Савинков иронично улыбнулся и наклонил голову, всем своим видом показывая “Не учи ученого”.
— Тогда давайте нашу стратегию проголосуем, чтобы потом не было недоразумений. В грядущих волнениях мы участвуем в вооруженных выступлениях или нет? — я всегда предпочитал договариваться на берегу, тем более в таких важных вопросах.
— Нет, — первым решительно высказался Муравский.
— Обязательно, обязательно нужно дать бой! — Красин дважды, для придания большего веса своим словам, рубанул воздух кулаком.
— Пожалуй, воздержусь, — потер ладонью подбородок Савинков.
— Нет, слишком многое рискуем потерять, — проголосовал Андронов и поспешил объяснить свою позицию, — только-только как следует наладили типографии и систему переписки.
— Категорически нет, — молчавший всю дорогу Губанов мрачно помотал головой. — Волнения отбросят артельное движение назад.
— Итого четверо против, один за, один воздержался. Принято. И не расстраивайтесь, Леонид — у нас точно будет возможность дать бой, только на наших условиях.
Еще два дня ушло на постановку задач каждому по отдельности. Мы прогулялись с Савинковым по свежепостроенному проспекту Андраши, посидели с Муравским и Губановым в купальне Лукач на острове Маргит, где договорились о созыве зимой съезда кооператоров и даже сходили с Андроновым в зоопарк. Последним остался Красин, с которым мы на первом в континентальной Европе метро добрались до величественной Хошок Тере — площади Героев, воздвигнутой венграми к недавнему тысячелетнему юбилею “Обретения родины”.
— Однако, какой размах! — оценил Леонид громадное пространство с двумя десятками статуй королей, святых и воинов. — Национальное чувство у венгров явно гипертрофировано.
— Неудивительно, они все время вынуждены доказывать немцам, что являются такой же основой империи.
— Памятник тысячелетия — крещения, как у нас?
— Нет, примерно тысячу лет назад венгерские племена перевалили Карпаты и завоевали Паннонию, вел их князь Арпад, — я показал на стоявшую впереди остальных конную статую.
— И откуда они пришли?
— Точно неизвестно, сами венгры считают себя потомками гуннов, хотя самый близкий к ним язык — у наших вогулов.
— Однако… — на этот раз удивленно протянул Красин.
Мы отошли к краю площади, где почти не было прохожих и я вынул из кармана конверт со штампом Бернского патентного бюро.
— Вот то дело, которое я хочу вам поручить.
— Что это?
— Патент на новый пулемет, выдан датскому лейтенанту Йенсу Шубо.
— И что, лучше “Максима”?
— Он легче, посмотрите, там приведены данные.
Красин распечатал конверт, вынул пачку бумаг и принялся перелистывать.
— Девять килограммов??? В семь раз легче! Его же сможет носить один человек!
— Именно, для наших дел лучше и не придумаешь. Я навел справки — упомянутый в патенте Dansk Rekyl Riffel Syndikat создан как раз для производства пулеметов, они надеются продвинуть его на вооружение. Но пока у них нет государственных контрактов, нужно найти способ закупить хотя бы полсотни.
— Нам не продадут, — сразу возразил Леонид, — мы частные лица.
— Значит, надо купить от имени государства.
Красин, как и следовало ожидать, отреагировал весьма скептически, но я был готов.
— В Южной Америке перевороты случаются чуть ли не еженедельно, найдите какое-нибудь “правительство в изгнании” и действуйте от его имени, а в качестве комиссии отдайте им, скажем, каждый десятый пулемет. Какой-нибудь бывший президент наверняка захочет восстановить свою власть.
— Тогда нужно сразу же учить пулеметчиков… Есть у меня на примете пара бывших офицеров, но хотелось бы с опытом обращения с такой штукой… впрочем, я поищу в морских крепостях, там такие должны быть. Но вот где делать школу, чтобы не всполошить все власти в мире…
— Критское государство. Не так далеко, власть слабая, имеется свое подполье, которое с удовольствием поучится вместе с вами, есть базы в горах и традиция партизанской войны. Ну и климат замечательный. Для начала нужно всего-то десяток инструкторов, половину сразу на Сахалин, туда же большую часть пулеметов.
— Контрабанда? Или разобрать на части, ввезти как “железные изделия”?
