Вода оказалась удивительно теплой и такой прозрачной, что Савелий, нырнув как можно глубже, разглядел даже небольшие ракушки на дне, чей-то утерянный или просто выброшенный бюстгальтер и монетки, а когда он взглянул вперед, то увидел маленькую серебристую рыбешку, которая, не обращая никакого внимания на большую двуногую рыбину, спокойно проплыла мимо, вероятно направляясь по своим неотложным делам. Совсем рядом лениво парила огромная медуза, один вид которой почему-то призывал к размышлениям о вечности бытия.

Интересно, сколько лет живет медуза? Тут Савелий заметил красивую раковину довольно приличных размеров. Воздух в легких кончался, и он из последних сил подхватил ее и быстро устремился наверх. Резко всплыв, он напугал симпатичную девушку лет двадцати. Савелий почему-то извинился по-английски.

Девушка несколько странно взглянула сначала на него, потом на раковину, казалось, хотела что-то сказать, но промолчала и лишь кокетливо повела глазами, словно предоставляя ему самому проявить инициативу. Но Савелий просто улыбнулся ей в ответ и, ни слова не говоря, направился к берегу, спиной ощущая ее удивленный взгляд.

Когда Савелий вернулся на свое место, малыши, строившие замок, увидели в его руках раковину, их глазенки загорелись, и они хором загалдели, явно о чем-то упрашивая отца. Тот молча выслушал их, полез в сумку, лежавшую рядом, достал из кошелька бумажку в один доллар и протянул Савелию, сказав что-то по-немецки.

— Я не понимаю, — сказал Савелий по-английски, и тот заулыбался.

— Моих детям много понравиться раковина, который вы достать из моря, вы может продавать этот раковина для детей или нужно больше? — на ломаном английском произнес он.

— Ну что вы, не нужно денег, я ее подарю им, — улыбнулся Савелий и протянул раковину детям, которые едва ли не все вместе моментально подхватили ее.

— Мне не так удобно, может, возьмете? — смущенно сказал немец.

— Не нужно, это мой подарок.

— Спасибо большое. Вы американец?

— Нет, я русский.

— Русский? — На его лице было написано искреннее удивление, и вдруг он заговорил на вполне приличном русском языке: — Вот действительно удивили меня сильно-сильно.

— Чем это?

— Во-первых, что говорите на отличном английском, во-вторых, что не взять денег, для русских это удивительно. Меня зовут Христофор.

— Сергей. Меня вы тоже удивили, — ухмыльнулся Савелий.

— Тем, что хорошо знаю русский?

— Этим тоже, — согласился Савелий, — но больше тем, что немец вдруг оказался столь щедрым: предложил целый доллар за морской сувенир. — Он попытался говорить серьезно, но немец оказался сообразительным.

— Кажется, мы в расчете. — Он смущенно почесал в затылке.

В этот момент его жена что-то быстро проговорила, он ей ответил чуть резковато, потом повернулся к Савелию.

— Извините, Сергей, — сказал он, подошел к жене, подхватил ребенка и осторожно уложил в коляску.

Тем временем женщина встала, взяла что-то в сумке, затем быстро натянула на грудь верх купальника. Мило улыбнувшись Савелию, женщина куда-то пошла.

— Мне кажется, ваша жена чем-то недовольна, — предположил Савелий.

— Ваши слова для Хильтрауд есть настоящий бальзам, — криво улыбнулся немец. — Она тоже считает меня очень скупым человеком, а я не понимаю почему, мне для них ничто не жалко. Ей захотелось отдохнуть на болгарской берегу Черный моря, и мы уже десять дней здесь. А я истратил уже тысячу сто одиннадцать долларов для них!

Бедный немец никак не мог взять в толк, в чем же проявляется его скупость, а Савелий легко себе представил, как Христофор, покупая детям мороженое, говорит жене: «Видишь, милая, мне ничего для вас не жалко: я сейчас целых два доллара пятьдесят центов истратил на мороженое детям».

— Не тысячу сто одиннадцать, а тысячу сто десять, я же не взял свой доллар, — не удержался Савелий. Но когда тот совершенно серьезно сообщил: «Тот доллар я не прибавлял к всей сумма» — Савелия как прорвало, и он расхохотался во весь голос.

