Элида растаяла. Ведьма дернула за железную цепь, взывая ко Тьме, чтобы та помогла ей.
Резко вдохнув, она увидела свет.
========== Глава 19. ==========
Глаза Маноны оставались закрытыми, но проникавший сквозь веки темно-серый свет со скользящими полосами красного и редкой белёсой рябью казался невероятно ярким после Тьмы. Ведьма уговорила себя открыть глаза на счёт три.
Раз.
Что она увидит? Мир, в который вернулись драконы, или знакомые лица с валгским следом в глазах? Значит ли то, что она не умерла — смерть Киншаса? И считается ли её контакт с Вратами «прикосновением», раз она после него выжила?
Два.
Ласэн и Ева. Манона решила считать до пяти.
Три.
Она не успела сблизиться с рыжим фэйцем, но он — истинная пара Элайны. Ведьма не могла представить, что чувствует тот, кто потерял свою судьбу, так и не признав её. Манона не знала, жив ли Кассиан. Во время ритуала сила Оркуса каким-то образом скрыла за пеленой теней ту нить, которая связывала их души. Но во Тьме ведьма чувствовала, что он зовёт её. Открыть глаза сейчас значило и попытаться найти внутри себя эту связь. Пережить несколько мгновений, полных отчаяния, перед тем, как нащупать твердость железной цепи и идти по ней. Это в лучшем случае.
Четыре.
Открыть глаза значило и увидеть лицо Кассиана. Позволить ему заглянуть в золотые глаза, которые наблюдали, как игла тьмы пронзила грудь его матери. Чувство вины сжирало изнутри, уговаривая посчитать до десяти. А лучше до десяти тысяч. Это Манона подстегнула Ласэна сбежать, схватив Еву. Киншас обещал их отпустить. Возможно, если бы… Нет. Нельзя об этом думать, иначе мысли превратятся в злейших врагов внутри неё самой — хуже влагских демонов.
Пять.
Ведьма, резко втягивая воздух, открыла глаза. Как она и думала, те секунды, что она искала внутри себя парные узы, показались вечностью в пыточной камере. Но цепь оставалась на месте. Крепкая, почему-то раскалённая докрасна.
«Я здесь, дракончик».
Рядом с собой ведьма почувствовала движение. Она обернулась, готовясь увидеть родные светло-карие глаза, но встретилась с сонным взглядом чёрных очей.
— Ты пришла в себя… — проговорила Нала, проводя рукой по светлому ёжику на голове.
Иллирианка развалилась на стуле. Видимо, дремала. Манона огляделась: вокруг высились шкафы, набитые пожелтевшими травами и пыльными свитками; на окне висели ветхие шторы; пространство, включавшее в себя кровать и стул, где сидела Нала, ограждала ширма из грязновато-белой парусины.
— Где Кас? — спросила ведьма, удивившись, как безжизненно и сухо звучит голос. Будто кто-то рассыпал песок.
Манона поднялась на койке и рёбра заныли, впиваясь друг в друга, складываясь каким-то болезненным образом. Каждый вдох останавливался на половине, легкие будто упирались в грудную клетку.
— Манона, подожди… Тебе лучше лечь…
Но девушка уже не слушала. Она вскочила с кровати— вернее, шатаясь поднялась, схватившись за спинку. Иллирианка встала, чтобы остановить её, но Манона зарычала, демонстрируя железные клыки. Связующая нить звала её наружу. За ширму, по дощатому полу мимо других пустующих коек, к двери с деревянной ручкой. Цепь тянула её, и не существовало для ведьмы ничего важнее.
Ещё до того, как Манона толкнула дверь, та открылась сама — завибрировала и чуть не вылетела из петель. По всему лазарету прокатился жуткий рёв. Его можно было не только услышать, но и почувствовать. Он передавался телу через пол и стены. Но он не пугал, а, наоборот, торопил ведьму. Чего не скажешь о Нале — бледной, растерянной, застывшей у ширмы.
Манона вышла и увидела перед собой того самого красного дракона. Он стоял на плаце, едва умещаясь на площадке, где могли тренироваться больше двадцати юношей разом. Его матовая чешуя темнела, становясь почти чёрной у рогов на огромной морде. По массивной изогнутой шее тянулся ряд тёмных шипов, продолжаясь на туловище и переходя в хвост. В отличие от эрилейских драконов, у этого кончик хвоста не увенчивался ядовитым шипом. Но по размеру тела и размаху перепончатых крыльев он был больше любого из тех, кого видела ведьма в Ферранской впадине. На таком крылатом ящере не вышло бы летать. Любой наездник на его громадной спине выглядел бы как жалкая точка, беспомощный пассажир. Само это алое существо являлось опасным и прекрасным оружием, полноценной боевой единицей. С удивлением Манона заметила и то, как вокруг его тела кружат чёрные хлопья пепла, а дыхание широких ноздрей сопровождается редкими искрами, вылетающими из гортани.
