Hа дворе стоял ноябрь, и дело шло к вечеру. Мальчишки Речного переулка гоняли футбольный мяч вдоль дороги, а девчонки сгребали в горку сухие листья, чтобы потом закопаться в них с головой. Вдруг сильный порыв ветра поднял в воздух дорожную пыль и опавшие листья, которые он подбирал на своем пути. Затем, как будто намеренно, ветер обрушил это пыльное облако прямо на мальчишек, залепив им глаза и уши. Паша, запустив Вовке мяч, остановился и стал тереть полные пыли глаза. Потом он посмотрел в сторону горы Купчихи, за которую по вечерам заходило солнце и откуда сейчас дул ветер. Гора возвышалась над железнодорожным полотном, и оттуда по направлению к городу ползли черные тучи. Комок подкатил к горлу Паши, и желание играть в футбол мигом пропало.

Он повернулся к сестре Соньке, сидевшей с подружками неподалеку на куче сухих листьев, и позвал:

– Сонька! Пошли домой!

– Не хочу! Рано еще, – заупрямилась Сонька.

– Быстро! Кому говорят! – приказал он.

Она медленно поднялась, стряхивая листья со своего короткого пальто, и с неохотой поплелась за братом. Он был старше, и спорить с ним было бесполезно.

Когда дети вошли в дом, отец возился у плиты и, услышав их, заметил:

– Что-то вы рано сегодня! Ужин еще не готов.

Обычно так рано домой они не приходили и загнать их с улицы стоило большого труда.

– Это Пашка скомандовал домой идти, – начала было ныть Сонька, но брат не дал ей договорить.

– Сильный ветер поднялся. Наверное, дождь пойдет.

Паша направился в детскую и взял книжку, которую читал за завтраком. Усевшись в кресле у окна, он открыл страницу с закладкой, но никак не мог сосредоточиться. Он посмотрел в окно на горизонт, залитый багрянцем. На фоне этого багрянца и черная гора, и небо напоминали ему то декабрьское утро, когда привезли в дом тело покойной мамы. Вот и сейчас ветер набирал силу, бился в окна и завывал в трубе, нагнетая тревогу. В багровом просвете между тучами и темным очертанием горы торчали кладбищенские кресты, как бы в панике раскинув свои перекладины-руки. У Паши мурашки поползли по спине. В народе говорили, что в такую погоду дух горы оживает, зазывая душу недавно усопшего. Хотя Паша и не верил в это, ему стало не по себе. Он попытался побороть панику, но перед глазами встала картина того декабрьского утра, когда в дом внесли закрытый гроб. Гроб поставили на стол у стены рядом с трюмо, на которое набросили простынь, и затем открыли крышку. По традиции покойника держали в доме три дня. У них в семье не отпевали, но бабушкина набожная сестра села на стуле рядом с покойницей и принялась нашептывать молитвы, слегка покачиваясь в ритм. Ветер хлестал мокрым снегом по стеклам, а за окном темные тучи тянулись по небу куда-то в пространство, которому не было предела.

Когда вносили гроб, Паша, как испуганный маленький зверек, забился под свою кровать. Натянув до ушей воротник свитера, он уставился в пол наполненными страхом глазами. В дом заходили соседи, потом они выходили, выпуская последнее тепло, что оставалось от растопленной рано утром печи. Казалось, о нем совсем забыли, никто его не звал. Никогда еще в своей короткой жизни Паше не приходилось видеть покойника, а мысль, что в гробу лежала его мама, была непостижима. В гроб заглядывать он ни за что не станет. Там не она, не мама! Это старуха-смерть обхитрила всех и проникла в дом. Зачем ее пустили? Она точно знает, где он прячется. Сейчас под кровать заглянет…

Совсем рядом послышались шаги. Он затаил дыхание, зажмурил глаза и натянул на них воротник свитера. Его охватила такая паника, что трудно было дышать.

– Паша! Паша! – тихо позвал отец.

Осторожно Паша стянул воротник с головы и приоткрыл глаза. Отец заглядывал под кровать.

