестилетием… Хотел сделать как лучше и как можно больше…

— А вот сына после себя не оставил…

После нескольких часов прощания гроб поставили в черный катафалк-мерседес, и он медленно двинулся вперед, а за ним, большой колонной по двое, пошли те, кто нес венки. Среди них, рядом с Ростовским, шел и Савелий.

Вскоре процессия, из нескольких десятков автобусов и легковых машин, вслед за катафалком медленно направилась в сторону Троекуровского кладбища. Погода стояла отвратительная, было холодно, слякотно, шел дождь со снегом. Все небо заволокло темно-свинцовыми тучами.

Место для могилы было найдено очень хорошее: прямо под ольхой, словно специально склонившейся в полупоклоне к могиле бывшего воина.

В нескольких метрах от могилы Олега была похоронена талантливая русская актриса Ирина Метлицкая. На ограде ее могилы был прикреплен удивительно прекрасный портрет — она чему-то радостно смеялась.

На открытом месте, в нескольких метрах от могилы, гроб Олега установили на специально сооруженном постаменте, и перед гробом стали выступать с последними словами близкие Олегу друзья и заслуженные люди страны.

Савелию очень понравилось выступление писателя, с которым он познакомился в Болгарии. Оказывается, этот писатель тоже бывал в Афганистане, но не воевал, а был журналистом. Под Кандагаром его ранили.

В своей прощальной речи он сказал, что кровь, пролитая им там, где Олег воевал, дает ему право считать Олега своим братом, и перед его могилой он дает слово, что напишет о нем книгу.

Однако Савелия больше всего заинтересовали последние слова писателя о том, что у него нет сомнений, что авария Олега была не случайной и нужно обязательно провести ее тщательное расследование. Эти слова заставили Савелия всерьез задуматься и вспомнить о собственных догадках и подозрениях.

Получилось так, что он выступал после писателя, и его выступление было кратким: он поклялся лежащему в гробу Олегу сделать все, чтобы установить правду о его смерти, а если окажется, что у этой смерти есть действительный виновник, то он клянется тому жестоко отомстить.

Произнося свою клятву, Савелий смотрел на лица людей, окруживших гроб, и чисто случайно его взгляд упал на рослого мужчину, неприятное лицо которого показалось ему отдаленно знакомым, только он не мог вспомнить, где и когда его видел. Савелия поразили глаза этого человека: хотя черты его лица выражали положенную случаю скорбь, глаза были холодно-безразличными. В них таилась не печаль, а глубоко спрятанная настороженность.

Был и по-настоящему неприятный момент, который запомнился Савелию. Он, Ростовский и Паша Еременко стояли втроем. И вдруг Паша тихо, но зло бросил, кивнув в сторону одного длинного мужика, который маячил в толпе:

— Вот сучара! Этот-то что здесь делает? Это же Жарковский!

— А кто он? — спросил Савелий.

— В правительстве работает, пидор несчастный! Это же он в последнее время насел на нас из-за фирмы «Твоя надежность». — Паша брезгливо сплюнул.

— Та-а-ак, — протянул Ростовский, — значит, он как-то завязан и с похищением моего сына. — Он сделал шаг в его сторону, но Паша придержал его за руку:

— Здесь не стоит, Андрей, похороны все-таки. Интересно, зачем он пришел?

— Разве не ясно? Чтобы порадоваться, глядя на поверженного врага своего, — сказал Савелий, внимательно вглядываясь в лицо этого чиновника, чтобы уже никогда не забыть его.

— Наверное, ты прав, Серега, — согласился Еременко, — я здесь уже заметил нескольких людей, кто явно порадовался смерти Олега.

— Мне кажется, что лучшей памятью о нем будет сохранение «Герата» и продолжение его дела, дела, за которое, как мне кажется, Олег и отдал свою жизнь, — серьезно проговорил Савелий.

В этот момент рабочие стали заколачивать гроб, потом близкие друзья подхватили его и понесли к могиле. А далее случилось нечто удивительное.

Когда гроб был установлен на помосте для последнего прощания, дождь перестал лить, однако небо оставалось закрыто тяжелыми тучами. Но как только гроб Олега опустили в могилу, внезапно повалил густейший снег без дождя, настоящий снегопад, который длился ровно столько минут, сколько ушло на то, чтобы близкие и родные успели бросить по кому земли в могилу Олега, а рабочие закопать ее, укрыть цветами, венками, установить его фотографию.

Как только это все закончилось, снегопад прекратился, словно по мановению волшебника, так же внезапно, как и начался, и яркое солнце осветило кладбище и всех присутствующих. Это было так удивительно, что многие, даже неверующие, перекрестились.

Так Савелий отправил своего друга в последний путь…

Выходя с кладбища, Савелий вспомнил, где видел человека с безразличными глазами: тот активно фотографировал все происходящее во время гражданской панихиды в клубе Академии имени Фрунзе. Но он был явно не из «гератовцев» и мало похож на журналиста…

На следующий день, после похорон Олега Вишневецкого, Беликову достаточно подробно доложили, как они проходили. Хитрый банкир, за версту предчувствуя беду, специально отправил на похороны своего человека, который не только должен был держать уши открытыми, стараясь не упустить ничего из произнесенного, но и все снимать на фотопленку.

Это был невзрачный мужик лет пятидесяти, высокого роста, на лицо совершенно безликий. Единственное, что могло привлечь к нему внимание,

— это быстрые беспокойные, но в то же время и бесстрастные глаза, которые бывают либо у уличных торговцев, либо разного рода охранников или контролеров, а также у сыщиков и шпионов, которым, в силу профессии, необходимо как можно больше увидеть и узнать.

Звали этого мужика простым русским именем Иван, а кличку он имел претенциозную — «Бывалый». Он был одним из самых талантливых агентов бывшего КГБ, обычно работавшим под видом фотокорреспондента. Впрочем, главный его талант состоял в том, что он бесшумно и незаметно «убирал» тех людей, на которых ему указывало начальство.

Его особенно ценили за исполнительность и молчаливость. Он был своего рода ассом в чрезвычайно редкой профессии, которая никогда, ни в одной стране мира не была почитаема даже в среде рыцарей «плаща» и «кинжала». Он был, что называется, «ликвидатором», а точнее сказать, тайный палачом.