Ведьма ещё не понимала, кто перед ней, но уже чувствовала это. Связующая нить тянула её вперёд. Все случайные прохожие в ужасе замерли, застыла и Нала в дверях лазарета. А Манона босыми ногами по снегу шаг за шагом приближалась к дракону.
Его родные глаза цвета гречишного мёда, ореховых ядер, переметённой ветром песчаной дюны и выделанной кожи неотрывно следили за каждым движением ведьмы. Она только сейчас поняла, как сильно отросли её волосы — краска исчезла, теперь серебристые концы касались бёдер, которые лишь до середины закрывала нелепая сорочка. Девушка шла, продуваемая холодным ветром, с каждым шагом приближаясь к теплу, исходящему от дракона.
Когда между ними не осталась и двух локтей, Манона протянула руки. Морда дракона подалась вперёд. Толпа ахнула. Костлявые алебастровые руки обхватили горячую чешуйчатую голову. Манона, наплевав на всё, дала волю слезам, упершись лбом в промежуток между глазами дракона.
Через секунду девушку обнимали смуглые сильные руки. А крылья, теперь уже обычные, иллирианские, закрывали ото всех зевак её мокрое лицо. Оно упиралось в раскалённую шею. От тела Кассиана пахло тлеющими углями и смолистым кардамоном. Пахло силой, уютом, безопасностью и всем тем, что ведьма так ценила в своей истинной паре.
Манона подняла голову и на ощупь нашла тёплые губы. Кассиан ответил на требовательный поцелуй нежно и осторожно. Будто боялся, что во рту ещё остались гигантские острые клыки.
— Я думал, что не вернусь, — прорычал он, фэйская речь давалась ему с трудом. Он словно успел забыть слова.
— Сколько…
— Почти месяц.
Ведьма только и смогла протяжно выдохнуть, сильнее прижимаясь к горячему телу.
— Милейшая картина. И наглядное пояснение, с какой именно парой крыльев всё-таки связан размер твоего достоинства. Но хватит смущать народ.
К паре подошли Мор с Фейрой. Хоть заместительница Ризанда и ворочала, но её лицо, как и лицо Фейры, светилось искренним счастьем. Приблизившаяся Нала протянула Кассиану простынь, которую он обернул вокруг бёдер, отстраняясь от Маноны. Отлучённая от горячего тела, ведьма почувствовала головокружение и раздражающую боль в груди. Кассиану хватило одного взгляда, чтобы это понять. Он ловко подхватил свою истинную пару на руки, направляясь с ней к уже знакомому дому. Иллирианцы расступались перед ним. В их взглядах больше не было пренебрежения. Старики и дети пытались поймать лепестки белого и чёрного пепла, тянущиеся за драконом.
Пока Кассиан одевался, четверо женщин сидели в гостиной. Маноне хотелось знать всё. Объяснять начала Нала. На её всегда суровом лице и сейчас отражалось меньше радости, чем у Мор с Фейрой.
— Киншас мёртв. Ты — нет. Но только по двум причинам: твоё сердце сильно смещено вправо и твой мужчина — дракон. Кинжал одержимого старика прошёл мимо, а в следующую секунду Кассиан откусил ему голову.
— Нала скромничает, — вмешалась Мор, с теплотой глядя на целительницу. — Тебя спасли, потому что она вовремя оказалась рядом. И её дар поистине потрясающий. Она остановила кровотечение, залатала рану настолько, что тебя получилось перебросить в лазарет. Нала спасла тебя.
Манона с глупой надеждой взглянула на Налу. Курносый нос иллирианки дёрнулся, ноздри раздулись, демонстрируя раздражение.
— Только тебя. Еве и Ласэну было никак не помочь.
Плечи девушки поникли. Вина сжимала сердце и легкие крепче ноющих рёбер. Как раз в это время вернулся Кассиан. Он сел рядом с ведьмой, немедленно притягивая её к себе. В другой момент такое откровенное собственничество разозлило бы Манону, но сейчас ей самой хотелось буквально срастись с его телом.