– Сынок! Пора с мамой прощаться, – почти шепотом проговорил отец, смотря на сына печальными глазами.

Паша замотал головой, отказываясь вылезать из-под кровати.

– Не бойся, сынок. Для всех людей на свете наступает время, когда им приходится прощаться с близкими. Это очень и очень тяжело, но этого не избежать.

Отец хотел еще что-то сказать, но его глаза затуманились, и он лишь протянул Паше руку.

С отцовской помощью Паша вылез из-под кровати и встал, но колени дрожали, а ноги отказывались идти. Если бы не отец, который осторожно потянул его за руку к стене, где стоял гроб, Паша точно рухнул бы на пол.

Шаг за шагом, с зажмуренными глазами он шел за отцом. Затем они остановились. Не открывая глаз, Паша затаил дыхание. Он по запаху чувствовал, что смерть была рядом, но убежать нельзя – он должен открыть глаза…

Первое время Паша страшно тосковал по маме. Он помнил ее мягкие руки, когда она гладила его по лицу, ее губы, когда она целовала его в щеки, но особенно сильно он помнил ее запах. В шкафу еще долго висела ее одежда, и, когда дома никого не было, он открывал шкаф, прижимал лицо к шифоновым блузкам и, зажмурив глаза, долго-долго впитывал в себя мамин запах. В такой момент он чувствовал ее присутствие, мгновенное, но до боли ощутимое. Потом бабушка убрала мамину одежду из шкафа и воспоминания стали угасать. Но когда в жизни Паше приходилось очень трудно, он знал, что мама где-то рядом, и это придавало ему силы и уверенности в себе.

Паша Гринев жил с отцом Матвеем Степановичем и сестрой Соней в Речном переулке в провинциальном курортном городке Горске. Мать Паши умерла три года назад, когда Паше было шесть, а сестре три.

Их городок уютно пристроился в предгорье Большого Кавказа, снежные вершины которого сияли на горизонте этого солнечного края. На карте Горск был крошечной точкой между двумя морями, Черным и Каспийским, но славился минеральной водой и множеством здравниц, которые круглый год принимали тысячи людей со всех уголков их огромной страны. Курортники приезжали подлечиться, хотя на больных они вовсе и не были похожи. Скорее они приезжали подышать чистым горным воздухом, попить минеральной воды и принять теплые лечебные ванны. Домой они возвращались в полной уверенности, что здоровье как следует подкрепили и готовы приехать на курорт еще.

Помимо здравниц, Горск и его окрестности славились плодородной землей, цветущими садами и бескрайними полями. Изобилие фруктов и овощей восхищало тех, кто сюда приезжал первый раз. Для местных жителей это был райский уголок, а детям здесь был простор для самых увлекательных приключений.

Весело жилось детям в Горске. Суровых зим там не было, но иногда лед в реке замерзал так, что можно было кататься на коньках. Правда, взрослые предостерегали детей, что это опасно, так как лед в любой момент может треснуть. Но кто слушает взрослых, когда вся улица высыпает с коньками на сверкающий лед!

Летом в Горске бывало жарко, но вода Кумчика, текущего издалека по горной долине, манила прохладой в каменистые водоемы, где купаться можно было, как в бассейне. Весной и осенью солнце ласково обогревало этот край, и вся долина за городом и склоны горы Купчихи покрывались ковром разноцветных диких цветов. Купчиха походила скорее на холм, чем гору, но местные жители называли ее горой. Гора была приземистой, раздавшейся в боках – одним словом, купчиха.

По окраинам города были разбросаны лесопосадки, как местные называли свои леса, но, в отличие от дремучих еловых чащ, описанных в сказках, в лесках Горска росли молодые дубки, орешник, дикие абрикосы и терновник. Попадались и дикие яблони, с яблоками не совсем райскими, но наподобие. В конце лета и осенью взрослые и дети наведывались в лесопосадки, чтобы собрать плоды, которые дарила им природа, не требуя ничего взамен, просто так.