У стариков был огромный сад, и, помимо черешни, там росло много других фруктовых деревьев. Но сад был запущен, так как ухаживать за ним у Доры не было сил, ну а Макарыч в коляске, конечно, не мог. Собак у Доры с Макарычем не было, да и вообще создавалось впечатление, что старики и не очень-то заботились о фруктовых деревьях и о черешне над рекой, потому что ее плоды в конце сезона высыхали прямо на ветках, не сорванные. Но зато Дора разводила грядки за домом и выращивала на них редиску, лук и всякую зелень. Весной и летом старуха возилась на своих грядках весь день, и того, что она выращивала, хватало не только им на еду, но и на продажу на городском рынке. Дора получала жалкие гроши за проданное, но ее это мало беспокоило. Ей просто было приятно, что зелень покупали с большой охотой, так как она вкладывала в труд всю душу.

Вообще, каждое лето со всех окрестностей Горска на городской рынок съезжались частные торговцы, в основном старики, как Дора. Те, кто помоложе, не располагали временем копаться в огороде, а старикам это занятие доставляло огромное удовольствие. В рыночные дни хозяева огородов вставали чуть свет и шли собирать с грядок все, что там поспевало, для продажи на рынке. Зелень: петрушку, укроп, зеленый лук – связывали в пучки приблизительно одного размера, а редиску еще и промывали в корытце, чтобы смыть комки грязи, прилипшей к розовым головкам. Потом все это аккуратно складывали в тележки и везли на рынок. Только и слышно было ранним утром, как скрипели колеса на бугристых тротуарах города. Вот и Дора, дождавшись очередного урожая и сложив аккуратно связанные овощи и зелень в клеенчатую тележку, тащила ее за собой добрых километра два на рынок.

Ребята Речного переулка всегда обходились уважительно со стариками, особенно с прикованным к коляске Макарычем, который часто сидел у калитки и наблюдал за спокойной жизнью переулка. Макарыч был разговорчив, не без юмора, и Паша с Сонькой иногда останавливались, чтобы поболтать со стариком, что в общем-то им было интересно. Но, несмотря на дружелюбное отношение к Макарычу, ребята никак не могли одолеть в себе соблазн полакомиться его черешней. Более того, они знали, что Макарычу ни за что не поймать воришек, даже если бы он их и увидел на своем дереве. Куда инвалиду в коляске?

Из-за черешенных набегов дети отлично знали распорядок дня Макарыча и Доры. В теплую погоду Дора вывозила Макарыча в коляске два раза в день – утром, приблизительно на час, и после обеда, часа в три-четыре. А в теплые летние вечера Дора с Макарычем выбирались на улицу после ужина. Дора садилась на лавочку и заводила беседу с соседями, тоже вышедшими подышать свежим воздухом и поговорить о том о сем. Макарыч требовал поставить коляску лицом к тротуару, чтобы переброситься парой слов и с прохожими. Вообще, любимое времяпровождение Макарыча было наблюдать за жизнью переулка, сидя в коляске перед своей калиткой. Когда кто-нибудь из соседей проходил мимо, Макарыч приветствовал их наклоном головы. А если мимо пробегал кто-нибудь из соседских ребят, он вытаскивал из верхнего кармана рубашки конфету в яркой обертке и заманивал таким манером жертву в свои, что называется, старческие сети. Затем, пообещав еще одну конфету вдобавок, он начинал расспрашивать пленника о последних событиях в переулке, о слухах – кто с кем поссорился, чей старый пес околел, чья сестра выходит замуж и так далее. Так что Паша с Соней отлично знали, что самым подходящим временем для набегов на стариковскую черешню было раннее утро, когда на улице еще безлюдно и Макарычу там делать нечего.

Черешня начинала созревать в середине июня, и в один прекрасный июньский день Паша объявил сестре:

– Сонь! Я заглянул сегодня за куст бузины у реки посмотреть на черешню Макарыча. По-моему, она поспела. Слазим?

Сонька возилась с котом Васькой, пытаясь усадить его себе на колени. Кот не слушался и соскакивал с колен. Хвастаясь, занудным голосом она промямлила:

– Тоня меня угостила сегодня утром своей черешней. Желтой. Я больше всего желтую люблю.

Тоня жила через дорогу от дома Гриневых, и дерево черешни с желтыми яркими плодами было видно из окна их собственной комнаты. Черешня росла им на зависть рядом с большим абрикосовым деревом.