— Стволы и узнаваемые детали контрабандой, остальное изделиями. И вторая вам задача — учить людей военному делу в России. В первую очередь ваших “буров”, проверенных людей из силовой поддержки артелей и ночных сторожей в кварталах Жилищного общества.
— Но мы же проголосовали против вооруженных выступлений!
— Сами не полезем, но должны быть готовы.
***
Второй год в училище Мазинга закончился для Митяя даже без троек — языки он подтянул, и у же на Рождество получил от инженера Скамова подарок, которому обзавидовались все в школе — настоящий солдатский нож из Швейцарии! Нет, среди учеников складные ножики были не в редкость, но вот чтобы такой, с отверткой, шилом и даже открывалкой для консервов был один. И потом — как у каждого в армии Конфедерации кантонов! Каждый раз, когда Митька нащупывал нож в кармане или в ранце, он чувствовал себя немножко бойцом. Эх, вот бы еще револьвер как у Михал Дмитрича… Но с этим нужно было подождать, маловат еще для пистолета. Поэтому Митька старательно учился и не менее старательно занимался в гимнастическом зале у чеха Ольшаника и Николая Муравского. Тем более, что он уже успел напортачить с ножом…
Приезд в училище попечителя Московского учебного округа был событием, в общем-то, нерядовым и весть о нем разнеслась пожаром по всем классам. Профессор Некрасов был человеком невредным, но уж больно любящим порядок, что не редкость среди математиков, к которым он и относился. Потому-то Карл Карлович с самого утра был в училище и проверял готовность к визиту высокого гостя, а когда тот прибыл, быстренько показал ему здание, представил учителей и увел от греха подальше в кабинет для разговора, пока подопечные чего-нибудь не учудили.
И тут-то классы настигла вторая новость — у попечителевой коляски шины были кирпичного цвета! А ведь каждый уважающий себя гимназист или школьник твердо знал, что что лучшие стиралки для карандаша и даже чернил получаются именно из такой красной резины, только вот достать ее было почти невозможно, а тут такое сокровище стоит прямо под окнами училища!
По классам пролетели шепотки и записочки: дождаться, когда возница на козлах задремлет, что должно было случиться вскоре после конца занятий, и потихоньку срезать по кусочку вожделенной резины. Верне, резать будут те, кто захватил с собой ножики, а все остальные — закрывать от чужих взглядов и отвлекать всех, кто может заметить неладное.
Кучер клевал носом, лошадь переступала копытами по булыжнику переулка и хрумкала овсом из надетой на морду торбы, а две дюжины реалистов, как термиты, обгладывали шины, когда из дверей училища заполошенно выскочил сторож.
Скандал был страшенный — за неполные десять минут резина была срезана на всей окружности колес, кроме как в самом низу, куда нельзя было подлезть с ножиком.
Митька стоял насмерть и никого не сдал, что Михал Дмитрич сдержанно одобрил, но сделал большой втык — во первых, за то, что испортили хорошую вещь, а на возражения, что у попечителя резины много, не обеднеет, заставил прочитать, переписать и пересказать рассказ Чехова “Злоумышленник”, а во вторых, за то, что плохо все организовали и попались.
И теперь Митька, как обычно заступивший летом на должность посыльного при строительстве, очень не хотел попадаться снова, тем более, что стройка была стена-в-стену с училищем — Карл Карлович Мазинг затеял строительство доходного дома, но не рассчитал и стоять бы зданию недостроенному, если бы не “Жилищное общество”, вошедшее в долю еще осенью. Реалисты внимательно следили из окон за ходом строительства, но вход им на площадку был закрыт — всем, кроме Митяя, который на время учебного года числился “в отпуске”.
Чем Митяй и пользовался беззастенчиво, благо среди десятников многие знали его еще с Марьиной Рощи, а сторожем был тот самый мужик, который разнимал его драку-знакомство с Гаврей. К нему-то в будку Митяй и захаживал изредка, выхлебать стакан чая-”брандахлыста”, то есть пустого, без сахара или там баранок, ну или с ними, если прихватывал чего-нибудь с собой, он ведь не просто так бегал на посылках, он теперь получал самую настоящую зарплату, пять рублей в месяц, повод для нешуточной зависти друзей и знакомцев.