В этот момент вернулась немка, и дальнейшее действительно удивило Савелия:

— Вы не обращайте внимания на моего остолопа, — смущенно заговорила женщина по-русски, немного окая, затем протянула Савелию два пластмассовых стаканчика, вытащила из сумки бутылку шампанского. — Откройте, пожалуйста. — Она присела рядом на песок, бесстыдно стянув купальник до пояса.

— Похоже, вы с Поволжья? — спросил Савелий.

— Догадались по оканью? — У нее была обаятельная улыбка.

— А почему Хильтрауд?

— Так мои родители немцы, они там остались, а я, дура, поехала к этому Кощею Бессмертному, за лучшей жизнью погналась. Думала, приеду, осмотрюсь, а потом и решу все окончательно, а этот тощенький оказался настоящим бычком-производителем: как только залезет на меня — так я в залете, вот и настругал целый детсад. Чего мне теперь осматриваться?

— Тут только два стаканчика, вы что, не пьете? — спросил Савелий.

— Это он не пьет шампанское, — сообщила Хильтрауд, — считает, что пить шампанское все равно что на воздух выбрасывать деньги; «можно три бутылки шнапса купить», — передразнила она. Было такое впечатление, будто Христофор находился где-то далеко. — Только вы не подумайте, что мы совсем бедны и считаем каждый пфенниг. Христофор получил в наследство столько, что и мои сыновья могут не работать всю жизнь.

— А внуки? — робко подал голос тот, но Хильтрауд резко его оборвала:

— Сиди уж, внуки! Лучше бы фрукты достал.

— Хорошо, милая, — покорно ответил Христофор и вытащил из пакета сочные персики.

— За вас, Сергей! — провозгласила женщина, когда Савелий наполнил два стаканчика. Она быстро выпила и, вместо того чтобы закусить, ворчливо произнесла: — Это надо же, человек, можно сказать, рискует жизнью, его детям со дна моря подарок достает, а он ему, блин, свой вшивый доллар сует!

— Я как-то не подумал, что нужно было дать два, — виновато протянул Христофор, и Хильтрауд не выдержала, залилась смехом, потом потянулась к нему и чмокнула в щеку.

Этот немудреный жест вызвал у Христофора такой нежный взгляд, что стало ясно: эти два человека, такие неподходящие друг другу чисто внешне, прожившие полжизни в разных системах, несмотря на различное отношение к жизни, непостижимым образом любят друг друга, и ничто на свете не может помешать этой любви.

Полюбить может даже дурак, но объяснить, что такое ЛЮБОВЬ, не может даже мудрец. Поистине это чувство сокрыто тайной за семью печатями, и эта тайна может открыться только любящему человеку.

В жару шампанское оказалось как нельзя кстати: голова моментально обрела ясность, тяжесть бурной ночи испарилась, а мысли Савелия вновь вернулись к Олегу. Почему он не позвонил Вишневецкому перед отъездом?

В этот момент за его спиной незнакомый женский голос произнес по-английски:

— Я думала, вы все-таки подойдете ко мне…

Савелий обернулся и увидел ту девушку, которую напугал, выныривая из глубины. Сейчас, когда ее фигуру не скрывало море, а роскошные светлые волосы не прятались под купальной шапочкой, было видно, что она — само совершенство, и Савелий не мог отвести от нее восхищенного взгляда. Довольная произведенным эффектом, она спросила:

— Так почему же вы не заговорили со мной?

— Если бы я обратился к вам в воде или подошел потом, вы бы не стали мне отвечать. К вам постоянно пристают, и вам это уже так наскучило, что иногда вам хочется надеть шапку-невидимку, не так ли?

— Вы что, умеете читать мысли? — Девушка была откровенно поражена, словно под гипнозом она опустилась рядом с ним и протянула руку: — Меня зовут Изабель, я из Франции.

— А меня — Сергей, я из России.

— Из России? Никогда бы не сказала, вы так свободно говорите по-английски, что я подумала, вы американец.

— Вы говорите не хуже, хотя вы — француженка, — парировал Савелий.

— Спасибо, но это моя профессия, я занимаюсь филологией, а вы?

— Я? — Подобные вопросы, нетрудно понять почему, всегда ставили его в тупик, и он чуть задумался.