– Ну и подавись своей черешней, – в раздражении отпарировал Паша, – я и без тебя обойдусь.

В это утро Паша был в гостях у Вовки. У Вовки, как и у Димки, в саду росло два огромных дерева, усеянных красной спелой черешней. Но никто из Вовкиных домашних не предложил Паше угоститься. Поэтому желание полакомиться черешней Макарыча возросло вдвойне, а то и втройне.

Сонька же в ответ на злобный тон брата заныла:

– Ну я же не говорю, что с тобой не полезу.

– Ладно, – Паша метнул гневный взгляд в сторону сестры. – Но ни слова никому!

Он знал, что она и так никому говорить ничего не станет, но все равно пригрозил на всякий случай.

– Полезем в пятницу, – деловым тоном стал строить планы Паша. – Папка рано в пятницу уходит, так что, как уйдет, можно сразу же полезть.

Задача заполучить черешню Макарыча была выполнима, но не совсем проста. Сначала нужно было забраться по крутому берегу Кумчика к забору, где росла черешня, потом залезть на забор и поудобнее на нем устроиться, чтобы одной рукой гнуть ветки, а другой срывать ягоды. Забор был не очень высокий, поэтому труд был по силам. К счастью, ветки черешни были гибкими, в отличие, например, от яблонь, поэтому добыча всегда была обильной для брата с сестрой. Рвали черешню в спешке, чтобы никто не успел поймать. Сидеть и наслаждаться ягодой времени не было. Хотя Паша и не верил в слух о Димкином ухе, дети все-таки боялись, что им надерут уши, если поймают. А может, и оторвут за воровство. Кто его знает?

Нарвать черешни хотелось побольше, чтобы потом сесть где-нибудь в тихом местечке и спокойно наесться до отвала. Поэтому Паша брал какую-нибудь старую майку, затыкал ее в брюки и туго затягивал ремнем, а потом ссыпал в нее наворованную черешню. После в укромном местечке уже своего сада Паша высыпал черешню на газету и дети принимались за обе щеки наворачивать плоды их немалых усилий. Косточки от черешни летели через изгородь в огород их соседа Волчанского: детям доставляло удовольствие сделать ему какую-нибудь пакость, так как пакостей от самого Волчанского его соседям приходилось терпеть немало.

Вот только бабушка всегда ругала за фруктовые пятна на Пашиной майке или Сонькином платье. Она строгим голосом отчитывала:

– Знаю я, откуда эти пятна. Вам не стыдно? Рано или поздно вы попадетесь, голубчики. Вам это даром не пройдет. Вам что, мало своих фруктов в саду?

Но пока детям везло – их никто не поймал. По правде, они больше всего боялись отца: если тот узнает, им серьезно влетит. И бабушка знала, что именно отца они боятся, поэтому грозила:

– Вот погодите, отец узнает – и будет вам беда.

Взрослые в переулке подозревали о проделках своих детей, но если соседи не приходили жаловаться, то детям эти проказы сходили с рук.

Накануне экспедиции к берегу реки Паша с Сонькой украдкой вытащили из платяного шкафа старую Пашину майку и старенькое Сонькино платье и положили вещи под подушки, чтобы не тратить время с утра на поиски подходящей одежды. Сонька уже выросла из платья в горошек, но для похода за черешней оно вполне годилось. Засыпа́ли с трудом, так как были возбуждены и волновались, как всё пройдет завтра.

Утром, как только отец скрылся за калиткой, дети вскочили с кроватей и быстро натянули на себя старенькую одежду. О завтраке не могло быть и речи, когда их ожидало изобилие черешни. Они выглянули из-за калитки, чтобы убедиться, что на улице никого нет. Легкий туман навис над переулком, что придало им смелости: в тумане, может, не заметят.

– Кажется, спокойно, – прошептал Паша.

Дом Макарыча и Доры на противоположной стороне переулка был крайним в ряду выбеленных одноэтажных особнячков, стоящих или за высокими заборами, или за низким штакетником. Воришкам нужно было пересечь дорогу и немного пробежать, чтобы добраться до куста бузины у склона реки. Расстояние было небольшим, но как его преодолеть незамеченным, больше всего беспокоило Пашу. Паше казалось, как это всегда бывает в подобных ситуациях, что из-за занавесей соседских окон на него смотрит не одна пара глаз.